Галия Мавлютова - Опер любит розы и одиночество Страница 3
Галия Мавлютова - Опер любит розы и одиночество читать онлайн бесплатно
— Гюзель Аркадьевна, ключ к разгадке — в этой записке. Дед — он не просто дед, он любил своего внука, в нем чутье говорит.
— Чутье любящего сердца? — не оборачиваясь, я бросила в кабинет сакраментальный вопрос, будто камнем кинула.
Вопрос остался без ответа.
Мы уселись в разогретые машины — я во главе «колонны», Михаил оккупировал вторую машину. Я решила не тратить драгоценные силы на пустые разговоры. Надо внимательно прочитать письмо со штемпельными оттисками и набросать план действий. Для составления планов мне всегда требовалось одиночество и закрытая дверь.
Письмо я прочитала. А вот с планом вышла неувязочка. Никакого плана я не составила. Я не видела смысла в составлении плана. Все просто и ясно, и простота вытекала из самого письма.
Молодой парень приехал в Тихвин на выходные, пошел на дискотеку, и его на перекрестке сбила случайная машина, которая быстренько скрылась с места происшествия. Все! Какое тут раскрытие преступления, план действий, командировка и контроль министра? Мне очень хотелось пересесть в машину к Линчуку, но ложное представление о гордости и офицерской чести помешало выполнить это дамское желание.
Как всегда, лишь забрезжит маленькая проблемка — мне сразу хочется пасть перед мужским полом на колени, дескать, мужики, выручайте! Тетка в беду попала, где же ваша мужская сила?
Вытащив затертую до дыр записку с непонятными закорючками, я попыталась разгадать тайный шифр, но через полчаса у меня разболелась голова, и я сунула записку в конверт. Из-за трудной дороги у меня сделалась мигрень. Я органически не переношу запах переработанного бензина. За окном свирепствовал ветер, а в машине было тепло и угарно. Угрюмый гаишник молча смотрел на дорогу и не проявлял ко мне никакого интереса. Пришлось снова вытащить постылую записку. Я отвела ее подальше от глаз, чтобы понять тайный смысл закорючек.
Не помогло! Я уставилась тяжелым взглядом в замысловатые знаки, но никаких мыслей от этого не появилось. Можно было пялиться в записку еще очень долго. Слово «изум» ассоциировалось у меня с изюмом, «топ» с топ-моделью, «руб» с рублем, «калиф» с калифом на час, а таинственное «Р.р.» с масонской организацией. Представить, что в Тихвине запросто «мочат» членов тайной масонской ложи, было достаточно неинтеллигентно, и я сердито цыкнула и пфукнула. Все эти сложные манипуляции я всегда произвожу губами, чем привожу посторонних в изумление.
Водитель сердито засопел. Он не ожидал от меня таких бурных проявлений душевного негодования.
Бедный гаишник! Ему, понятное дело, невдомек, что я не могу собрать воедино столь странные слова, как изюм, рубль, топ-модель, калиф на час и объединить их с членством в тайной масонской организации.
Еще раз сердито цыкнув, я забилась в уголок «Жигулей» и преспокойно уснула. Проснулась я от грубого тычка Линчука и ворвавшегося в нагретую машину студеного воздуха.
— Вставай, приехали. — Михаил весело щерился.
Я представила свою заспанную физиономию и поморщилась. Плохо, что подчиненные видят тебя в неприглядном виде. Поправив растрепавшиеся волосы, я вылезла из машины, стараясь размять затекшие конечности.
Линчук подпрыгивал на месте, приобретая утраченный тонус.
— Мы с тобой похожи на лису Алису и кота Базилио. Ты хромая, я кривой.
— И слепой одновременно. Кот Базилио имел табличку с надписью — «слепой», как Паников-ский, — процедила я, стараясь выдержать начальственный тон. Заодно и выправку.
Все-таки я — старшая в бригаде по расследованию загадочной записки.
— Михаил, ты идешь со мной в УВД, а вы, капитан, едете в ГИБДД и поднимаете из архива уголовное дело. Оно приостановлено, поэтому отыщите следователя, который возбудил дело. — Я посмотрела на хмурые лица офицеров ГИБДД, им явно не хотелось копаться в стародавнем деле. Они молча поежились и покорно сели в машины.
А мы с Линчуком захромали по направлению к зданию местного управления внутренних дел. Действительно, кот Базилио и лиса Алиса… Только без табличек и надписей.
— Миша, начнем с деда. Он уже ждет нас. Его предупредили, что мы выехали из Питера. Проверять его жалобу. С дедом говорю только я. Ты молчишь. Подключаешься по мере необходимости. Ясно? — хрипловатым голосом пробурчала я.
Конечно, мне казалось, что я отчеканиваю слова. Железный Феликс в юбке отдает приказы. Но это, к сожалению, внутренние ощущения.
— Рот пластырем заклею. Суровыми нитками зашью. Можешь говорить, сколько хочешь, — сказал Линчук.
Он так радовался бессрочной отлучке из опостылевшего дома, что готов был исполнить любое мое желание.
Злая, готовая сорваться на любой раздражитель, я прохромала до двери с надписью «Уголовный розыск». Вошла в первый попавшийся кабинет и оккупировала место у окна.
«Вот простужусь, заболею горячкой и умру всем назло!» — как в детстве, подумала я.
Молоденький парнишка, влетевший за мной следом, возмущенно крикнул.
— Это мой стол!
— Твой стол у тебя дома! Здесь все столы государственные. С сегодняшнего дня это мой стол. Иди ищи себе новое место, — сказала я.
Вид отвязного парнишки доконал меня. Парнишка выскочил за дверь. Где-то послышались громкие голоса, крики, потом все стихло.
— Это опер. Из местных. Зачем ты его выгнала? — спросил Линчук.
Он уже присел на маленький кожаный диванчик и зорко присматривался к новой обстановке. Еще раз недовольно взглянув на меня, он нехотя поднялся, нашел чайник и кипятильник. Потряс пустыми пачками из-под чая и сахара, проверяя, не осталось ли чего-нибудь.
— Хозяйственный ты мужчина, Линчук. Завидую я твоей жене, — сказала я. — А оперу так и надо, он еще свой стол не заработал. Пусть побегает, побурлит немного, ему полезно.
Я закуталась в дубленку и позвонила дежурному по прямому телефону.
— Это Юмашева. Где ваш жалобщик? Приведите его ко мне.
Пока Линчук возился с чайными принадлежностями, обходясь с замызганной посудой, словно китайский специалист по чайной церемонии, я обзавелась записями.
Выписала в блокнот фамилию заявителя и долго качала головой, раздумывая, как лучше записать — полное имя или сокращенное. Имя звучало гордо — Иннокентий Игнатьевич. Покачав головой, я все-таки поставила инициалы, в глубине души надеясь, что мне удастся убедить Иннокентия Игнатьевича отказаться от его бесплодных и никому не нужных жалоб. Хотя с таким именем люди, наверное, рождаются упрямые и от своих навязчивых идей редко отступают без долгих и продолжительных боев.
Дверь кабинета резко распахнулась. Твердым шагом прямо к «моему» столу промаршировал высокий старик. Высокий, жилистый, несгибаемый, как жердь, Иннокентий Игнатьевич не производил впечатления выжившего из ума старика. Наоборот, честный взгляд серых глаз, спрятавшихся за кустистыми бровями, гармонировал с твердой поступью и прямой осанкой.
— Присаживайтесь, Иннокентий Варфоломеевич, — засуетилась я, выскакивая из-за ободранного оперского стола. Не знаю почему, но я всегда путаю имена и отчества — самые простые и незамысловатые. От страха, наверное, может, от волнения. В моей профессии недопустимый недостаток, но что поделаешь… В тот миг, когда я произношу чужое имя, мне оно кажется пустым звуком.
— Игнатьевич! — прогремел старик.
— Что? — Я потрясла головой, сгоняя трубный глас со своих ушей.
— Игнатьевич я, Иннокентий Игнатьевич! — трубил старик, гневно сверкая очами из-под нависших бровей.
В это время с боевыми криками в кабинет ворвался позорно изгнанный мной незадачливый парнишка-оперок из местных. Парнишка подскочил к столу, за которым я восседала, и схватился за шаткий стул. Второй рукой он оперся на стол. Стул оскорбительно затрещал, угрожая рассыпаться от резких движений. Полы длинного пальто артистично развевались в такт резким телодвижениям опозоренного мной парнишки.
Я схватилась руками за край стола и вытаращила глаза. В кабинете стоял гул, вмещающий в себя трубный глас Иннокентия Игнатьевича, тонкий визг разъяренного парнишки, играющего подряд все роли Микки Рурка, непонятное бормотанье спокойного Линчука с чайником в руках и бурное гоготанье оперативников, сбежавшихся посмотреть бесплатное представление. Оперативники толпой стояли в коридоре, облепив открытую дверь, и откровенно веселились, забыв на некоторое время свои дела и заботы.
— Молчать! — сказала я.
Сказала тихим голосом, почти шепотом. В такой ситуации орать нельзя. Повышенный голос только накаляет обстановку. А пониженный тон вызывает интерес, и эмоции уступают место здравому смыслу.
— Молчать! — шепотом добавила я и нажала кнопку звонка дежурного по управлению. — Быкова ко мне! Скажи — Юмашева требует.
И все стихло. Замолчал Иннокентий Игнатьевич, оперативники, Линчук и даже визгливый парнишка в длиннополом пальто. Он припал к столу всем телом и застыл в страдальческой позе.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.