Наталья Александрова - Розы для киллера Страница 29

— Попробуйте вспомнить, Владимир Иванович, — продолжала Громова, — как и когда вы последний раз пользовались этой ручкой?

После долгих размышлений Пятакову удалось припомнить, что ручкой этой он пользовался на инсталляции, где был опять-таки по приглашению Аделаиды, когда записывал свой номер телефона одному человеку из мэрии. Пришлось подробно объяснять Громовой, что такое инсталляция и кто такой был тип из мэрии. Пятаков нервничал, злился на себя и на Громову, наконец вообще замолчал.

— Ладно, Владимир Иванович, я для себя сделала соответствующие выводы из вашего рассказа, а теперь расскажите мне поподробнее, какое деловое предложение сделала вам Аделаида Самсоновна?

— Мне лично она никакого делового предложения не делала, — отрезал Пятаков, — я человек неделовой. Она хотела иметь гешефты с моей женой, а поскольку они, пока моя жена жила здесь, не успели как следует познакомиться — Аделаида с ней тогда не сталкивалась, то теперь она попросила у меня, ну… рекомендаций, что ли. Я отказался, но достаточно вежливо, сказал просто, что с женой не поддерживаю никаких отношений.

— Чем занимается в Германии ваша жена?

— Понятия не имею, вообще-то она тоже художник, мы познакомились, когда учились в Академии художеств.

— И зачем она понадобилась Аделаиде Верченых?

— Не она, а ее… друг, с которым она живет в Германии. Он торговец картинами, достаточно преуспевающий.

«Понятно, почему он отказался от сотрудничества», — подумала Громова.

Пятаков, как будто прочитав ее мысли, посмотрел на Громову с ненавистью и отвернулся.

— Вы говорите, что давно уже не имели с женой никаких контактов, — продолжала Громова помягче, — а зачем же тогда вы звонили ей недавно, Да еще несколько раз?

Поскольку Пятаков угрюмо молчал, она продолжала:

— А не могло быть так, что вы с Аделаидой Самсоновной перебежали друг другу дорогу, она вам мешала, и вы решили ее устранить? Вот вам и мотив!

— Ну, знаете! — Пятаков прямо задохнулся от неожиданности. — Можете спросить Глеба, ее администратора, он был в курсе всех Аделаидиных дел, и он подтвердит, что с Аделаидой я ничем не был связан и поругался только один раз, из-за жены… — Он замолчал, чувствуя неубедительность своих доводов.

— Спрошу и Глеба, обязательно спрошу, — зловеще, как показалось Пятакову, пообещала Громова.

Нина Ивановна позвонила мне в субботу днем.

— Наташенька, у Володи неприятности, — зашептала она в трубку. — Его в милицию вызывали.

— А вы откуда знаете? — удивилась я, неужели Володя проболтался.

Я от Веры знаю, от Веры, она там, в галерее, уборщицей, ее Володя и устроил. Там все уже знают, и вообще полгорода знает, потому что художники — это такой народ, они ведь на работу не ходят, целый день дома сидят и по телефону разговаривают, — в голосе Нины Ивановны послышались осуждающие нотки, как будто она сейчас занималась не тем же самым. — Так вот насчет Володи: вызывали его вчера и такого страха нагнали, вроде бы его подозревают.

— Что? — закричала я. — Да они там что — совсем рехнулись?

— Ох, не знаю я, в чем там дело, а ты бы пришла, поговорила с ним, он сейчас у меня. Сидит, молчит, в одну точку смотрит. А вчера вообще выпивал…

— Час от часу не легче! Он что, вообще-то — употребляет?

— Что ты, что ты, — затараторила Нина Ивановна, сообразив, что ляпнула лишнее. — Боже сохрани, только по праздникам! Я потому и забеспокоилась, что Для него такое поведение нехарактерно! Так зайдешь?

— Зайду, — вздохнула я.

Мало мне троих детей, так вот еще теперь придется возиться со взрослым дядей.

Володя сидел на диване, рассеянно почесывая Ромку за ушами и бездумно уставившись в экран телевизора.

— А-а, — улыбнулся он, — пожарная тревога! Теща не дремлет… человека нужно спасать.

Я рассердилась и спросила достаточно холодно:

— Что у тебя стряслось? Зачем в милицию вызывали?

— Дело шьют, — опять улыбнулся он, но улыбка вышла безрадостная.

— Слушай, не валяй дурака. Мне некогда, — я уже пожалела, что поддалась на тещины уговоры и пришла.

— Ты пойдешь со мной в кино? — неожиданно спросил он.

— Нет, — отрезала я, — у меня куча работы, и хозяйство запущено.

— Так я и думал, — удовлетворенно кивнул он, — все сходится.

— Что сходится?

— Сначала неприятности с милицией, потом про это узнают все в городе, потом отворачиваются знакомые при встрече, потом уходят женщины, потом перестают пускать в приличные дома, потом отказывают в заказах на работу…

— И в результате у тебя остаются всего два друга — собака и бутылка, — подхватила я. — Ты тихо спиваешься и однажды замерзаешь в собственной парадной, и на могиле твоей проливает горькую слезу только верная теща… Что, очень себя жалко?

— Очень, — серьезно ответил он, — ведь я же ни в чем не виноват.

— Ладно, — я уселась рядом с ним на диван, — рассказывай подробно.

— Володенька, я к соседке на минуточку! — донеслось из прихожей.

— Часа полтора у нас есть! — оживилась я. — Слушаю тебя внимательно.

Он пересказал мне весь разговор со следователем — ну и зараза, доложу я вам! Потом я его утешала, но получалось у меня как-то неубедительно, потому что меня терзал вопрос — зачем он звонил жене, а спросить я стеснялась. Потом пришла Нина Ивановна, мы попили чая и пошли гулять с Ромуальдом. Потом Володя поехал домой, сказал, что завтра рано вставать, — надо идти на похороны Аделаиды.

Пятакову страшно не хотелось идти на похороны Аделаиды, но он сделал над собой усилие: как бы он к ней ни относился, но надо отдать покойнице последний долг, и потом, если он не явится, в их замечательной художественной среде поползут разные сплетни, все просто уверятся, что это именно он убил Аделаиду.

В церкви было полно народа — тут были и сотрудники галереи, и многочисленные коллеги, и весь художественный Петербург, — словом, та же тусовка, что на всех Аделаидиных мероприятиях. Совершенно не стесняясь места, публика сплетничала напропалую.

Первым Владимиру Ивановичу встретился Бультерьерский. Указав на открытый гроб, стоящий посреди церкви, он прошептал Пятакову на ухо:

— Смотри-ка, сумели-таки придать Адочке выражение умиротворенности и покоя. Неужели она после отпевания действительно упокоится с миром?

Вот уж трудно себе представить, чтобы Адочка успокоилась!

— О мертвых — или хорошо, или ничего, — оборвал его Пятаков. — А что не начинают отпевать? Кого ждут? Батюшка вроде здесь, покойница тоже на месте…

— Телевидение ждут, Володя. «Информ-ТВ» должно приехать, вот и не начинают. Аделаида и после смерти в своем репертуаре: все напоказ, даже похороны должна на весь город транслировать!

Владимир Иванович вырвался из железной хватки Бультерьерского и двинулся дальше. Через несколько метров его поймал за локоть Шанхайский. Шанхайский был очень импозантен: поверх черного пальто был живописно накинут красный клетчатый шарф, на шее красовался галстук-«бабочка», седая грива была тщательно уложена. Немножко портил его только основательный запах перегара после вчерашнего.

— Володя, — негромко спросил он страдальческим голосом, — вы не видели, здесь шампанское дают?

— Бог с вами, Шанхайский! — возмутился Владимир Иванович. — Вы же в церкви, какое может быть шампанское!

— Это ужасно! — Лицо Шанхайского перекосило глубокое душевное страдание. — Зачем я вообще сюда пришел?

Еще через несколько шагов Пятаков наткнулся на Марину, секретаршу Аделаиды.

— Мариночка, — спросил он, — а вы протеже мою, Веру Сергеевну, не видели?

Ему хотелось кое о чем расспросить старушку, может быть, она могла видеть в галерее что-то необычное…

— Нет, Владимир Иванович, не видела. Вроде бы ее сюда не звали… Ее ведь, скорее всего, Аделаида Самсоновна, если бы не умерла — уволила бы.

— Что такое? — удивился Пятаков. — Уж Вера-то Сергеевна — золотой человек, безотказный… Чем же она Аделаиду не устроила?

Да представляете, — Марина понизила голос, — Вера Сергеевна в галерее очень хорошо управлялась, Аделаида ей и говорит: приходите ко мне домой, немножко мне по хозяйству поможете — за отдельную плату, конечно. Ну мне потом Вера Сергеевна и рассказывает — — пришла она к Аделаиде домой, а у той — натурально авгиевы конюшни, столько работы — за год не переделаешь. Одного белья гладить — горы, чуть не до потолка, стирает-то машина, а гладить-то руками надо. Что же касается дополнительной платы — так это оказался один разговор: предложила ей Аделаида пятьдесят рублей в месяц, кроме зарплаты, вот и вся радость. Она вообще-то жадина была, Аделаида, ой… — Марина испуганно оглянулась на гроб. — Ну Вера Сергеевна тогда и говорит: лет мне много, работа тяжелая, деньги небольшие, уж извините, Аделаида Самсоновна, не возьмусь я за вашу работу. Аделаида на нее сразу зашипела: не возьмешься за эту работу, так и из галереи вылетишь… Вера Сергеевна обиделась, но на попятный уже не пошла.