Александр Афанасьев - Братишки Страница 3

Почему я не пошел там, где сказал мне Жека? А потому что. В тот день, в Пакистане, мы пошли по тому пути, который был нам проложен. И наткнулись на банду. Мы только что ликвидировали одного из самых опасных религиозных авторитетов региона – Мулло Модада. Я его убрал. Одним выстрелом с семисот пятидесяти метров. А на отходе попали – потому что скорее всего кабульский ХАД, управление безопасности Афганистана, и его начальник подполковник Тарик, который готовил нам инфильтрацию и эксфильтрацию, не хотел, чтобы мы вернулись с этого задания живыми. Потому что подполковник Тарик хотел, чтобы мы убили Модада. Пока тот не подослал убийц самому подполковнику. И хотел переключить на себя и свою крышу потоки наркоты, которые текли из Пакистана. Но он не хотел, чтобы двое шурави вернулись живыми. Потому что они убили афганца, соплеменника. И для подполковника Тарика это было очень важно: тот, кто убил афганца, должен ответить за это, пусть это и шурави, советский. Потому что этого требует Пуштун-Валлай, кодекс чести пуштунов. И потому, что для подполковника его кровник, религиозный авторитет и заодно наркоторговец Модад был ближе и роднее, чем мы, советские коммунисты, пришедшие помочь его родине выбраться из отсталого средневековья. Они не хотели выбираться из отсталого средневековья. Оно их вполне даже устраивало…

Надо сказать, я теперь лучше понимаю афганцев, намного лучше. Зря туда мы полезли – да сделанного не воротишь.

Жарко. Совсем не по-осеннему жарко. Бабье лето…

С другой стороны машины постучали, я разблокировал, а руку положил на «ТТ».

– Открыто.

Открыв дверь, в машину забрался то ли парень, то ли девчонка. Потом понял – девчонка. Этакий Гаврош – короткая стрижка, замурзанная, в джинсовом костюме, который был ей явно мал. Красивые зеленые глаза – по ним и определил, что девчонка.

– Привет.

– Привет… – сказал я, отметив, что она совсем меня не боится.

– Тебе туда?

– Ага.

– Я от Игната.

Ясно. Игнат – местный контрабандист. Он к братанским делам как бы боком, по-другому зарабатывает. Но братва его уважает – а он держит нейтралитет и обеспечивает переход через границу всем, кто этого пожелает, и всем, кто заплатит. Не считая контрабандистов, услугами Игната пользуется всякая шушера, которой надо слинять, – людям моего уровня линять в Украину уже несолидно, мой уровень – это Испания или Германия. Еще много переходит тех, кто от армии косит…

– А зовут тебя как?

– Не все равно?

– Нет, не всё.

– Инга. Инга Шмидт.

– Необычная фамилия.

– Я немка. У меня предки – донбасские немцы.

Я не удивился. В свое время российское правительство активно заселяло юг страны, давало дотации. Поэтому кого у нас на юге только нет. Есть немцы. Есть евреи. Есть греки. Есть сербы. Есть украинцы…

– Витя меня зовут. Давай показывай, куда рулить…

Далекое прошлое

Пакистан. Зона племен

1988 год

Наш путь не отмечен.

Нам нечем…

Нам – нечем!

Но помните нас…

На таком расстоянии бой был совсем не страшным…

Противник – это не более чем фигурки в прицеле. Ма-а-аленькие такие. Примерно с ноготь. Они не стараются долго удержаться в поле твоего зрения, они всё прекрасно понимают. Это не обдолбанные анашой моджахеды, которые прут напролом в надежде получить одно из двух – победу или шахаду. Это опытное племенное ополчение, поднятое по тревоге, чтобы найти двоих кяфиров, двоих шурави, которые забрели на неправильную сторону границы и оказались совсем не теми, за кого себя выдавали. И пролили кровь на земле пуштунов. И пусть люди, кровь которых они пролили, были не лучшими людьми под этим небом, но они были гостями, и пуштуны обязаны были защищать их даже ценой собственной жизни, если потребуется. Потому что этого требует Пуштун-Валлай, кодекс чести пуштуна. Гость неприкосновенен. И если гость все же убит, только кровь его убийц может смыть нанесенное оскорбление…

Но это все ерунда. Фигня полная. Красивые слова, призванные скрыть неприглядную правду: начальник станции ЦРУ в Пешаваре, разъяренный исключительно успешной акцией советской военной разведки в пакистанском приграничье, пообещал десять новеньких полноприводных пикапов «Тойота» тем, кто принесет ему голову тех, кто это сделал.

Что сделал?

Выстрел гулко пошел по ущелью, и один из людей в грубой мешковатой одежде с накинутым поверх плеч одеялом из некрашеной верблюжьей шерсти, сливающейся с цветом гор лучше, чем любая другая ткань мира, споткнулся, выронил винтовку, перевалился за спину – и застыл, остановившимся взглядом смотря в бездонное синее небо.

– Нет бога, кроме Аллаха… – пробормотал полевой командир моджахедов из группы непримиримых, сидя за огромным валуном и даже не пытаясь оттащить труп с открытого места. – наш друг Залмай теперь шахид инша’Аллагъ, и это высший успех. Да примет Аллах его шахаду, да повысит его степень и да введет в высшие пределы рая.

– Омен… – другие моджахеды синхронно провели ладонями по бородатым лицам, совершая ритуал вуду, сухого омовения.

Боевики, идущие по следу шурави вот уже несколько часов, не относились ни к местному племенному ополчению, которое в Зоне племен заменяло и полицию, и армию, ни к одной из семи известных группировок моджахедов, ведущих борьбу с советской оккупацией Афганистана и известных в мире как «Пешавар-семь», пешаварская семерка. Это был отряд, сформированный из тех, кто прошел специальную религиозную подготовку в медресе, открытых при лагерях беженцев в Афганистане на средства короля Саудовской Аравии, и принял ваххабизм – совершенно чуждую афганцам крайне экстремистскую версию ислама, в которой другой мусульманин, исповедующий другую версию ислама, хуже неверного, и его надо немедленно убить. В знак того, что они прошли религиозную подготовку, они носили черные чалмы, тоже нетипичные для арабского мира – люди носят белые чалмы, чтобы уберечь голову от палящего солнца. Советские солдаты называли их «черные аисты», а сами себя они называли «талиб», что в переводе означает «студент медресе», а свою организацию – «Талибаном».

Один из моджахедов, сидящих за другим валуном, трижды, раз за разом выстрелил из снайперской винтовки NDM Драгунова китайского производства.

– Попал?

– Нет.

Ни один из моджахедов не тронулся с места.

– В чем дело? – спросил человек, сидящий вместе с моджахедами. Он был одет, как пуштун, – широкие брюки, теплая безрукавка, рубаха с длинным рукавом, чалма, отличался он только дорогими, очень ценными в этих местах ботинками армейского образца. Рядом с ним был человек в сине-серой форме бригады коммандос с винтовкой G3 и рацией армейского образца на спине. На его загорелом лице красовались усы – неотъемлемый признак любого пакистанского армейского офицера, пожелание сбрить усы там воспринимается как тяжкое оскорбление. Мода на усы возникла потому, что пакистанские офицеры желали подражать британским и ощущать себя цивилизованными людьми, для которых не имеют значения запреты и слова из Корана: «сбривайте усы и позволяйте бороде расти»…

…

– Почему они не идут вперед. Почему вы не идете вперед?

Пакистанец коротко переговорил с амиром моджахедов.

– По этому ущелью есть только одна тропа. И до ее конца, где сидит кяфир, не дойдет ни один из нас. Мы подождем, пока кяфир не уйдет, и пойдем дальше за ним. А ночью будем атаковать. У нас хороший следопыт, и мы не потеряем его след. А до границы он не успеет дойти, да и на той стороне мы не будем чужими.

У американского инструктора – в отличие от своего пакистанского коллеги – взгляд на будущее был намного более мрачным. Русские могут выслать вертолет даже на пакистанскую сторону границы – один такой факт уже был. А как только они войдут в зону досягаемости обстрела с русских артиллерийских баз, будет еще хуже. Русские в последнее время часто обстреливали приграничье, в том числе очень мощными ракетами, вместо вертолетных вылазок спецназа, которые стали слишком опасны из-за «стингеров».

– Надо идти вперед. Передайте ему – надо идти вперед.

– Это бесполезно, сэр. Люди из племен очень тупые, если им что-то втемяшится в голову, переубеждать бесполезно. Они лучше знают, как тут действовать – это их горы, они в них живут и умирают…

Амир моджахедов еще что-то сказал.

– Что он сказал? Переводите!

– Он говорит, что русские хорошие воины, их непросто будет убить. Их учил стрелять один из пуштунов…

Несколькими днями ранее

Горы…

Почти весь север и восток Афганистана – это горы. Горы Афганистана становятся горами Пакистана, потому что почти никакой границы нет, если не считать редких погранзастав, солдаты на которых стараются ни во что не вмешиваться. Но разница все же есть…

Горы к югу – это сплошная цепь пыльных и мертвых холмов и ущелий, снова холмов и снова ущелий. Мертвые серые краски, разных оттенков бурый, желтый, серый, зеленого почти нет. В выжигаемых горячими ветрами пустыни Регистан-горах не растет ничего и почти никто не живет. Даже отчаянный советский спецназ туда не заходит, а торговцы ведут свои караваны раскаленной пустыней, потому что горы еще хуже…