Шерриер Кристиан - Не говорите ему о цветах Страница 3

Они пришли на пляж. Урсула скинула платье и осталась в купальнике. «Как она прелестна», — думал Жан-Клод, глядя на нее украдкой. Его восторженное состояние было омрачено криками Раймонда, который разделся догола и в восторге прыгал перед Урсулой. В свои двенадцать лет он испытывал гадкое удовольствие, показываясь всем голым. Дома он точно так же изводил бедную Концепцию. Жан-Клод и Урсула довольно быстро убедили его надеть купальные трусы.

Жюльетта стояла на обломке скалы и выискивала на ней ракушки. Внезапно сзади подбежал Роберт и изо всей силы толкнул ее в спину. Девочка упала и оцарапала колено, но вместо того, чтобы расплакаться, лишь печально улыбнулась и продолжила свои неутомимые поиски. Урсула заметила прятавшуюся за деревом мадам Берже. Было очевидно, что та наблюдает за событиями на пляже. Немка замахала ей рукой. Но Франсуаза Берже быстро исчезла вместо того, чтобы подойти.

— Почему ваша мать сделала вид, что нас не заметила? — обратилась она к Жан-Клоду.

— Вы же знаете, она такая странная… Вам тоже так кажется?

— Да… Думаю, что все это из-за цветов. Необходимо чем-то ее занять, чтобы переключить ее внимание.

— Нет, бросить цветы будет для нее целой трагедией. Вот тогда она действительно сойдет с ума. Ведь это единственный смысл ее жизни.

— Видимо, вы не очень-то ее любите?

— Мне ее очень жалко, ведь когда-то она была совсем другой. А началось все из-за Роберта.

— Как это случилось? Расскажите, пожалуйста.

— Хорошо! С самого рождения Роберт был абсолютно нормальным ребенком, и только в два или три года заметили, что он совсем не развивается. Доктор Комолли рассказывал мне, что для матери это был страшный удар. Вообразите: у вас родился ребенок, вы с нетерпением ожидаете его первых слов, но, вопреки всем ожиданиям, этого не происходит. Он не может ничего вам рассказать, спросить, даже произнести хоть слог. Он способен лишь кричать или рычать, как животное. Представьте себе весь этот ужас… Смотрите-ка, а вот и отец.

Действительно, маленькая моторная лодка пристала к берегу. Из нее вылез Жак Берже и, не сказав ни слова, сел рядом с Урсулой. Вид у него был мрачный и озабоченный. Внезапно он резко повернулся к ней и спросил:

— Вы ничего не слышали этой ночью, часа в три?

— Нет, месье, абсолютно ничего. По правде говоря, я сплю, как убитая.

— А ты, Жан-Клод?

— Нет, папа, ничего. А ведь приблизительно в это время я как раз вставал. Мне не терпелось проверить свои математические расчеты. А что же все-таки ты слышал?

Тот не ответил. Он смотрел на Антуана, который тихонечко подкрадывался к ним, сжимая в руке черный пластмассовый пистолет, при первом взгляде так похожий на настоящий. Мальчик навел свое оружие на Урсулу и прыгнул к ней, имитируя голосом выстрелы. Жак Берже вскочил, вырвал игрушку из руки сына. «Я запрещаю тебе», — сипло закричал он и тут же остановился, пораженный, почему он запрещает ему играть в эту вечную, как мир, игру? Потому что револьвер напомнил событие из его прошлого? Внезапно возникла картина: два человека, выстрелы в лесу, содрогающаяся в руке рукоятка пистолета, и один из двоих медленно оседает, падает навзничь и катится по земле. Он вдруг ощутил запах опавших листьев и сгнивших шампиньонов. Когда? Какой подлесок? Чудовищно… Незачем ломать голову. Гораздо тревожнее сейчас это страшное ночное видение. Что это было: ужасный кошмар или жуткая реальность? Он еще этого не решил. Черный пластмассовый револьвер упал на песок, и Жак Берже широким шагом направился к лодке.

Комиссар Фонтанель внимательно слушал собеседника. Высокий и худой, он нервно ходил взад и вперед по комнате. Наконец, комиссар присел на угол своего письменного стола. Он был в высшей степени элегантен, и его молодая жена Доротея утверждала, что он самый красивый комиссар Франции. Все женщины городка испытывали нестерпимое желание совершить преступление с единственной целью быть им задержанными. Они согласны были ходить на допросы, подвергаться унижениям, лишь бы видеть предмет своей страсти и иметь возможность рыдать у его ног.

Фонтанель прибыл в этот городок всего три месяца назад взамен ушедшего на пенсию комиссара Лимона. И сразу же на него обрушилось это странное, запутанное дело. Его предшественник, ни в чем не разобравшись, пренебрежительно назвал его «барахло» Берже.

Фонтанель, который был убежден, что работа полицейского часто основывается на знании психоанализа, угадал здесь именно этот интересный для себя случай. Но дело оказалось настолько запутанным, что ему ничего не оставалось, как слушать, сопоставлять, анализировать, «зажигать свой фонарь», как он любил выражаться. Один из действующих лиц этой истории, глава семьи Жак Берже, который сегодня безмолвно бродил в цветущих садах дома умалишенных, его особенно занимал. Вот почему он решил поговорить с доктором Комолли, который лучше других в городке знал эту несчастную семью.

— Его личность действительно непостижима, доктор? — спросил Фонтанель после долгого размышления.

— Да, — ответил Комолли, — и все это потому, что он таит в себе нечто ускользающее, не поддающееся анализу, что-то смутное, не состоявшееся в реальной жизни, но прочно живущее в душе, что делает его поведение иррациональным.

— Все это несколько туманно и не совсем понятно, — заметил комиссар.

— Конечно, но это оттого, что и сам персонаж туманен. Мы ведь очень часто и подолгу с ним беседовали. Я должен сказать, что он блестяще образован. Вы понимаете, когда часто общаешься с человеком, знаешь его философию и образ мыслей, можно предвидеть его реакцию в той или иной ситуации. А с Жаком Берже такие предсказания были попросту невозможны. Складывалось такое ощущение, что он многогранен, что в нем живут несколько разных личностей, и в нужный момент решение принимает одна из них. Какая, предсказать абсолютно невозможно.

— Господи, как сложно! — воскликнул Фонтанель.

— Да, да, вы правильно заметили, это человек именно сложный. Я сам поражаюсь, как мало его знаю, хотя наше знакомство длится уже четырнадцать лет. Он приехал сюда в 1950 году и почти сразу же пришел ко мне посоветоваться по поводу Жан-Клода. Он хотел узнать, можно ли прооперировать винное пятно на лице мальчика. Я, конечно, высказался отрицательно. В тот раз мы долго с ним беседовали. И потом, со временем, у нас возникла необходимость в общении. Вы уже достаточно изучили наш городок. Согласитесь, он очарователен. Туристы его обожают. Огромным спросом пользуются открытки с видами побережья, и торговцы этой продукцией составляют себе неплохое состояние. Но в интеллектуальном плане у нас царит удушающая атмосфера. Можно понять, что для молодого врача, каким я тогда был, попавшего из столицы в провинцию, частое общение с Жаком Берже оказалось просто находкой. С ним было интересно: у него огромный кругозор, и он прекрасно разбирается во многих вещах… Каждый день после полудня он стучал в дверь моего кабинета, и в любую погоду мы отправлялись на прогулку.

Нам не мешали ни дождь, ни ветер. Как правило, мы доходили до скалы Льва и там, устроившись на камнях, часами разговаривали, возвращаясь домой иногда очень поздно. Моя жена даже вбила себе в голову, что я завел на стороне роман. Обратный путь мы проделывали той дорогой, которая огибает скалу и выводит на пляж. Моторная лодка Берже была привязана в определенном месте, и в город мы возвращались уже морем.

— А его прошлое? — прошептал комиссар.

— Прошлое? Ах да, что я могу сказать о его прошлом? Ну что же, вы еще раз удивитесь, но и здесь мне известно очень немного. Как говорил Сократ — «Я знаю то, что ничего не знаю». Берже не очень любил говорить о прошлом и, как правило, говорил с отвращением, как будто на нем лежало какое-то позорное клеймо. Забавно, но ничего существенного или компрометирующего о Берже в городе не говорили. С самого начала войны он состоял в Сопротивлении и блестяще там себя зарекомендовал, затем после освобождения с головой ушел в коммерцию (я думаю, что Берже вел дела с американцами). За пять лет он сколотил приличный капитал и решил обосноваться здесь, чтобы посвятить себя египтологии. Знаете, в этой области он действительно классный специалист. Им опубликованы четыре больших труда о восемнадцатой династии фараонов. Его работы очень ценятся египтологами, хотя тираж их и невелик.

Как-то в Париже я случайно встретился на званом обеде с Кристиан Дерош-Ноблекур, заведующей отделом Египта в Лувре. Она рассказала мне, что Жак Берже в своих книгах прекрасно описал душевнобольного фараона Ахенавона, и призналась, что ничего лучше работ этого автора ей не приходилось встречать. Я тоже убежден в этом, так как душевнобольной фараон неотвязно преследовал его. Мне кажется, что в некотором роде Берже отождествлял себя с ним… Безусловно, это человек очень сложный, его просто так не разгадаешь. Вот, например, он страдал бессонницей, а когда засыпал, его преследовали кошмары. Он даже просил выписать ему успокоительное и снотворное. Когда я спросил его, что за ужасные видения его беспокоят, он замкнулся в себе, отказался отвечать, как если бы ему было отвратительно раскрыть свою тайну, как будто он боялся быть понятым и проанализированным.