Очи черные. Легенда преступного мира - Виктория Руссо Страница 3

Глава 2. Уроки по выживанию от Лье

Михаил почти потерял сознание от голода, чья-то заботливая рука втащила его в салон автомобиля. Резко очнувшись, он начал вращать головой, пытаясь понять, где находится. Смех рядом сидящей молоденькой девицы зазвенел как тоненький колокольчик. Она была похожа на ребенка, перепачканного косметикой, при этом пытающегося копировать взрослую даму — вести себя вульгарно.

— Я подобрала тебя из жалости, — капризно произнесла девушка, взмахнув маленькой ручкой. — Хотя в моем мире этого не принято делать, я все-таки решилась на этот шаг, потому что… Эй! Слушай внимательно, когда я с тобой разговариваю!

Сознание молодого человека было словно в тумане. Он смотрел на размалеванную куклу и не мог понять ни слова из того, что было произнесено из ее напомаженных губ, словно девица говорила на незнакомом ему языке.

— Ну, чего уставился? Будешь молчать — выброшу тебя из машины на грязную улицу! — строго произнесла она, желая продемонстрировать, кто хозяин положения. Михаил заулыбался — ее суровость умилила его.

— Вам не идет злость… От злости люди становится некрасивыми и быстро стареют, — выдохнул он и снова отключился.

Глаза исхудавшего от недоедания молодого человека открылись от запаха свежего хлеба, он резко подскочил, уткнувшись носом в ароматный мякиш.

— Не сжуй мою руку, — отшутилась девушка, наблюдая, как костлявый гость вцепился зубами в булку и тут же принялся ее жадно поглощать. Она подала ему багровую жидкость в мутном стакане, извинившись за то, что кроме вина в ее доме ничего нет, и робко села на край кровати. Кутаясь в тоненький халатик из почти прозрачной ткани, она с любопытством следила за тем, с каким аппетитом оголодавший человек жует еду.

Щедрая дама, накормившая бродягу, жила на последнем этаже дома, находящегося в переулке рядом с Тверской улицей. У нее была съемная комната, очень неухоженная: с грязными окнами и паутиной в углу.

— Это Фани, — с улыбкой произнесла девица, отследив взгляд гостя.

— Чего? — с трудом выдавил он сквозь щеки набитые хлебом.

— Паучок. Я назвала его в честь самой смелой женщины на свете — Фани Каплан.

— Кто это? — промычал он, тщательно пережевывая пищу, как когда-то приучила его Лукерья: не торопиться, а перемалывать зубами, потому что так сытнее и вкуснее.

— Брюхо набить каждый дурак может! — твердила она. — Коль не прожевываешь, так нечо тогда и выбирать! Ешь все подряд, все равно в живот свалиться!

— Ты не знаешь, кто такая Фани Каплан? — вырвала его из воспоминаний девушка, ее брови комично подпрыгнули вверх. — Она покушалась на Ленина!

— Мне на это все наплевать. У меня другие цели!

— Цели? И какие же? — усмехнулась собеседница, откинувшись на спинку кровати и высокомерно подняв подбородок. Этот паренек вызвал в ней острый приступ любопытства. В ее окружении не было ни одного равнодушного к революции человека. Иногда они находились по разные стороны баррикад, поддерживая различных лидеров, но объединяло их одно — стремление к свободе от оков действительности.

Насытившись, Михаил откинулся на огромную мягкую подушку и только в тот момент вдруг обнаружил, что на нем нет одежды. Он встрепенулся и чуть не рухнул с кровати, занимавшей большую часть помещения, помимо которой в комнате находился лишь огромный шкаф и пестрая ширма. Девушку развеселила его суета, и она зазвенела приятным смехом, ему даже померещилось, что ее подружка Фани тоже хихикает, раскачиваясь на паутине.

— Кто меня раздел? — испуганно уточнил молодой человек, укрывшись тонкой простыней, благоухающей духами.

— Я раздела. Твоя одежда ужасна и жутко воняет. Не могла ведь я тебя оставить в обносках, пахнущих помойкой, на чистейшем белье, узнав о стоимости которого, ты снова потеряешь сознание.

— Другой одежды у меня нет, — пробурчал недовольно Михаил, понимая, что стал заложником ситуации. Он замотался в простыню, словно в кокон, и, нахмурившись, ожидал развития дальнейших событий, в глубине души надеясь, что все это просто невинная глупая шутка.

— Я ее постирала, — смеясь, произнесла спасительница, наслаждаясь своим всемогуществом.

Михаил улегся в ванне, будто бы не замечая заплесневелых от сырости стен. Закрыв глаза, он представлял, что находится в маленьком крымском убежище, еще жива Анна Львовна и улыбающаяся Лукерья, лукаво подмигивая, обнимает его мягким полотенцем, пахнущим морем. Теперь он отчетливо понимал, от чего его оберегала мать: от непроницаемой пелены убожества, покрывшей людей, переживающих по-настоящему жестокие времена. В обычной жизни москвичей было мало радости, они просто существовали и чего-то ожидали. Обе революции выпотрошили души людей и все вокруг, как казалось Михаилу, разучились улыбаться. Он долго и мучительно искал свою мать, все, что у него было — имя, и еще прощальное письмо, написанное ее рукой, в котором она сообщала об организованном покушении на губернатора и своих печальных перспективах.

О Лидии Андреевне Молевой не знал никто в Москве, а чтобы узнать о ее судьбе в специальных заведениях, необходимо было иметь документы и подтвердить родственную связь. Больше года молодой человек скитался, мечтая найти хоть какую-то информацию о женщине с удивительными черными глазами, но даже иголку в стогу сена было проще обнаружить. Возвращаться ему было некуда, да и не к кому — Анна Львовна умерла, а Лукерья отправилась, куда глаза глядят, простившись с крымским пристанищем.

— Навстречу светлому будущему! — произнесла нянька, с трудом сдерживая потоки соленой горечи расставания. Оба предполагали, что прощаются навсегда, но не спешили озвучивать вслух свои подозрения. Они молча стояли на перроне крохотной железнодорожной станции, ведя незримый диалог. Это было самое печальное расставание в его пока еще недлинной жизни.

— Я уж думала, ты утонул! — произнесла гостеприимная хозяйка, разглядывая отмывшегося гостя. На его лице проступил румянец, и выглядел он весьма прилично, несмотря на излишнюю худобу. Без жиденькой смешной бороды он выглядел моложе.

— Сколько тебе лет? — строго спросила она.

— Двадцать… почти, — слукавил мальчишка, которому было около восемнадцати лет. Девица откинула простынь, на удивление Михаила лежала она без какой-либо одежды. Он смутился и стыдливо отвернулся, уставившись на ширму.

— Иди ко мне! — прошептала она, как показалась молодому человеку, по-особенному, имея в виду больше, чем просто его приближение к кровати.

— Я не… не… понимаю! — проблеял он, заикаясь, чувствуя, как воздух в комнате накаляется.

— Да все ты понимаешь! Я тебя выбрала!

Он поморщился. Не имея опыта близкого общения с женщинами, молодой человек был очень смущен ответственностью момента, при этом понимая, что рано или поздно ему придется перейти Рубикон и стать мужчиной в определенном смысле этого слова. Был один нюанс: эта