Дэнни Кинг - Школа для негодяев Страница 3

Сразу признаюсь, балерины и балеруны никогда не вызывали у меня восторга, но, согласитесь, парень должен иметь возможность заниматься тем, чем ему хочется. Уж не знаю, что там у него вышло — как только Билли напялил пачку и начал целовать приятелей, я сразу выключил телек. Однако ясно, что главная идея этого фильма — вечный конфликт отцов и детей, возникший еще в ту пору, когда пещерные подростки носили набедренные повязки размера «мини» и малевали на каменных стенах.

Таков я был в пятнадцать лет — восходящая звезда мелкого воровства, обделенный какой бы то ни было поддержкой окружающих. Разумеется, вряд ли стоило ожидать, что мой старик (стопроцентный мистер Трубка-и-тапочки) и мамаша (чья жизнь полностью, по любым вопросам зависела от мнения соседей) будут поощрять мои честолюбивые замыслы, тем более что в половине случаев пропадали именно родительские вещи. Впрочем, понимания со стороны кого-либо еще я тоже не нашел.

Повторюсь, когда я решил ограбить кондитерскую лавку, мне пришлось силой заставить Денни быть моим водителем, так как других подходящих кандидатур на горизонте не маячило. Теперь, когда он повесил свои велосипедные перчатки на гвоздь, я опять остался один. Все мои однокашники собирались стать механиками, художниками-оформителями, пожарными, гражданскими летчиками (или как Нил — работать на мусоровозке вместе с папашей — нет, правда!); и никто из них не жаждал грабить банки. Не понимаю, разве можно не хотеть ограбить банк? С ума они, что ли, посходили? Как ни прискорбно, все мои сверстники имели поразительно серенькие и убогие мечты, и на их фоне я был паршивой овцой, которую гнали от одного хлева к другому, от другого — к третьему и так далее, и так далее…

2. Приют последней надежды

К сожалению, оставалось все меньше хлевов, готовых впустить меня погреться. Точнее, их не осталось вообще. Все лето 1989 года моя старушка провела на телефоне, обзванивая учебные заведения в округе и надеясь хоть куда-то меня пристроить, чтобы я получил аттестат о среднем образовании. Все, чего она добилась, — лишние двадцать фунтов к счету за телефон. Наверное, моя репутация была довольно громкой, потому что ни одна школа не подпускала меня к дверям на пушечный выстрел, и в течение нескольких недель я думал, что распрощался с учебой на целый год раньше остальных. По мне, лучшего и желать не приходилось.

Папаша, мамаша и городские власти с таким положением дел мириться не собирались и стали активно наводить мосты со всеми «специальными учебными заведениями» в стране, пока, наконец, одна школа в Мидлсбро не согласилась меня принять.

— Мидлсбро — это где? — поинтересовался я, услышав новость за завтраком. Завтрак отличался от ужина только тем, что за столом дозволялось читать газеты и комиксы.

— На северо-западе, недалеко от Ньюкасла, — сообщил отец, едва сдерживая радость.

— И как же я буду каждый день добираться туда и обратно? — наивно спросил я.

— В этом нет нужды, дорогой, — сообщила мамаша. — Ты будешь жить там весь семестр. Замечательно, правда?

— Чего-чего? Ты что, смеешься, блин на фиг?

— Попридержи-ка язык, Уэйн! — тут же взвился старикан.

— Какая-то дебильная школа на севере, битком набитая придурками и поджигателями, где мне всучат цветные карандаши и каждые пять минут будут устраивать пожарную тревогу, — это, по-вашему, замечательно?! Не-е, никуда я не поеду. Хрен вам.

— Поедешь как миленький. Давно пора кому-нибудь взять тебя за шкирку и оттрепать, как паршивого кота. В этой школе тобой займутся всерьез. Поедешь, и точка.

— Я покончу с собой, — предупредил я.

— Лет пять обещаешь, но пока что дальше разговоров дело не пошло, — едко заметил папаша.

— На этот раз я не шучу.

— Не мели ерунды, — поморщилась матушка.

Я схватил со стола хлебный нож и прижал его к запястью.

— Вот, смотрите, вскрою вены прямо сейчас. Да, я убью себя, и уж тогда-то вы пожалеете!

— Спорим? — рассеянно поинтересовался папаша и уткнул нос в газету.

На такую реакцию я не рассчитывал, поэтому попробовал осторожно провести лезвием по запястью, просто чтобы выступило немного крови. У меня ничего не вышло: самое аккуратное движение причиняло боль. Я бросил эту затею и решил применить другую тактику.

— Отлично. Приеду туда и сразу сбегу, — пригрозил я.

— Не получится, милый, — покачала головой мамаша. — Территория школы хорошо охраняется, оттуда не сбежишь. Кстати, тебе больше не нужен нож?

— Ага, значит, вы отправляете меня в тюрьму?

— Не в тюрьму, а в школу, сынок, — сказала она, вытирая нож кухонным полотенцем. — В специальную школу.

— Нет, нет и нет. Вы меня туда не загоните. Никуда не поеду, — упорствовал я, но тема, очевидно, обсуждению не подлежала. — Пожалуйста, не отправляйте меня в Мидлсбро. Я сделаю все, что захотите.

— Можешь еще разок свести счеты с жизнью, — предложил старик. Довольный собой, этот гад снисходительно тряхнул газетой и легонько ткнул мамашу локтем в бок, рассчитывая выжать из нее улыбку.

— Нет! — завопил я, однако ответом мне было категоричное «да».

До моего шестнадцатилетия оставалось еще восемь месяцев, и до той поры ни предки, ни Министерство образования не собирались предоставлять мне самостоятельности. Вот так в один миг на меня нацепили ярлык придурка из спецшколы, и я знал, что это клеймо останется со мной до конца дней. Разве можно было с этим смириться?

Джинни вошла в комнату и уселась за стол напротив меня.

— Из-за чего шум? — поинтересовалась она.

По большей части, именно из-за Джинни отец с матерью считали меня сплошным разочарованием. Моя старшая сестра была примерной отличницей, тошнотворно сладкой паинькой, до того образцовой, что ее так и хотелось скинуть с лестницы. Слюнявая мечта любых родителей — добрая, воспитанная, милая, услужливая девочка, да еще упертая зубрила (боже мой, это в шестом-то классе!). Наверное, ее можно было назвать симпатичной, хотя я этого не замечал. У Джинни были длинные белокурые волосы, и она, как в детстве, все еще позволяла мамаше каждый вечер расчесывать их перед сном. Сколько помню, ни разу в жизни она не выругалась, ела аккуратно, с ножиком и вилочкой, и обожала рисовать птиц, которые летали у нас на заднем дворе, вместо того, чтобы пулять в них из духового ружья. А самое главное, Джинни всегда и во всем поддакивала предкам, особенно в том, что касалось меня. Короче, сестрица у меня была премерзкая.

— Что ты натворил на этот раз? — спросила она, смерив меня взглядом, который переняла у мамаши.

Вот если бы однажды вечером она заявилась домой под ручку с огромным пучеглазым негритосом и сообщила предкам, что у них скоро появится внучек!.. Да за такое зрелище я бы отдал что угодно.

— А тебе-то какое дело, Плоскогрудка? — Этим прозвищем я любовно окрестил сестру, зная ее ахиллесову пяту. Отсутствие заметного бюста было единственным поводом для регулярных горестных излияний в ее смертельно-скучном дневнике.

Крепкая оплеуха, отвешенная стариком, напомнила мне, что мы уже вели разговор насчет имени старшей сестры и пришли к выводу, что ее зовут не Плоскогрудкой, не Гладильной Доской, не Глазуньей и не (самый остроумный вариант) Мисс-где-твои-сиськи, а просто Джинни.

— Чтоб больше такого за столом не повторялось! Ты слушаешь меня, юный джентльмен?

Я слушал, но вполуха, так как пристально глядел на Джинни, а она упорно отводила глаза. Останься мы с ней наедине хоть на пять минут, я без труда довел бы ее до слез, просто мне не хотелось. Хотя я не особенно любил Джинни, видеть ее заплаканной тоже не доставляло мне удовольствия. В конце концов, это моя сестра. Прозвища вроде Плоскогрудки и Гладильной Доски я использовал лишь в самом дурном расположении духа. Потом мне становилось немного неловко, но ведь нельзя же поджарить глазунью, не разбив яиц, и в буквальном, и во всех переносных смыслах.

— Уэйна приняли в одну из школ Мидлсбро, — доложила мамаша, на удивление кратко изложив суть пятиминутной перепалки. — Это специальная школа для…

— …уродов и дебилов, — закончил я за нее.

— Для особых детей, — поправила меня старушка.

— Я так и сказал: для уродов и дебилов.

— Что ж, Уэйн, если там сумеют тебе помочь, это хорошее место, — резюмировала Джинни и посмотрела на старика, ожидая одобрительного кивка. Старик одобрительно кивнул.

— Тебе легко говорить. Не тебя же туда загоняют, правда?

Центр внимания вновь сосредоточился на Джинни, и нам всем пришлось подождать, пока она тщательно прожует и проглотит маленький кусочек тоста, только что поднесенный ко рту.

— Помощь требуется не мне, Уэйн, — пожала плечами сестрица и положила в рот еще один микроскопический кусочек.

— Ну и не мне тоже! И вообще, блин, шли бы вы все куда подальше!