Евгений Сухов - Короли блефа Страница 29

– Как? – быстро спросил Ленчик, понимая, что человек из нумера восемнадцать совершенно прав: расположение поменялось на искреннее восхищение.

– Ну, скажем, демонстративно выставили бы одну ногу вперед и изменили бы взгляд, – сказал Всеволод Аркадьевич, – сделав его более дерзким, что ли…

Ленчик ухмыльнулся, изменил обожающий взгляд пронзительно-голубых глаз на нагловато-насмешливый, выставив при этом вперед ногу. Он еще хотел и подбочениться, но посчитал, что это будет излишним. Ибо перебор всегда хуже, нежели недобор.

– Да, где-то так, – согласился на изменения в Ленчике Долгоруков. – Теперь я вижу перед собой студента. Итак, чем могу служить, «господин студент»?

– Я бы хотел с вами… работать, – ответил Ленчик.

– То есть? – сделал удивленное лицо Всеволод Аркадьевич. Удивленное не настолько, что «о чем вы говорите, не понимаю», а примерно где-то так: «То, что вы сказали, я не совсем понял, простите».

– Я бы хотел стать членом вашей команды и принять участие в… каком-нибудь вашем новом деле, – ответил Ленчик и сменил ногу. – Я бы хотел учиться у вас…

– Интересно, – Долгоруков прошелся по комнате, посмотрел в окно (наверняка на предмет наличия шпиков) и задернул портьеру. – А вы не ошиблись случайно адресом?

– Нет, не ошибся, – твердо ответил Ленчик.

– Но у меня нет никакой команды, – сказал Всеволод Аркадьевич. – Нет никаких новых дел, как вы изволили выразиться… и я не преподаю каких бы то ни было предметов.

– Но в «Биржевом листке» писали, что, возможно, это вы спланировали аферу с золотыми полуимпериалами, – осторожно произнес Ленчик.

– Я к этому не имею никакого отношения, – просто ответил Долгоруков. – Я не планирую афер, мошенничеств, надувательств, разводок и прочих противузаконных безобразий. И если вы знаете, кто я, – Всеволод Аркадьевич посмотрел прямо в глаза Ленчику, – то смею вас заверить, что, вернувшись из мест, не столь отдаленных, я полностью исправился… Так сказать, стал вполне законопослушным гражданином, чтущим закон и правопорядок. За всем этим не смею вас более задерживать и прошу… – шагнул он к порогу, чтобы распахнуть дверь.

– Вы правы, – не дал договорить Долгорукову Ленчик. – Вы не планировали аферы с полуимпериалами и никоим образом не могли участвовали в этой разводке.

– Это правда, молодой человек, – кивнул головой Всеволод Аркадьевич, – вижу, что мы поняли друг друга.

– Потому что ее спланировал я.

Долгоруков вскинул на Ленчика быстрый взгляд.

«Это правда»?

Взор Ленчика отвечал:

«Да».

«Но не слишком ли ты молод для таких афер?»

«Нет, не слишком, – ответил Всеволоду Аркадьевичу взгляд Ленчика. – В самый раз».

Долгоруков еще какое-то время изучающе смотрел на Ленчика, а затем медленно произнес:

– Что ж… То, что вы сейчас сказали, решительно меняет сказанное мной ранее. Вы можете остаться… Да что же мы стоим? – словно бы спохватился Всеволод Аркадьевич. – Присаживайтесь, молодой человек. И, прошу вас, чувствуйте себя как дома…

Часть III

Африканыч

Глава 11

Истинный джентльмен, или Как постичь науку любви

Она была просто великолепна. А как она чувственно стонала! Не стонала – она пела арию! Вот она – напевность и широта мелодичного дыхания.

– Еще! Быстрее! Ну же, милый, ну…

Чуть хрипловатый, но все равно прелестный голосок умолял, настаивал, требовал. Африканыч ускорил темп, хотя тот и так был совершенно бешеным. Это было не соитие, вернее, не только соитие: это была стихия обуреваемых неистовством тел. Настоящий ураган. Смерч, сметающий на своем пути все преграды.

Существо, что стонало и извивалось под Неофитовым, нещадно при этом царапаясь, было, конечно же, прехорошенькой женщиной. И не просто прехорошенькой – красавицей с роскошным водопадом золотистых кудрей, разбросанных по подушкам так картинно, что, явись в спальню художник эпохи Ренессанса, так непременно обессмертил бы увиденное на своих полотнах. Наверняка его внимание приковали бы два обнаженных тела, извивающихся от неги, страсти и наслаждения на белоснежных простынях, наполовину съехавших на пол. Правда, чтобы написать такую картину, причем с натуры, художнику надлежало бы на некоторое время сделаться кастратом или на худой конец половым бессильцем, иначе бы он просто не выдержал напряжения, царившего в спальне…

Впрочем, опустим детали.

– Ах, – громко воскликнул Африканыч и забился в сладостных конвульсиях. Однако, как истинный джентльмен, несомненно, желающий доставить даме неземную радость, он продолжал свой исступленный процесс, ничуть не сбавляя темпа.

– Как сла-адко, – шептала златокудрая дама пересохшими губами, крепко обхватив его за спину и умело помогая ему в его движениях. – Еще… Умоляю, еще-е-е…

Вскоре протяжное «еще-е-е» переродилось в долгий стон, а затем и в натужный крик. Златокудрая выгнула спину, вздрогнула разок, затем, разом ослабев, с долгим выдохом опустилась на простыни. Ее закрытые от блаженства и неги глаза приоткрылись и с неизбывной благодарностью посмотрели на Неофитова.

– Вы удовлетворены, сударыня? – откинулся на простыни Самсон Африканыч, переводя дыхание.

– Это было просто великолепно, – полушепотом произнесла она. – Я не чувствую своих ног.

– Я старался.

– Я это понимаю и очень оценила.

Златокудрая улыбнулась, показав белые зубки, и уже пристально посмотрела на Неофитова:

– Теперь я понимаю, за что тебя любят женщины.

– И за что же? – довольно улыбнулся Самсон Африканыч.

– За темперамент, – расхохоталась златокудрая. – За темперамент и за то, что ты отдаешь женщине все, все свои силы, – добавила она. – Естественно, получая за это тоже все, что только можно получить от женщины…

– А что можно получить от женщины, кроме ее тела и того, что она считает самым драгоценным? – улыбнулся в ответ Неофитов. – Ну, плюс расположение, разумеется. Неужели есть что-то еще?

– Есть, – ответила златокудрая и, приподнявшись на локте, попыталась взглянуть в глаза Неофитова.

– И что это? – шутливым шепотом спросил Самсон Африканыч, изображая неизбывное удивление.

– Это любовь, – серьезно ответила златокудрая и принялась одеваться.

Процесс одевания затянулся надолго, ибо помимо панталон, нижних юбок, лифов и прочей женской одежной дребедени со всеми этими кружавчиками, ленточками, тесемочками, завязочками и рюшечками надлежало привести в порядок волосы и лицо, чтобы оно не столь сияло довольством. Потому как знающий и опытный человек по такому лицу тотчас определит, что сия дама имела любовные сношения с мужчиной, закончившиеся тем, чем они для дам далеко не всегда заканчиваются. А это, как считала златокудрая, хоть и приятно, но довольно совестно.

Когда процесс приведения себя в порядок все же закончился, дама нежно промурлыкала:

– Так мы еще увидимся?

– Всенепременно, – заверил ее Неофитов, думая в это время о том, что неплохо бы сегодня посетить театр и посмотреть на эту новую приму Виельгорскую, о которой толкует весь Тобольск. Поговаривают, она чудо какая прехорошенькая!

Самсона Африканыча женщины и в самом деле обожали. И ведь было за что. Напрасно главный обвинитель «червоных валетов», молодой, но весьма опытный товарищ прокурора и магистр уголовного права Николай Валерианович Муравьев считал Неофитова лишь напыщенным бонвиваном и прожигателем жизни. Так он считал, потому что Неофитов отнял у прокурорского обвинителя невесту. Вернее, она сама предпочла Самсона Африканыча, веселого, щедрого и ничего не боящегося, нудному и педантичному «праведнику» Муравьеву.

Африканыч, как звали его друзья, не был простым прожигателем жизни и напыщенным бонвиваном. Он вообще не был напыщенным. Естественно, будучи статным красавцем, весьма образованным и остроумным, щедрым для друзей и женщин, с морем обаяния и элегантной небрежности, которая приобретается после долгих тренировок перед зеркалом, он знал себе цену. И любил жизнь. Но только интересную, с опасностями и удовольствиями. И, конечно, с женщинами. То есть любил жизнь в самых увлекательных ее проявлениях. А иначе пресно, господа!

Кажется, он какое-то время служил в гвардии корнетом, но после смерти отца, дабы принять на себя владение немалым капиталом и приличной недвижимостью, вышел в отставку еще в совершенно юном возрасте и принялся жить. То бишь в его понимании, веселиться и ни в чем себе не отказывать. Именно во исполнение собственного понимания жизни он и попал в веселый дом купеческого сына Кеши Симонова и сделался его завсегдатаем. В доме Симонова на Маросейке он познакомился с великолепным Пашей Шпейером, «князем» Вольдемаром Долгоруковым, картежником-виртуозом Алексеем Васильевичем Огонь-Догановским, Шахом – купцом из Нахичевани по имени Султан Эрганьянц, светским львом Эдмондом Массари, обхаживающим очередную богатую вдовушку, и остальными будущими «червонными валетами». Все они нравились Самсону своим вольнолюбивым характером, веселостью, смелостью и нежеланием делать то, что надлежало людям их положения: то есть служить, зарабатывать награды и чины и кланяться пред властями предержащими.