Фридрих Незнанский - Расчет пулей Страница 3

— Или я его, — послышалось в ответ.

Директор ресторана мгновенно умолк.

— Ну что молчишь?

— А то, что генерал грозился кого-то натравить на тебя. Говорит, этого мерзавца…

— Ну ты брось… Эти слова к себе примеряй. Фамилию называл?

— Да… Турецкого какого-то.

— Это тебе не «какого-то»! Это тип серьезный. Ну да ладно… Придется предупредить.

— Кого?

— Не твоего ума дело.

В трубке послышался отбой.

Глава 2 Прямой телеэфир

На телевидении всегда царит праздник. И этого ощущения не могут поколебать ни озабоченные лица сотрудников, ни всеобщая суматоха. Всякий раз, приезжая в Останкино, Борис Лукьянов испытывал праздничные ощущения, даже когда предстояла серьезная работа, которая требовала большой предварительной подготовки, нервов, сосредоточенности. Опытный тассовский журналист с двадцатилетним стажем, он прекрасно понимал, что и здесь, на телевидении, существует нервотрепка, нагоняи от начальства, ссоры, склоки, зависть, подсиживание или, лучше сказать, подсматривание, словом, как говорится, в каждом дому по кому. Но в ТАССе конфликты касались вполне определенных людей, известных ему, дружественных или, напротив, антипатичных, специфических ситуаций, о которых ему было доподлинно известно. Поэтому там за непрерывными заботами не чувствовалось праздника, а была вполне нормальная потогонная работа. Сиюминутное удовлетворение от прошедшей в печать заметки уравновешивало многочасовые, а иногда и многодневные хлопоты и писанину, которые забирали всю энергию и тут же забывались и переставали тяготить. Прожорливый телеграфный молох пожирал всю поступающую информацию, невзирая на количество, тут же выбрасывал в газеты телетайпные полосы и вновь требовал еще и еще. За этим стояли новые задания, знакомые люди со своими недостатками и прочей чепухой, страхи, обиды, удачи, везение.

На телевидении такой конкретики не было. Люди мелькали вокруг нарядные и, как Лукьянову казалось, улыбчивые. Потом эта улыбчивость выходила в эфир, приучая сидящего перед ящиком обывателя дорожить своим местом, здоровьем, спокойствием и отучая его думать, мечтать, к чему-то стремиться. Словом, как везде, во всем мире.

И однако, при всем понимании, являясь на телевидение, Лукьянов всякий раз бывал околдован этой фабрикой грез. Едва он ступал в вестибюль, ему начинало казаться, что должно произойти нечто значительное. И спешащие навстречу красивые женщины не пройдут просто так мимо, чтобы исчезнуть навсегда, но обязательно сыграют в его жизни какую-то важную, таинственную роль.

Скинув в раздевалке плащ и ощутив привычный радостный порыв, Лукьянов тут же вспомнил о задании, которое его привело сюда. Надо было сосредоточиться на предстоящем словесном поединке. Об этом вскоре напомнил и появившийся в вестибюле генерал милиции, будущий оппонент, с которым Лукьянову предстояло сразиться. Оба они должны были участвовать в известной передаче Савика Шустера «Свобода слова». Речь шла о борьбе с преступностью и отмене моратория на смертную казнь. На этот раз Лукьянову предстояло быть не безымянным корреспондентом ИТАР-ТАСС, а вполне конкретным человеком, выражающим свое личное мнение и мнение широкого круга людей.

Савик Шустер должен был представить его как известного журналиста. Несмотря на двадцатилетний стаж, Лукьянов серьезно волновался, потому что выступать от себя и высказывать публично собственное мнение он все еще не привык.

В его коричневом кейсе лежали важные бумаги. Он приготовился затронуть острейшие проблемы борьбы с преступностью и нисколько не сомневался, что его сегодняшний оппонент, милицейский генерал, постарается ему возразить и сгладить все острые углы.

Важно было не проиграть с первых минут и не показаться смешным и наивным. Сохранить собственное лицо и достоинство. А что он знал в действительности об огромной империи, именуемой Министерством внутренних дел? Зато генерал, по всей видимости, обладал необходимыми знаниями и поэтому в споре был опасен. К тому же передача шла в прямой эфир. И генерал, конечно, к этому приготовился. Он не простой служака, не солдафон, как уже сообщили Лукьянову, а директор Научно-исследовательского института криминологии. Значит, человек с научным складом ума, приученный вести долгие дискуссии на любую тему, затрагивающую честь милицейского мундира и репутацию самого мощного силового ведомства.

В себе Лукьянов склонности к спорам совсем не находил. И считал это недостатком. В пылу полемики, вместо того чтобы, не считаясь ни с чем, высказывать свою точку зрения и громить все кругом, он старался прислушаться к мнению собеседника и, главное, понять его. А это для полемики убийственно. И ничего, кроме поражений в споре, эта привычка ему не давала.

В набросках для выступления Лукьянов приводил вопиющие случаи дикого разгула преступности: убийства, пытки, бандитские разборки, похищение детей, рост наркобизнеса. В одной только Москве, было доподлинно известно, в минувшем году похищено с целью выкупа три тысячи малолетних детей. Какими их возвращают, если возвращают вообще, можно только догадываться. Принимая все это во внимание, он приготовился здорово покритиковать российскую милицию. Предъявить ей претензии в слабой раскрываемости преступлений.

Лукьянов не сомневался, что эти факты известны генералу и он найдет на них опровергающие, смягчающие и иные аргументы. В желтом портфеле генерала, который он держал твердой рукой, словно оружие, наверняка приготовлены соответствующие докладные, графики, цифры судебной статистики, повествующие об успехах милиции в борьбе с бандитизмом, экстремизмом и организованной преступностью и несомненных победах на этом фронте. Эти цифры и факты наверняка согласованы с могущественным министром, и, очевидно, одно это, судя по внешнему виду генерала, придает ему неколебимую уверенность в себе.

Лукьянов еще раз оглядел будущего оппонента: массивная фигура, загорелое крепкое лицо с бульдожьими квадратными скулами, твердый взгляд. Лукьянов не заметил бледности, таившейся под загаром, синевы под глазами. А взгляд, показавшийся ему твердым, был на самом деле устремлен в глубь себя.

Несчастье дочери, издевательство, которому она подверглась в ресторане, потрясли Василия Георгиевича Викулова. И он готовился произнести совсем другую речь. Отбросив согласованные с министром тексты, он решил напрямую выступить перед страной и объяснить, как все обстоит на самом деле.

Савик Шустер усадил гостей в кресла, призвал собравшихся в зале к вниманию и открыл передачу. Первым, как и было по сценарию, получил слово Лукьянов. Он произнес четким голосом несколько заготовленных фраз о росте преступности, недостаточном милицейском противостоянии и призвал мобилизовать общественные силы на борьбу с убийствами, бандитизмом, разбоями, кражами, хулиганством, наркомафией, беспризорностью, которая рождает на самом деле десятки тысяч новых беспощадных убийц.

В ответ на эти слова аудитория недовольно зашумела. Но Лукьянов уже овладел собой и не почувствовал паники перед напором толпы.

— Все новое — это хорошо забытое старое, — спокойным голосом произнес он. — На первый взгляд нам кажется, что только у нас возникла такая ситуация. А вспомните бразильский вариант. Милые крохотные дети, оставшиеся без родителей, вырастали озлобленными, жестокими, и в них уже нельзя было разглядеть прежних милых черт далекого детства. Подрастая, они вливались в ряды банд и в расправе с другими людьми не знали жалости, это выросло в страшную общенациональную проблему. В Бразилии были созданы так называемые «эскадроны смерти», которые, во избежание грядущих ужасов, как диких зверей отстреливали беспризорников, в том числе и малолетних. В полной мере объять умом эту общенациональную бразильскую катастрофу невозможно. Но и у нас скоро грядет такая же катастрофа, если не принять меры. А наши общественность и правоохранительные органы почему-то стараются эту опасность не замечать. Давайте задумаемся над таким обстоятельством: из трех миллионов беспризорников примерно одна треть сбежала из дома при живых родителях. Дети бегут от пьянства и жестокости в семьях и встречаются за пределами родного дома с еще большей жестокостью. Куда же им деваться? К сожалению, логика жизни такова, что несчастные дети, вызывающие сегодня жалость и сочувствие, завтра станут безжалостными грабителями, насильниками и убийцами. И я обращаюсь прежде всего к общественности: с этой проблемой шутить нельзя. Здесь любой перекос в демографии чреват большими осложнениями. Этого не надо забывать.

Шум в зрительном зале утих, и Лукьянов заключил увереннее:

— Указанный негативный процесс давно начался и ныне развивается полным ходом.

Только теперь Лукьянов перевел дыхание. Нельзя сказать, чтобы он сорвал аплодисменты, но зрители молчали сочувственно. Немного успокоившись, Лукьянов внимательнее разглядел трибуны и убедился, что первое впечатление было верным. Публика собралась солидная, тут были главные редакторы некоторых центральных газет, запомнившиеся лица шумливых деятелей периода первого наступления демократии, которые сейчас пребывали в неизвестности, не занимали высоких постов, но устроены были наверняка удобно и прибыльно.