Виктор Доценко - Кровь за кровь Страница 34

…Татьяна Николаевна тяжело вздохнула и вынула из стола пожелтевшие письма-треугольники. Их было очень мало: всего одиннадцать, но, несмотря на то что Татьяна Николаевна знала их наизусть, она вновь, в который раз развернула один из них и стала читать: «Здравствуйте, мои любимые! Наконец-то пишу эти слова во множественном числе! Сегодня получил твое письмо, в котором ты сообщаешь, что у нас родился СЫН! Я очень рад, что ты выполнила мою просьбу и назвала его Виктором. ПОБЕДИТЕЛЬ! В честь нашей скорой победы! Прошу тебя, не волнуйся за меня, все будет хорошо… На моих крыльях уже три звездочки — три сбитых врага…» Татьяна Николаевна вновь окунулась в воспоминания…

— Мамочка, а мой папа на войне? — спросил трехлетний Витя.

— Да, сыночек, твой папа бьет на фронте фашистов.

— А они что — как волки?

— Нет, Витюша, они гораздо хуже зверей, — ответила ему Таня.

— Ой, мамочка, когда я вырасту, то тоже буду летчиком, как папа, и тоже буду бить фашистов!

— Надеюсь, что, когда ты станешь взрослым, тебе не придется воевать… — вздохнула она и задумчиво посмотрела на него.

— Мам… Ну, мам! Посмотри, я уже вырос?

— Да, ты у меня совсем-совсем взрослый! Иди сюда, я почитаю тебе письмо от папы…

«Дорогие мои, пишу вам между вылетами, вскоре снова уходим в полет. Из «старичков» осталось только двое: я да Соколов, тот самый, с которым мы ездили отдыхать на Волгу. Какие были времена! А помнишь, как мы спасали одного «старика», который оказался бывшим чемпионом Украины по плаванию? И как в конце концов пришлось спасать Соколова… Вот смеху было! Стоим на берегу словно мокрые курицы, а этот «старичок» еще и приговаривает: «Горе мне с вами!» Боже мой, мне иногда кажется все это каким-то чудесным, удивительным сном… Вот кончится война, обязательно поедем проведать этого «старика», хорошо?..»

— Мамуля, ну почему ты плачешь? Не плачь, я тоже поеду с вами к этому старику и скажу папе, что это купается чемпион, и тоща он не будет как мокрая курица… Ну вот, то плачет, то смеется..

Тот роковой день, весной сорок четвертого, был настолько прекрасен, что коща к ней заглянула молоденькая и шустрая медсестра Машенька и сказала:

— Татьяна Николаевна, к вам какой-то военный… Важный такой, но симпатичный… — Таня совершенно ничего худого не почувствовала, только сильно забилось сердце… Быстро-быстро… тук-тук… тук-тук… тук-тук…

— Ой! — воскликнула она, — это, наверно, от Коли, — она так разволновалась, что ноги отказывались ее слушаться. — Подожди, сейчас. — Она перевела дух и двинулась за Машенькой, но потом обогнала ее, так как ей казалось, что они идут очень медленно. А сердце стучало все сильнее: тук-тук-тук, тук-тук-тук! Она едва не бежала по лестнице, вестибюлю… Наконец, внизу, у входа, она увидела полковника и только в этот момент что — то почувствовала, то ли по тому, как он стоял, печально опустив голову вниз, или просто интуитивно почувствовала, что просто так полковник не мог здесь оказаться. Она внезапно остановилась, словно наткнулась на какое — то препятствие, неожиданно выросшее перед ней, застыла на месте, не имея сил двинуться вперед. Затем, пересилив себя, молча и медленно подошла к полковнику и не отрывая глаз ждала…

— Здравствуйте, Татьяна Николаевна! — тихо и чуть торжественно произнес полковник.

Ее тело одеревенело, и она, не шелохнувшись, ждала ответа на свой незаданный вопрос, на вопрос, который она не задала, но который, казалось, кричал на весь госпиталь, и полковнику захотелось закрыть уши, чтобы не слышать этого вопля. А она ждала… ждала, что это ошибка, что она ошиблась и ее интуиция на этот раз подвела. Ее глаза «кричали» все громче и громче: «Ну! Что же! Что-о-о!»

— Гвардии капитан, — начал совсем торжественно полковник, но тут его голос сорвался, и он, не докончив своей фразы, замолчал и протянул ей маленький сверток…

Таня побледнела.

Полковник растерянно и беспомощно посмотрел по сторонам, затем шагнул к ней. Он мучительно искал какие — нибудь слова, но не мог их найти и только до крови сжимал пальцы в кулак. Таня молча стояла перед ним и не могла двинуться с места и только не мигая смотрела на сверток. Машенька не выдержала и громко заплакала. Как ни странно, этот плач вернул Таню к действительности, и она как — то странно посмотрела на нее, затем теми же невидящими глазами взглянула на полковника. Потом молча и отчужденно пошла прочь… Путь до кабинета показался ей вечностью. Она шла и никого не замечала вокруг, она не слышала, когда к ней кто-то обращался, и только видела перед собой огромные голубые глаза Николая и его ослепительную улыбку, слышала его мягкий и добрый голос: «Танюша! Что с тобой? Ведь я рядом, все будет хорошо. Ведь, кроме тебя, у меня нет никого на всем белом свете». Она медленно вошла в кабинет, положила сверток на стол, затем, не в силах больше сдерживать себя, громко разрыдалась… Так она пролежала до вечера, а когда встала и, увидев сверток, быстро его развязала — начала бессмысленно перебирать документы, награды, а увидев фото, вновь заплакала, но на этот раз горько и обреченно.

Но жизнь постепенно брала свое. Война окончилась, Таня вместе с сыном решила вернуться в Москву, хотя ей было трудно расставаться с уютным и старинным сибирским городом Омском. Но особенно трудно было покинуть Елизавету Матвеевну, у которой они вместе с Виктором пережили самое трудное военное время и которая стала им вместо матери. Отзывчивая и добрая, Елизавета Матвеевна была одинока: в самом начале войны она потеряла двух сыновей, а вскоре и мужа…

…Прошло много лет. После возвращения в Москву Татьяна Николаевна стала работать в институте имени Склифосовского, а вскоре ей было предложено преподавать в «Пироговке». Работала много, писала статьи, защитила диссертацию, начала заведовать кафедрой, но практику не оставляла.

Боль утраты притупилась, и единственной заботой, кроме работы, был сын. Родных никого, но Татьяна Николаевна считала Елизавету Матвеевну самым близким человеком, и почти каждый отпуск они с Виктором проводили в Омске.

Квартира Быстровских находилась в Марьиной роще. Этот район Москвы прославился тем, что находился на особом счету у работников уголовного розыска. Не проходило ни праздника, ни даже одного выходного дня, чтобы здесь что-нибудь да не произошло. Драки и поножовщина были обычным делом…

Жили Быстровские хорошо, но Татьяна Николаевна старалась не баловать Виктора, покупая ему только самое необходимое, а если он просил о чем-нибудь, то они обсуждали необходимость этого приобретения и вместе выносили решение. Виктор рос крепким парнем, выглядел старше своих лет. Преподаватель физкультуры сразу выделил его и уже в четвертом классе предложил поступить в легкоатлетическую секцию. Преподаватель не ошибся: к восьмому классу Виктор выполнил нормы третьего взрослого спортивного разряда в беге на сто метров и в метании диска. Эти результаты Виктор показал на соревнованиях на первенстве школьных коллективов города. Тренировки занимали у Виктора очень много времени, но он полюбил спорт, стал его фанатиком, стараясь спланировать так свой режим, чтобы не нарушать расписания тренировок. Силу обычно уважают. У Виктора был честный и открытый характер, и ребята, с которыми он общался, очень уважительно относились к нему. Обычно друзья и знакомые были гораздо старше его, и трудно было понять: либо он тянулся к более взрослым ребятам, либо они охотно принимали его за те качества, которыми он обладал. Необходимо заметить, что Виктор не отдалялся от своих школьных друзей и зачастую был организатором как полезных дел, так и каких-либо не очень серьезных шалостей. Учителя считали его немного самоуверенным и грубоватым, но это не мешало им уважать его за смелость и честность. Работа и преподавание отнимали у Татьяны Николаевны огромную часть времени, и часто она выходила из дома и приходила, когда он еще или уже спал. Но выходные дни они обязательно проводили вместе, и эти дни были — на их домашнем языке — «неприкосновенными». Однако Виктор нередко нарушал негласную договоренность, но это всегда было связано только со спортом. Если соревнования проводились в Москве, то Татьяна Николаевна приходила болеть за своего сына и волновалась не меньше, чем он, когда проигрывал. К славе Виктора, это случалось не часто… Так обстояли дела у Быстровских в конце пятидесятых годов.

…В этом году Виктор оканчивал школу, и Татьяна Николаевна нет-нет и с волнением вспоминала о его выпускных экзаменах. Вот и сейчас она смотрела на Виктора и думала об этих экзаменах.

— Мам, отметь, пожалуйста, — попросил Виктор, встав к дверному косяку.

— Тебе скоро и двери придется делать на заказ, — с гордостью в голосе проговорила Татьяна Николаевна.

— И сделаем!.. Ты знаешь, а мы завтра в Ригу едем, на всесоюзные соревнования школьников, — смущенно проговорил Виктор.