Джордж Кокс - Моя первая белая клиентка[ Смерть в Панама-Сити. Моя первая белая клиентка. Змея] Страница 3

Путешествие через перешеек в чистом, но старомодном железнодорожном вагоне заняло час и двадцать минут и действительно оказалось самой интересной частью прогулки. Как и обещал Макс Дарроу, он смог увидеть шлюзы Мирафлорес и Педро Мигуэль. В Гамбоа он увидел большую землечерпалку, стоявшую в доках, и сам канал, который был настолько узок и тесен, что, когда поезд остановился, он смог видеть, как корабль компании «Грейс Лайн» обгоняет другое судно под английским флагом. Озеро Гатун представляло собой многие мили залитой водой земли с торчащими деревьями и пеньками, тогда как вдали стояло на якоре около полудюжины судов, ожидавших своей очереди на прохождение последних шлюзов перед выходом в Атлантику…

Джим Рассел вернулся в отель после пяти, тут же, сбросив одежду, отыскал в телефонной книге два номера и позвонил по ним. Первый принадлежал его школьному товарищу, которого звали Тед Ленгли и который уже полтора года служил в зоне Панамского канала. Дружески поболтав, он записал адрес Ленгли и пообещал встретиться с тем на следующий вечер. Второй звонок был в газету «Панама Ситизен». Коллега из нью-йоркской конторы передал ему письмо для человека по имени Джордж Гиббс, работавшего там, но телефон не отвечал, и он мысленно взял себе на заметку, что нужно будет связаться с Гиббсом на следующий день.

В семь тридцать вечера Авенида-сентраль, казалось, была столь же оживлена, как и в начале дня. Там, где кварталы скромных построек уступали место деловой части города, огни стали ярче, тротуары — многолюднее, и вереница автобусов — некоторые явно были импортными и современными, тогда как другие выделялись самодельными кузовами, разрисованными яркими картинками — казалась бесконечной. Будка регулировщика уличного движения на перекрестке напомнила Расселу такие же, которые он видел в Бостоне ребенком. На углу стоял серый полицейский автомобиль с торчащей антенной, позади него из полуоткрытых дверей ресторана доносились звуки музыки. Возле бровки тротуара в ряд стояли такси, и водители с орлиными профилями довольно мирно спорили друг с другом относительно возможного барыша. Такси Рассела остановилось вплотную к ним перед скромной неоновой вывеской «Перешеек».

Дверь под вывеской была распахнута, и Рассел прошел через слабо освещенное фойе в длинный узкий зал с приглушенным, но вполне достаточным освещением, стены которого были отделаны лакированным бамбуком. Слева располагался ряд кабинок с круглыми столиками и диванами. В дальнем углу мягко играло под рояль струнное трио. Сбоку от двустворчатых дверей в служебные помещения лестница с железными перилами вела на маленький балкончик к узкой двери. Справа находился полукруглый бар, за которым на одном из табуретов сидел Макс Дарроу, а перед ним стоял стакан с выпивкой.

Почти сразу углядев Рассела, он поднялся навстречу, протягивая руку.

— Привет, парень! — сказал он, скаля зубы в улыбке.

— Привет, Макс.

Они постояли, разглядывая друг друга, оба крепкие, хорошо сложенные мужчины. Дарроу был на четыре или пять лет старше и на два дюйма ниже, чем Рассел, но отнюдь не коротышка, с волосами песочного цвета, лицо его было загорелым, с твердым взглядом холодных серых глаз, в глубине которых проступало странное беспокойство, даже когда он улыбался.

Рассел видел Дарроу последний раз в 1948 году, когда тот поступал в юридический колледж и несколько дней жил в его квартире. Если не считать загара и нескольких новых морщинок в уголках глаз, он не обнаружил больших изменений, о чем и сказал.

— Я могу сказать про тебя то же самое, — сказал Дарроу. — Если не считать того, что ты стал выглядеть несколько мягче.

— Вот что делает с нами кабинетная работа.

— Ну, ты можешь с этим справиться… Садись, Джим. Что будешь пить?

— Если твой бармен сумеет хорошо приготовить, то мартини.

— Он сумеет… Фред, — повернулся он к цветному бармену. — Специальный мартини для моего друга. — Он допил свою порцию и двинул стакан старинной формы по стойке. — А мне повтори еще раз. Ну, — теперь он переключил свое внимание на Рассела, — как провел сегодняшний день? Были в Колоне? Накупил парфюмерии? Ты ведь знаешь, она здесь дешевая.

— Да, немного.

— Для приятельниц?

— Для сестры и секретарши.

— Как, у тебя нет подружек? Что с тобой происходит, черт возьми?.. О, Луис.

Он обернулся, чтобы перехватить плотного черноглазого мужчину лет сорока пяти с напомаженными усами и бледным мягким лицом. Одетый в безукоризненный белый китель, тот держал под мышкой меню и, когда Дарроу его представил, поклонился в пояс на континентальный манер и начал отвечать с каким-то необычным акцентом, которого Рассел не мог определить.

— Это мой старый друг, — представил Дарроу. — Джим Рассел — Луис Кастанца. Луис, — добавил он, — пожалуй, лучший метрдотель по эту сторону Португалии. Я прав, Луис?

Кастанца позволил себе слегка улыбнуться.

— Иногда мне нравится так думать.

— Мы посидим здесь минут пятнадцать, — сказал Дарроу. — И последите, чтобы «севиш» была приготовлена как следует.

— Здесь, — заверил Кастанца, — она всегда приготовлена как следует.

— Он не шутит, — подтвердил Дарроу, когда тот отошел. — Без Луиса тут было бы совершенно не то… Ну, — сменил он тему, — как у тебя успехи? Как твоя адвокатская практика?

Они еще выпили, и пятнадцать минут прошли в непринужденной болтовне о каких-то не слишком важных вещах, причем совершенно не касаясь того факта, что Рассел оказался здесь при не совсем обычных обстоятельствах. Когда Кастанца появился и сообщил, что ужин готов, Дарроу подвел друга к девушке, сидевшей в дальнем конце бара.

Подойдя поближе, Рассел увидел, что это эффектная блондинка лет двадцати пяти, хотя она могла быть и старше, с карими глазами и подкрашенными ресницами. На ней было короткое вечернее платье с низким вырезом, подчеркивавшее формы; кожа гладкая и нежная, но глаза выглядели усталыми и уголки накрашенного рта опустились, когда она ответила ему небрежной улыбкой.

— Лола Синклер, — представил ее Дарроу. — Попозже она нам споет, когда трио закончит номер. Джим приехал на несколько дней из Нью-Йорка, — сказал он девушке и опять повернулся к Расселу: — Лола работала спасателем в бассейне отеля. Когда они очередной раз ее вышвырнули, я уговорил ее перейти сюда и спеть несколько песен для посетителей. Она также неплохо играет на пианино.

— Это не так уж трудно, — сказала девушка.

— Пошли выпьем бренди, — предложил Дарроу и повел Рассела в кабинку, где уже стояли высокие, поставленные в лед чашки с чем-то напоминавшим мясо краба или рыбный салат.

— Это и есть «севиш»?

— Да.

— А что это такое?

— Сырая рыба.

— Сырая рыба?

— Не вороти нос, — сказал Дарроу, — пока не попробуешь. Если тебе не понравится, можешь заказать креветки.

Рассел подцепил вилкой небольшую порцию и тщательно прожевал ее; потом довольно улыбнулся.

— Великолепно. Как вы это делаете? Какая-то особая рыба?

— «Севиш» готовят из самой разной рыбы. Это, например, приготовлено из корбины. Рыба, лимонный сок, мелко нарезанный лук, жгучий желтый перец. Соки обрабатывают рыбу. Если она приготовлена правильно — это превосходно, если нет… — Он пожал плечами и принялся за еду.

Бифштекс, который заказал Дарроу, оказался нежным и мастерски поджаренным, картофель «дельмонико» — сочным и жирным, с соответствующим количеством сыра. Рассел заказал на десерт шербет и бренди к кофе и, когда Кастанца подошел, чтобы убедиться, что все в порядке, поблагодарил его за прекрасный ужин.

— Я заказал бифштекс, — сказал Дарроу, — чтобы показать тебе, что мы можем готовить его не хуже, чем в Нью-Йорке. Завтра, если это тебе понравилось, попробуй наших жареных креветок и посмотрим, не окажутся ли они лучше всего, что тебе когда-либо приходилось есть. Не так ли, Луис?

Луис улыбнулся и отошел, а Дарроу откинулся назад, раскурил свою сигару и с удовлетворением наблюдал за посетителями, которые занимали все столики. Он снова начал расспрашивать Рассела о прогулке, которую тот совершил, обращая внимание на детали, добавляя новые краски и забавные сведения о городе и его обитателях. Расселу показалось, что он сознательно избегает всякого упоминания о цели его поспешного приезда из Нью-Йорка и о таинственной записке, с которой все началось.

Поначалу Рассел сдерживал свое любопытство и свел к минимуму вопросы, считая, что Дарроу нравится играть роль хозяина и хочется, чтобы он почувствовал себя как дома. Но потом он решил, что для такого импровизированного поведения должны быть какие-то причины, и почувствовал, что волнение, вызванное его нетерпением и беспокойством, постепенно переходит в растущее упрямство. Дарроу уклонялся от разговора. «Ну так что? — спрашивал он себя. — Дарроу оплачивает расходы, не так ли? Если он хочет отложить момент, когда попросит о помощи — не важно, о чем будет идти речь — то какое ему дело?»