Ликвидация - Бондаренко Вячеслав Васильевич Страница 32

— Шо, Андрей Викторович, — усмехнулся Гоцман, — из постели дернули, а поработать не дали?

— Почему же? — спокойно отозвался судмедэксперт. — Первичный осмотр я произвел. А потом вот налетели…

— И шо успели накопать?

— Выстрел в голову генерала Воробьева произведен с расстояния сантиметра четыре, может, пять, — вздохнул Арсенин.

— За шо делаете такой вывод?

— Поверхность кожи не разорвана газами и несгоревшим порохом… Видимо, пытались сымитировать самоубийство, правда, очень топорно и коряво. Прибежала домработница генерала. Преступник погнался за ней и убил выстрелом в затылок. Потом убил жену Воробьева…

—– Ишь ты, — заметил Гоцман с непонятной интонацией. — Рассказываете, как сами следователь…

— Я человек новый. Субординации не знаю…

— Та вы не обижайтесь, — улыбнулся Гоцман, — я версии прокатываю. А почему самоубийство?

— Воробьев убит из пистолета ТТ, который лежит аккуратно рядом с телом… И стреляная гильза рядышком. Калибр, как вы знаете, 7,62. А жена и домработница убиты из «парабеллума», калибр 9 миллиметров…

— И в гильзах соображаете?

— Я все-таки больше семи лет в армии, — заметил Арсенин.

Гоцман прошелся по кухне, обдумывая услышанное.

— У Воробьева там на столе документ лежит. Шо за документ?

— Извините, я в чужие бумаги не заглядываю, — сдержанно отозвался Арсенин.

— Рапорт, — подал голос Кречетов. — Рапорт с просьбой перевести в Казанский военный округ. Я успел поглядеть.

Дверь в кухню распахнулась. На пороге возник молодой лейтенант МГБ. В нем Гоцман узнал того самого офицера, который пытался отобрать у Мишки Карася подаренные Жуковым часы.

— Товарищ Арсенин! Пройдемте, пожалуйста, со мной…

Дверь за Арсениным закрылась. Слышно было, как часовой переступил с ноги на ногу, звякнув оружием.

— И вам теперь намылят холку, — усмехнулся Гоцман, обращаясь к Кречетову. — И нам до компании.

— Смотрите, какая интересная штука получается, — пропустив слова Гоцмана мимо ушей, задумчиво заговорил майор. — Поздним вечером, докладывая у Жукова, я предложил ввести суточные пароли на всех складах. Через четыре часа некто капитан Есюк пытался получить оружие. Прокололся на этом пароле, но с боем вырвался. А еще через два часа убивают окружного интенданта и его семью. При этом он пишет рапорт о переводе в другой округ…

— Думаете на Воробьева? — Взгляд Гоцмана сделался острым. — Так он же сам эти пароли вводил!..

— Вот-вот. Пароль сообщники не знают. Вляпываются. Терять им нечего, они бьются до последнего. Их уничтожают. И получается, что банда расхитителей уничтожена. А Воробьев уплывает в Казань. Чистеньким…

Кречетов спрыгнул с подоконника, зашагал по кухне.

— Но не вышло… Бандитам удалось вырваться. А через два часа они отблагодарили товарища генерал-лейтенанта и его семью.

— А на кой к тому изображать самоубийство?

— Не хотели вешать на себя еще одно дело, — предположил следователь.

Гоцман недоверчиво вытянул губы.

— Ну, сам подумай. — В азарте Кречетов не заметил, как перешел на «ты». — Дом ломится от ценных вещей, а не взяли ничего.

— Той капитан Есюк как выглядел?..

— Усатый, крепкий. Сидел рядом с водителем грузовика, отстреливался из «парабеллума». И хорошо, кстати, отстреливался, в смысле, пятерых солдат охраны положил на месте… Небольшой шрам на виске.

— От здесь? — Палец Гоцмана коснулся виска.

—Да.

Гоцмана удовлетворенно кивнул.

— И все равно шо-то оригинальное совпадение, — произнес он. — Генерал пишет рапорт о переводе в другой округ, оставляет его на столе — и тут же, как по заказу, приходит убийца…

— Хочешь сказать, что Воробьев написал этот рапорт под прицелом пистолета? — с сомнением спросил Кречетов. — Чтобы… мы вот сейчас на него и подумали?..

— Ты в лицо ему смотрел, Виталий?.. — Этим вопросом Гоцман дал понять Кречетову, что принял его обращение на «ты».

— Не успел, — вздохнул тот, — глянул только бумагу на столе. А что?..

— А то, что лицо у покойного искажено страхом, — покачал головой Давид. — Точнее, ужасом. Напугали его сильно… Наверняка сначала убийца застрелил его жену и домработницу, потом, приставив пистолет к виску, заставил написать этот рапорт. А уж потом, под дулом, заставил пересесть в кресло и уж тогда убил. И не из собственного «парабеллума», как женщин, а из генеральского «тэтэшника»…

— Ага, — в тон ему заметил Кречетов, — значит, раздаются два выстрела, потом Воробьев некоторое время соображает, что от него требуется, ищет бумагу, ручку, подбирает слова, пишет, пересаживается в кресло… На все это уходит минут семь как минимум. За это время сюда сбежалось бы полдома. А соседи вызвали милицию, между прочим, услышав один-единственный выстрел.

— Есть такая полезная штука — глушитель — вздохнул Давид. — А соседи услышали ТТ, из которого был убит сам генерал.

…Над 8-й станцией Большого Фонтана с еле слышным шумом проносились рано проснувшиеся стрижи. Ветер донес с моря басистый пароходный гудок. Васька Соболь, высунувшись из-под поднятого капота «Опеля» и вытирая тыльной стороной замасленной руки пот со лба, прищурился в ту сторону. Наверняка это красавица «Украина», бывшая румынская «Бессарабия», ведомая известным всей Одессе капитаном Маном, шла в Севастополь… Роскошный, говорят, пароход. Эх, прокатиться бы!..

— Ну шо? — Из кустов, застегивая ширинку, возник Якименко. — Мы будем ехать? Или откроем лавочку «На похороны — не торопясь»?

— Та я ж говорил, — снова ныряя под капот, отозвался Соболь, — не надо было румын отправлять. Тут и карбюратор надо промывать, и ремень натягивать!.. С ними мы б уже ехали!

— Василий, если ты немножечко не знаешь, то я тебе отвечу… — Якименко присел на подножку «Опеля», крепко зевнул, помотал головой. — Те румыны таки арестованные, а не бесплатный наемный труд. Где ты целую ночь смотрел, если у тебя ремень и карбюратор?

— Так я ж вчера Давиду Марковичу показывал, шо мне ремонт нужен! Нашему «Адмиралу» восемь лет, к примеру, шоб он был здоров! Эх, Фима был бы жив, так он мне запчасти мигом достал бы…

— Восемь лет, восемь лет… Да хоть восемнадцать!.. Горобцам ты дули показывал! Показывал он…

Раздраженно высморкавшись, Якименко рывком распахнул заднюю дверцу.

Из машины медленно вылезли Тишак, рыжий веснушчатый младший лейтенант Саня и Седой Грек — все с заспанными, помятыми лицами.

— Шоб через час был как штык вместе с «Адмиралом», понял?! — напутствовал Якименко Ваську. — А мы на трамвай. Потому шо у него хоть карбюратора нету…

Якименко, Тишак и Саня, обступив Грека, медленно двинулись к ближайшей трамвайной линии. Человека, который наблюдал за ними с недалекого холма, укрывшись в густом кустарнике, никто не заметил.

Трамвай № 18, на который они не успевали, был самым обычным одесским трамваем. Вернее, не одесским, а бельгийским, поскольку сделали его в Бельгии, но за столько лет пребывания на юге трамвай стал настоящим одесситом. Он привык к тому, что половины боковых стекол в вагоне нет, что номер, когда-то живописно выведенный на передней стенке, почти напрочь выгорел под одесским солнцем, что вместо положенных шестидесяти человек в вагон набивается минимум сто, и это еще счастье. Словом, он много чего повидал за тридцать пять лет жизни в городе Одессе…

Четверо людей, решительно на него опаздывавших, резко наддали и ввинтились в открытые по случаю жары задние двери уже на ходу. В вагоне стоял крепкий запах жареной рыбы, зелени, пива и пота. Негодующе поскрипывала у кого-то в мешке свинья. Активно перемежая свою речь оборотом «ты меня понимаешь?..», один из пассажиров рассказывал соседу, как ужасно обидели Эльзу Яновну, подселив к ней в приказном порядке офицера и распорядившись с него брать за постой не больше десятки — это когда нормальные цены на квартиру от тридцатки и выше, а Эльза Яновна всю ночь рыдала и не давала спать всему двору. Молодой голос с завистливой интонацией жаловался: «Представляешь, Динке Фруминой уже персональную выставку разрешили!.. Не, я все понимаю, она талант, и у нее мазок и колорит, и вообще Муцельмахер не взялся бы за кого попало. Но я ж не понимаю, кому сейчас нужны ее пейзажи?.. Она всю войну просидела в своем Самарканде, и уже выставляется!..»