Ликвидация - Бондаренко Вячеслав Васильевич Страница 28

— Спусти по-тихому… — попросил дядя Ешта, глядя в сторону. — Твой капитан со шрамом их переиграл. Не надо, шобы об этом много говорили… Иона по твоей наводке суетился. Люди могут не понять.

— Добро. А шо за капитана?

— Кличка Чекан, — буднично произнес дядя Ешта. — В Одессе светился еще до войны. Потом при румынах мелькал. Ни с кем близко не сходился. Подламывал сберкассы. Вроде работает на какого-то Академика… Кто такой — не знаю.

— Через кого всплыл той Академик? — напрягся Давид.

— Был такой мутный фраерок — Эва Радзакис… Крутил баранку инкассаторской машины. Потом исчез. До этого светился на восьмой Фонтана. Как-то под большой стакан болтанул, что в деле с Чеканом. Но тот не главный, крутит всем Академик.

— А кому это Эва сболтнул?

Но дядя Ешта, будто не услышав вопроса, задумчиво смотрел вверх, туда, где в вечернем небе чертили голуби. Где-то далеко свистели пацаны, прозвенел трамвай. С улицы доносились негодующие вопли тети Песи. Эммик отвечал издали, похоже, он был уже за квартал от нее.

— Давид Маркович, еще есть к тебе просьба… Хлопцы кровь свою пролили. Старались… Фиму не из наших кто-то тронул. Отмени ты свое слово. Не зли людей.

Гоцман взглянул на дядю Ешту сбоку — тот говорил вроде тихо, просительно, но лицо его закаменело.

— Ты мне угрожаешь, дядя Ешта?

Тот удивленно развел руками. А глаза были ледяными, как Черное море в январе.

Гоцман выдержал взгляд. Дядя Ешта вздохнул:

— Давид… Когда фашистам надо было задницу надрать, воры заодно с Советской властью были. И тебя уважили в горе. Все по-человечески. А дальше ж будет уже не по-людски… Зачем?

Гоцман помолчал немного, потом кивнул:

— Ладно. Последний вопрос. У кого Эва крутился на восьмом Фонтане?

Дядя Ешта снова вздохнул, медленно поднялся:

— Пора по домам…

И, уже тяжело ступив на порог своего небольшого домика, вдруг обернулся и бросил через плечо:

— Кажется, у Седого Грека. Точно не скажу…

Со стороны это, наверное, походило на пьяный танец на свадьбе — когда все уже подзабыли, зачем собрались, и цель существования заключается в том, чтобы потоптаться в центре комнаты, почти касаясь носами и иногда хватаясь друг за друга для равновесия. Примерно так двигались сейчас по кабинету УГРО Гоцман, Довжик и Якименко. Разве что это была не свадьба и пьян никто из них не был. Но возбуждение явственно читалось на их лицах. Это был тот самый момент в оперативном расследовании, когда все чувствуют: вот, пошло, пошло!..

— Седой Грек, Седой Грек… — бубнил под нос Довжик. — Что-то знакомое…

— Ну-ну-ну! — поощрял его Гоцман. — Напрягай!.. Лицо Якименко внезапно просветлело. Гоцман и Довжик с надеждой уставились на него.

— Артель биндюжников!.. — внезапно выдал Леха. Усы его вдохновенно подпрыгнули, и он стукнул кулаком о кулак. — Вспомнил!.. В августе прошлого года был заход по контрабанде. У них там паренек во время шторма потонул… Мы разбирались. У него пять баркасов, своя мастерская на берегу. Недалеко от судоремонтного завода, ну, где кладбище кораблей… В батраках — два пленных румына из автороты.

— А Константин Григорьич говорил о судоверфи…

— Там же ремонтируют грузовики, — кивнул Якименко. — Там у них тогда «Джи-эм-си» был, кажется, «Интернэшнл» и еще «студер».

— Море рядом. Контрабанда… Какую статью им навинтили, 59-9?

— Не, 83-ю, — помотал головой Якименко. — Поскольку повторная, выслали за пятьдесят километров от границы… Но разве ж то для них мера?.. Я давно говорю, пора уже кодекс пересматривать…

Гоцман, не дослушав, от души хлопнул Леху по плечу. Тот польщенно покраснел, махнул рукой, дескать, чего уж там…

Совещание прервал бурей влетевший в комнату Омельянчук. Седые усы начальника УГРО воинственно шевелились.

— У вас шо здесь?.. Пурим — позже! Жуков в город вышел! Все на охранение! Давид Маркович, ты лично трешься возле маршала… Остальные — вдоль оцепления. Задача ясна?

— Пусть армейцы взмокнут! — рявкнул Гоцман. — У нас дело!

— Давид, не расходуй мне последний нерв! — тоже повысил голос Омельянчук. — Маршал ходит средь людей! Не дай бог, кто кинет руку!.. Ну, пошли!

В центре обнесенного чугунной решеткой сквера, у клумбы застыл, словно изваяние, статный игреневый жеребец. На секунду Гоцману даже показалось, что это не конь, а мастерски сработанный муляж, специально привезенный для фотосъемки. Но вот жеребец коротко повел головой, переступил с ноги на ногу, и Гоцман понял — конь чувствует тяжелую руку седока и потому стоит смирно…

Жуков был в белом летнем кителе с тремя Золотыми Звездами Героя Советского Союза и синих брюках, заправленных в надраенные до блеска сапоги. Его властное, крупное лицо было строгим и решительным. Собравшиеся фотокоры взапуски щелкали затворами камер, запечатлевая исторический момент. Рядом с камерой, удерживая на лицах выражение радости, близкой к восторгу, толпилось руководство города и области.

— Ну и где здесь люди? — недовольно обернулся Гоцман к Омельянчуку.

Вместо ответа тот чувствительно подпихнул его к клумбе. Обернулся к Довжику и Якименко и кивнул охраннику, сержанту специальной службы:

— Эти со мной!

— Проходим!.. — Охранник приоткрыл тяжелую чугунную калитку в ограде сквера.

В этот момент Якименко поймал спокойный взгляд Гоцмана и, помявшись, протянул:

— Та не… Мы здеся обождем…

Жуков между тем спрыгнул с коня, передал повод адъютанту, взглянул на часы. И раздраженно покосился на очередного фотокора, юлившего рядом:

— Товарищ Маршал Советского Союза, еще один снимок… Пожалуйста… Для «Черноморской коммуны». Маршал Победы с ребенком на руках. А рядом — руководство области…

Руководство во главе с первым секретарем обкома Кириченко и председателем облисполкома Горловым, не дожидаясь реакции Жукова, поспешно сгруппировалось за его спиной. Появился и ребенок. Это был чисто вымытый по случаю и буквально хрустящий накрахмаленной рубашкой очкастый пионер, подобострастно смотревший на маршала. Гоцман встал рядом с фотокором. Машинально хлопнул себя по карману, но тут же подумал, что курить в такой ситуации вряд ли позволительно.

— Чуть левее!.. Чуть правее!.. — бодро командовал фотокор «Черноморской коммуны». — Алексей Илларионович, я вас так ласково попрошу — вашу знаменитую улыбочку!..

Первый секретарь обкома заулыбался еще шире.

В этот момент через чугунное ограждение перемахнула чумазая маленькая фигурка. Охранник в последний момент успел ухватить пацана за рубашку. А тот огласил окрестности диким криком:

— Дядя Жора! Дя-я-ядя Жо-о-ора-а-а!

— Это что тут за племянник?.. — Суровое лицо Жукова разгладила неожиданная улыбка.

— Я — Мишка Карась! — завывал пацан. — Я тоже сфоткаться хочу!.. Для «Черноморской коммуны»!

— Тащи его сюда! — рассмеялся маршал. Охранник, пыхтя, приволок Мишку к Жукову. Карась как ни в чем не бывало бойко протянул командующему ладонь:

— Здрасте, дядя Жора!

— Здорово, Мишка Карась! — Жуков с улыбкой пожал его грязную лапу и обернулся к областному руководству: — Вот каких шустрых мы освободили!..

Лица руководства расплылись от удовольствия. Все улыбались так сладко и кивали так усиленно, что при желании группу можно было принять за дружественную китайскую делегацию.

— А ну, давай с двумя!.. — Маршал неожиданно нагнулся и подхватил на руки полуобморочного пионера и Карася.

— Он грязный, товарищ Маршал Советского Союза, — осторожно кивнул на Мишку фотокор.

— А мы всяких освобождали! Отмоем! Снимай!..

Камера щелкнула несколько раз подряд.

Жуков опустил мальчиков на землю, вытер вспотевший лоб. Очкастого пионера тут же уволокли в толпу, а Мишка, уже окончательно освоившись, снова протянул руку командующему:

— Спасибо, товарищ маршал!

— Бывай здоров, Мишка-одессит! — улыбнулся Жуков.

Сияющий Мишка развернулся было по-строевому на месте, чтобы дать драла, но тут его сгребла за ворот твердая, уверенная рука. Задрав голову, Мишка с тоской убедился в том, что рука эта принадлежала Гоцману.