Андрей Троицкий - Бумер-2: Клетка для кота Страница 3

– А-а-а, Рифат... Рифат... А-а-а...

Сейчас вся надежда на повара. Если он подоспеет, есть шанс спастись. Рифат, здоровый мужик, который играючи разгружает мешки с сахаром или мерзлые свиные туши. Если бы он успел, если бы услышал...

Жлоб перестал прыгать на одной ноге, боль в пальце отпустила. Он выхватил из-за пояса пистолет, крепко зажал ствол в ладони. Шубин успел вжать голову в плечи.

– Вот тебе, тварь. Вот... Вот... – Жлоб, развернув плечо, рукояткой пистолета, как молотком, врезал дяде Мише по шее.

Один раз, другой. Шубин задергался. Сверху посыпались, покатились по полу жестяные банки.

В общем зале кафе было не так жарко, как на кухне, поэтому повар Рифат не спешил возвращаться на рабочее место, он хотел сполна насладиться получасовым перерывом, вкатить еще один стакан гранатового сока и дать отдых ногам. Вечером, когда жара спадет, здесь будет полно посетителей. Но основная часть его работы уже сделана. Кастрюля с азу по-татарски стоит на слабом огне, мясо почти готово. Жареные лангеты в духовом шкафу. Ему осталось покрошить овощной салат и винегрет. Все остальное сделают Зинаида Ивановна и официантка Лида, которая выйдет во вторую смену. Сегодня Рифат уйдет из закусочной в пять тридцать, на час раньше обычного, как раз в это время у "Ветерка" останавливается рейсовый автобус. Надо забрать жигуль из сервиса и отвести жену к врачу, женская консультация закрывается в восемь, поэтому он успеет.

На кухне радио орало так, что было слышно в зале. Рифат не любил лишнего шума: он вычитал в одним умном журнале, что громкие звуки утомляют человека, как тяжелая физическая нагрузка. И строго предупредил Зинаиду, чтобы она не врубала шарманку слишком громко. На мгновение Рифату показалось, что его зовет хозяин заведения. Но, видимо, послышалось. Рифат допил сок, глянул на часы – можно посидеть еще немного, только сначала надо выключить радио. Он поднялся и направился на кухню. Рифат оказался в середине темного коридора, когда услышал какую-то возню в подсобке. И слабый голос дяди Миши. Слов не разобрать, но и без слов понятно: что-то случилось. Возможно, Шубин пересчитывал запасы консервов и неосторожно грохнулся вниз с высокого чурбана. Рифат дернул на себя ручку двери. Но она почему-то не открылась.

– Михал Палыч, ты там? – крикнул Рифат. – Открывай. Слышь?

В ответ какое-то мычание, звук, похожий на удар о пол упавшей сверху жестянки, подозрительные шорохи. Дверь с другой стороны можно закрыть на хлипкий крючок. Замка тут нет. Рифат поплевал на ладонь, крепко вцепился в ручку, отступил на полшага, резко повернув корпус, рванул дверь на себя. Крючок вылетел из ржавой петли. В то же мгновение Рифат увидел Шубина и не сразу узнал его.

Тот сидел на полу, привалившись спиной к стояку полки. Лицо распухло от побоев, будто его покусали пчелы, губы вывернулись наизнанку. Рубаха разорвана до пупа, грудь залита кровью. За мгновение Рифат сумел разглядеть нападавших: один – длинный выродок с граблями вместо рук. Второй – какой-то квадратный, с тяжелой челюстью неандертальца. Длинный, кажется, оробел, шагнул назад. Но тут из-за его спины вылетел второй малый с красным огнетушителем в руках. Действуя им, как дубиной, он с размаху опустил его на темечко повара. В голове у Рифата загудел стопудовый колокол, и он словно провалился в темный колодец...

Дядя Миша открыл глаза, когда ощутил во рту солоновато-сладкий вкус крови. Он все еще сидел на полу, кто-то лил воду ему на голову. Шубин застонал и плотнее уперся руками в пол. Сладкая вода пенилась и стекала за шиворот рубахи. Он почувствовал, как в кровоточащие губы с силой ткнули стволом пистолета, заставляя шире открыть рот. Шубин подумал, что через мгновение его не станет, а он так и не узнает, за что был убит.

– Шире открой пасть, – заорал ему в лицо Жлоб, – еще шире. Тварь такая, ни хрена не понимает. Ну, тебе говорят.

Шубин приоткрыл рот, втянув носом запах металла и ружейного масла, которым смазывали пистолет.

– Ты был когда-нибудь у врача? – заорал Жлоб. – Нет, а почему не умеешь пасть разевать? Ну же.

В спину его толкал Куба.

– Дай я его, – словно в горячке, повторял он, – дай я. Ну, какая тебе разница.

– Да пошел ты, – отпихнул его Желабовский. – Слышь, дядя Миша, хочешь сдохнуть? Прямо сейчас?

Шубин хотел что-то сказать, но мешал ствол пистолета, который Жлоб протолкнул ему едва ли не в самое горло. Поэтому старик промычал нечто невразумительное и взглядом показал, что умирать не хочет. Особенно сейчас.

Если бы ствол вынули изо рта, Шубин сказал бы своим обидчикам, что уже платит местному авторитету Постникову за охрану от рэкетиров. Он не может платить всем без разбору, потому что денег слишком мало, а желающим прокатиться на дармовщинку – счета нет. У молодых людей будут большие неприятности, когда Постников увидит физиономию Шубина и услышит его рассказ. Неприятности – слабо сказано. У авторитета крутой нрав, и он очень не любит чужаков, которые пытаются кормиться на его территории.

– Тогда так, старик, – сказал Жлоб назидательным тоном, – слушай внимательно. Мы знаем, что ты платишь Постному. Теперь все отменяется. Будешь платить нам, то бишь, Гребню. По тем же дням, ту же сумму, что и Митрофанычу, но на пятьдесят процентов больше. Чего ты дергаешься? – насторожился парень, заметив, как вздрогнул дядя Миша при определении процентной ставки. – Ты что-то имеешь против?

Шубин шмыгнул разбитым носом, давая понять, что против ничего не имеет. Жлоб вытащил ствол изо рта хозяина заведения, вытер пистолет о его штаны и сунул под ремень. Партнеры переглянулись.

– Мы уходим по-английски, – сказал Куба Шубину, – не прощаясь. Английский этикет – это сейчас очень модно.

Он пнул напоследок Шубина каблуком в грудь, и приятели вышли в коридор. На полу валялся повар, медленно приходивший в чувство. Куба поднял лежавший рядом с ним огнетушитель, долбанул им Рифата по загривку и следом за Жлобом вышел на кухню. Здесь они сбросили на пол кастрюлю с азу, опрокинули корзину с помидорами и сорвали золотую цепочку с помощницы повара, пролежавшей под столом все это время. Зинаида не посмела шелохнуться и даже пикнуть. Она проводила молодых людей взглядом и только тогда волю чувствам, села на пол и разрыдалась в фартук.

Глава вторая

Информация о том, что заключенный номер триста семь, особо опасный рецидивист Константин Андреевич Огородников, он же Кот, готовит побег из колонии, поступила в оперативную часть неделю назад. Только эта короткая информация. И больше ни слова. Одиночный намечается побег или в составе группы, кто помогает потенциальному беглецу с воли, на какой день намечено сие событие и как оно будет проходить? Эти и множество других важных вопросов оставались без ответа.

Сергей Петрович Чугур, заместитель начальника колонии строгого режима (в просторечии кум), поставил на уши всех, в том числе своего лучшего осведомителя Пашку Осипова по кличке Цика. Задача – любыми способами добыть информацию о предстоящем побеге. И посулил активисту солидный бакшиш, но все без толку. Правда, вчера под вечер Цика дал знать, что появились новые данные, раскрывающие план преступления. Кум вздохнул с облегчением и первую ночь за неделю хорошо выспался.

После обеда, закрывшись в своем кабинете, он снова принялся листать дело Кота, испещренное пометками офицеров оперативной части: ударил в голову табуретом товарища по отряду, который, по мнению Огородникова, сотрудничал с администрацией ИТУ... всадил ножницы в спину бригадира, потому что тот в оскорбительной форме приказал выполнить сверхурочную работу... сломал черенок лопаты о спину дежурного офицера, помянувшего недобрым словом мать Огородникова... не снял шапку в ответ на приветствие контролера... Семь дней карцера, две недели ШИЗО, десять дней, неделя БУРа... И так далее и так далее.

За два с половиной года на его заборную книжку не начислено ни копейки, он припухал на подсосе, потому что в ларьке не на что отовариваться, пачку печенья к празднику – и ту взять не на что. Кроме того, Огородникову было запрещено отправлять и получать письма и посылки. Он пребывает в колонии уже полных три года, но так ничему и не научился, плюет на здешние порядки. С Котом все было ясно: это – полный отморозок и злостный нарушитель режима, так и не вставший на путь исправления. Эту тварь исправит только заточка или пуля.

Но полгода назад Кот резко меняет стиль поведения: с той поры он не замечен в нарушениях режима. Мало того, он выходит на общие работы, трудится каменщиком на строительстве склада и выполняет норму, выдавая за смену полтора кубометра кирпичной кладки. Даже в самодеятельность записался, хотя петь не умеет. За полгода правильной жизни он получил четыре письма и две посылки. Кажется, умнеет малый, учится понимать, что почем в жизни. И вот тебе на – задумал побег. Значит, все это время он гнал прогоны, вводил в заблуждение администрацию и товарищей по отряду, добивался и добился послабления режима, а сам тем временем готовился намылить лыжи.