Данил Корецкий - Принцип каратэ Страница 29

— Так что не выйдет из тебя следователя!

Мне было не до того, чтобы обсуждать эти проблемы, взяв документ, вернулся к себе, перечитал допрос Кобульяна, нашел соответствующие места в акте экспертизы:

«...в грудной кости щелевидное отверстие размерами семнадцать на три миллиметра... направление канала перпендикулярно передней стенке грудной клетки...»

Эксперт оказался прав — он описал все, отразил мельчайшие детали. И слабое оправдание, что я не врач и не знаю, какова толщина грудной кости и как обычно располагается раневой канал... Это детский лепет. Должен, обязан был обратить внимание и зацепиться! Нет, торопился избавиться от неприятного текста, запахи всякие мерещились. Вот и проявил непрофессионализм! Стыдно, Юра! Это урок на будущее.

Раздался резкий зуммер внутреннего телефона.

— Слушаю, Павел Порфирьевич.

— Зайдите ко мне! — Голос прокурора не предвещал ничего хорошего.

Выражение лица — тоже.

— Вы знаете Галину Марочникову?

— Конечно. Подруга Вершиковой, свидетельница по делу.

Я понял, что вопрос задан неспроста, вряд ли шеф выборочно утратил феноменальную память.

— И в ресторане вы с ней находились по служебной надобности?

— В ресторане я был с...

Вовремя осекся. Не хватало начать оправдываться, как нашкодивший мальчишка. Я уже догадался, в чем дело. Не разобрал только одного: устраивает ли шеф небольшой спектакль в воспитательных целях или действительно подозревает во всех грехах, описанных, а может, сообщенных по телефону неизвестным «доброжелателем».

— И танцевали-выпивали, конечно, тоже по служебной необходимости, — эту фразу прокурор произнес без вопросительной интонации. — И домой к ней пошли исключительно со служебными целями, — Белов сочувственно склонил голову набок.

Теперь стало очевидно — шеф не верит анонимке, но делает вид, что готов поверить, значит, надо разубеждать его изо всех сил, получая наглядный урок, что процессуальная независимость следователя от прокурора вовсе не равнозначна независимости подчиненного от начальника.

Властный по натуре, Белов любил держать в кулаке свое хозяйство, не терпел возражений, «излишней» самостоятельности сотрудников и использовал каждый удобный случай, чтобы доказать кто есть кто. «Строптивые» дежурили в выходные и праздники, уходили в отпуск зимой, получали больший объем работы и уроки, подобные этому. Лагин и я вели себя независимо и потому относились к категории «строптивых».

— Вы же следователь, представитель государственной власти, ваш моральный облик должен быть безупречным.

Письмо? По почте дойти не успело бы... Можно подбросить в приемную, но почерк, даже чужой — улика, к тому же всегда остается опасность оставить отпечатки пальцев. А вот телефонный звонок отработан.

— Что, по-вашему, я, как руководитель, должен сделать?

Вопрос не требовал ответа, но я ответил:

— Получив по телефону анонимное сообщение, порочащее вашего сотрудника, которого вы хорошо знаете и которому, по логике вещей, должны доверять, вы должны задуматься: «Кому это выгодно?» И спросить у означенного сотрудника, чей моральный облик до сих пор не вызывал нареканий: «Кто заинтересован вас скомпрометировать?»

— И кто же?

Шеф редко позволял себе проявлять эмоции. Лицо его оставалось суровым и неподвижным.

— Наверняка не скажу, но вчера я отказался изменить меру пресечения Вершиковой и тем самым нарушил планы некоего гражданина Золотова. Вдобавок довел до его сведения, что собираюсь заняться им всерьез. Так что выводы напрашиваются сами собой.

— Кстати, — Белов выудил из груды бумаг листок с машинописным текстом и протянул мне. — Вот жалоба адвоката Пшеничкина на отклонение его ходатайства. И доводы довольно убедительны. Почему вы не хотите к ним прислушаться? И что у вас есть против Золотова? Ведь он только свидетель по делу!

— Пока! — Я пересказал показания Кобульяна и телефонный разговор с лже-Чугунцовым.

— Вот видите, — укоризненно произнес прокурор. — Разве можно допускать такие ошибки? Надо внимательно читать акт экспертизы и сразу делать соответствующие выводы.

Шеф прочно и искренне забыл, как торопил, призывал «не мудрить» и скорее заканчивать «простое» дело.

— А теперь разбираться сложнее. Вы что, подозреваете Золотова? Тогда зачем насторожили его раньше времени?

— Он и так насторожен до предела. Да и что он может сделать? Начнет дергаться, метаться, наделает, как водится, глупостей — вот и все.

— Ну-ну, вам решать. И отвечать за исход расследования тоже вам.

Шеф в упор рассматривал меня, глаза одинаково блестели, и я на миг ощутил привычную неловкость, хотя уже знал, какой искусственный, а какой — настоящий.

— А по поводу ресторанов и танцев напишите объяснение. Есть факт, я, как руководитель, должен его проверить. Вы сами заинтересованы очиститься от необоснованных подозрений.

Действительно, я был очень заинтересован, чтобы по анонимному клеветническому доносу шеф перетряхнул мой досуг, выясняя, не переступил ли следователь Зайцев дозволенного в отношениях с глупой куклой, проходящей по делу!

Отсутствие признаков радости Белов расценил как очередное проявление неблагодарности, потому не перешел, как обычно в конце разговора, на отеческий тон, а бросил отрывисто и сухо:

— Идите работайте!

И я пошел, размышляя: а не научена ли глупая кукла подтвердить анонимное сообщение? Тогда события приобретут скандальный характер, придется затратить много усилий, чтобы отмыться.

— Юрий Владимирович! — Голос Крылова остановил меня у двери кабинета.

По лестнице поднимались трое: молоденький милиционер, за ним — аккуратно одетый спортивного вида парень, Александр замыкал процессию. Если бы не напряженное лицо сержанта, сторожкие движения Крылова и отсутствие ремня на модных кремовых брюках парня, которые тот поддерживал руками, вряд ли можно было предположить, что конвоиры ведут задержанного.

— Налево! В угол! Сесть! — резко приказал Крылов, и только когда парень, поддернув, чтобы не измять, брюки, опустился на потертую скамью для посетителей у глухой стены в конце коридора, а сержант стал между ним и ближайшим окном, Александр выверенно сделал несколько шагов в сторону и вполоборота повернулся ко мне.

— За санкцией?

— Да, — кивнул он, не сводя взгляда с задержанного. — Мошенник — терся у магазинов, входил в доверие, брался достать ковер и подменял деньги на «куклу».

В коридор вышли практиканты.

— Молодые люди, у вас не найдется закурить? — с вежливой улыбкой спросил задержанный.

Валек, ощупывая карманы, направился к нему.

— Стой, назад! — явно подражая Крылову, скомандовал милиционер.

Валек как об стену ударился, обернулся вопросительно, я махнул рукой, и он, недоуменно пожав плечами, вернулся в кабинет. Следом поспешно юркнул Петр.

— Твоя Вершикова привлекалась к ответственности за спекуляцию, — сообщил Крылов.

— Дело прекратили за недоказанностью...

— Интересно...

— И Золотов привлекался, только давно, тринадцать лет назад, — продолжал Александр. — За мошенничество, как наш подопечный.

Он кивнул в сторону мирно сидящего парня в кремовых брюках.

— С учетом возраста — шестнадцать только исполнилось — передали в комиссию по делам несовершеннолетних.

— Материалы когда подошлешь?

— Сегодня и передам с кем-нибудь.

Крылов на миг расслабился и стал обычным Сашкой Крыловым.

— Как у тебя дела?

Я чуть замешкался.

— Нормально.

— Ну пока!

В нем опять произошла неуловимая перемена.

«Встать, прямо!» — конвой вел задержанного мошенника к прокурору.

Я заглянул к практикантам. Они о чем-то спорили.

— Это преступник? — спросил Петр. — Совсем не похож!

— А ты думал, у них рога растут?

— Не рога, но... Он же обычный человек — симпатичный, располагающий.

— С его специализацией иначе нельзя. Мошенник и должен вызывать доверие. Доверие — его инструмент, которым извлекаются деньги из кармана потерпевшего.

— Мы составили планы. У меня подробней — пятнадцать пунктов, а у Валька — десять, — похвастал Петр.

Довольно хмуро, в соответствии с настроением, я объяснил, что дело не в количестве планируемых мероприятий, а вспомнив, добавил — и не в умении жевать пирожок — дался мне этот пирожок, — читая акт вскрытия трупа, что главное для следователя — способность вникать в суть событий, отыскивать скрытые закономерности, постигать психологию чужих поступков.

Поймал себя на нравоучительности тона и прервал монолог.

— Давайте ваши планы.

Просмотрел план Петра. Он предлагал сделать на даче обыск, воспроизвести показания обвиняемой на месте происшествия, провести судебно-психиатрическую экспертизу, очную ставку с Золотовым и направить дело в суд. Объяснить целесообразность и необходимость этих следственных действий он не смог, хотя довольно бойко цитировал отрывки из учебника и статьи Уголовно-процессуального кодекса.