Владимир Безымянный - Тени в лабиринте Страница 28

Глава седьмая

Сегодня утром будильник меня подвел, предательски промолчав. Тем не менее, в тридцать пять седьмого я уже на ногах – очевидно, сработал внутренний часовой механизм.

Из приоткрытой форточки тянет холодом, сквозь запотевшие изнутри оконнные стекла невозможно ничего рассмотреть, кроме густого сине-черного ноябрьского неба. Включив свет, иду на кухню и зажигаю конфорку. Поставить на плиту чайник с водой я не успеваю – требовательно звонит телефон. Стараясь не наступить на путающегося под ногами Филимона, проделываю обратный путь, утешая себя мыслью, что если бы не научно-технический прогресс, то сейчас в мою дверь стучал бы взмыленный курьер с рукописной депешей.

Ну конечно! Знакомый голосок.

– Лева, ты откуда свалился в такую рань?

– Так это все из-за часовых поясов, товарищ майор. В семь вылетел, в шесть прилетел. Только что получил багаж и сразу на связь.

– А что в багаже?

– Личные вещи инспектора Чижмина, не представляющие оперативного интереса.

Разбуди Леву среди ночи, он и тогда найдет повод пошутить.

– Так-таки я тебе и поверил! А в загашнике ничего не припрятал?

Чижмин довольно пыхтит в трубку.

– Имеется одно сообщение. Докладывать?

– Я что-то не пойму, Лева, мы теперь постоянно будем общаться по телефону?

– Намек понял, Александр Яковлевич.

К приходу Чижмина я завариваю чай и на скорую руку привожу себя в порядок, гадая, какой еще сюрприз собирается преподнести лейтенант…

Чижмин входит, потирая уши и осторожно откашливаясь. Я молча слежу за его манипуляциями.

– Сутки на акклиматизацию подкинете? – помешивая ложкой чай, инспектор хитро поглядывает на меня сквозь выпуклые линзы очков.

– В зависимости от важности доклада.

– Новость сенсационная и, что называется, с пылу с жару. Знаете, куда направил свои стопы почтенный директор зверосовхоза? В наши края!

– Дифференцируй, Лева, – говорю я, чувствуя, что моя гипотеза относительно появления мнимого Ферезяева в Верхнеозерске начинает подтверждаться. – Дифференцируй! Что значит – в наши края, когда это произошло и откуда такая информация?

С видом художника-дизайнера, выкладывающего из множества составных частей мозаичное панно, Чижмин описывает увиденное и услышанное им за истекшие сутки. Изложение сопровождается краткими комментариями и небольшими лирическими отступлениями, что не очень-то соответствует духу и букве официального отчета, зато позволяет воочию представить картину происшедших событий.

На след ушедшего в бега директора «Прогресса» удалось выйти сотрудникам новосибирского линейного отдела милиции, которые проделали титаническую работу, опросив сотни бригад проводников. Вчера вечером кропотливый труд увенчался успехом – проводница поезда «Новосибирск – Одесса» Галина Круглякова опознала на фотографии пассажира, который ехал в ее вагоне. Круглякова сообщила, что мужчина, взяв билет до Одессы, трое суток практически не покидал своего купе, а утром восемнадцатого октября незаметно сошел с поезда либо в Верхнеозерске, либо в Красном Куте – за одну остановку до Верхнеозерска. На расспросы удивленной проводницы сосед Ферезяева по купе ответил, что тот объяснил свое неожиданное решение желанием повидать фронтового товарища.

– Такие вот пироги, – резюмирует Чижмин, приканчивая третью чашку чая.

Да, пироги отменные, с острой начинкой… Утром восемнадцатого… О совпадении здесь не может быть и речи. – Соображаешь, какой значимости данные ты привез? Молодчина!

– Фактик действительно валит с ног, – невозмутимо произносит Лева. – Есть еще кое-что по поводу «технологии» хищений.

– Выкладывай.

В течение десяти минут Чижмин поясняет, с помощью каких ухищрений с территории зверосовхоза вывозилась и по дороге до железнодорожной станции «испарялась» определенная часть груза. Для такого старого зубра, как Антон Васильевич, информация несомненно представляла бы профессиональный интерес, я же не хочу раздваивать внимание, поэтому улавливаю на слух только обрывки фраз типа «криминал – он и в Африке криминал…», «неопровержимое доказательство вины…». «Перцовский попросту не мог не знать этого…»

– Лева, переведи дух, – вклиниваюсь я наконец в монолог. – Сделаем так: я сейчас еду в управление, а ты составь рапорт и до обеда можешь отдыхать. Потом, возможно, понадобишься.

– В каком амплуа? – живо интересуется Чижмин.

– В качестве говорящего вещественного доказательства, если не хватит прочих аргументов для начальства, – шучу я.

На площадке переходного яруса третьего этажа, напротив лифта, я вижу Конюшенко, беседующего с пожилой женщиной в форме – инспектором по делам несовершеннолетних. Заметив меня через натянутую между пролетами стальную паутину, Антон Васильевич вежливо обрывает разговор. Напористое рукопожатие.

– Как настроение, угрозыск?

– Спасибо, вашими молитвами.

– Жалуется Лидия Викторовна, смотр у них сегодня, а шефы опять подвели. Ты ведь в курсе?

– Мне только проблем Лидии Викторовны недостает.

Перебрасываясь отвлеченными фразами, мы подходим к кабинету Конюшенко. Сотрудники с любопытством поглядывают вслед начальнику ОБХСС – на днях он забрал из роддома жену с очаровательными двойняшками.

– Тебя Струков что, задержал вчера? – интересуюсь я уже в кабинете.

Антон Васильевич не спеша включает электрокалорифер, толстая спираль постепенно краснеет.

– Он остановил меня после совещания, – произносит Конюшенко, прикидывая, как бы перескочить на другую тему, – и спросил, насколько серьезны основания подозревать Кормилина.

– И ты?

– А что я? Я начал объяснять результаты, предварительного следствия, упомянул про возможную «деловую» связь между замдиректора фабрики и агентом снабжения, потом вспомнил, что оставил зонт на «субординационном» у Коваленко, а погода нынче сам знаешь…

– Знаю, все знаю, – киваю я, – Владимир Петрович обожает коллекционировать контраргументы. Но меня самого крайне интересуют взаимоотношения Кормилина с Перцовским. Как ты догадываешься, не из чистого любопытства.

По кабинету расползается тепло. Конюшенко похрустывает суставами пальцев.

– Перцовский оказался темпераментной личностью, – задумчиво говорит он, – на допросе метался, как затравленный, постоянно переводил разговор на свое семейное положение, напрашиваясь на сочувствие. Четверо детей, у жены здоровье слабое, астма… Живут в коммуналке с тремя соседями. Полностью признавая свою вину, Александр Маркович ставил это обстоятельство на третий план по сравнению с материальным обеспечением семьи и улетучивающейся возможностью получения новой квартиры.

– Полностью ли? – сомневаюсь я.

– В отношении себя – да. Перцовский не отрицал, что получал в зверосовхозе большее количество ондатры, чем приходило на фабрику. Куда девались излишки, его не интересовало. То есть он просто закрывал на это глаза. Как вознаграждение – премии, отгулы и обещания при первой возможности предоставить семье четырехкомнатную квартиру со всеми удобствами. Как альтернатива – угроза неприятностей, вплоть до увольнения. В конце допроса он плакал.

– Тебе жаль его?

– Детей жаль. Хотя это не самый трагичный эпизод в моей практике.

Конюшенко умолкает и машет рукой, как бы отгоняя налетевшие сантименты.

– А кто конкретно подачками и угрозами толкал Перцовского на неблаговидные дела?

– Представь себе, конкретно он никого не назвал, несмотря на то, что мог попытаться переложить часть ответственности на директора фабрики Осипова или того же Кормилина. Все получалось вроде бы по закону: привез шкурки – молодец, не привез – сорвал квартальный план, а тут уж пеняй на себя. Что до Кормилина, – продолжает Антон Васильевич, расхаживая по кабинету, – думаю, доказательства его причастности к махинациям с мехами будут лежать вот на этом столе сегодня к вечеру. Допустимая погрешность во времени – в пределах моей компетенции.

Посмеиваясь, я затрагиваю близкую Конюшенко тему.

– На фабрике дела идут нормально или требуется наше вмешательство?

Не замечая иронии, начальник ОБХСС пулеметной очередью выдает схему получения денег из ничего. Оказывается, все обстояло очень просто. К надомницам, которые были закреплены за ателье № 3 и, как предполагалось, занимались в основном «массовкой», поступала Львиная доля левых шкурок. Затем реализаторы сбывали по одним и тем же накладным шапки, как пошитые в ателье, так и прошедшие через руки работниц «домашнего фронта».

Имели место и другие способы извлечения прибыли. В частности, тот же надомно-подпольный цех работал по принципу «безотходного производства». Допустимые ГОСТами обрезки меха использовались для пошива манжет, воротников, а иногда и шапок, которые потом реализовывались в пригороде на предпраздничных ярмарках. Весьма экономно, и в ведомости не вписывается.