Бернард Корнуэлл - Хаос ШАРПА Страница 34

— Неужели вы ожидаете, что джентльмен ответит на подобный вопрос, мой дорогой Виллар? Это было бы хвастовсто. Будет достаточно сказать, что я получил сей дар не за то, что ваксил его ботинки.

Кристофер скромно улыбнулся и обратил своё внимание на хлеб и яйца.

Офицер с запросом о паре гаубиц в сопровождении двухсот драгун быстро съездили назад в Валенго и вернулись тем же утром. Правда, только с одной гаубицей. Но Виллар знал, что этого более чем достаточно. Стрелки были обречены.

Глава 6

— На самом деле вам нужна мортира, — сказал лейтенант Пеллетье.

— Мортира? — бригадного генерала Виллара удивила самоуверенность лейтенанта. — Вы считаете себя вправе давать такие советы?

— Вам нужна мортира, — упёрся Пеллетье. — Проблема в том, что цель расположена на высоте.

— Проблема, лейтенант, — заявил Виллар с явным намеком на невысокое звание Пеллетье. — в том, чтобы наглые ублюдки на той проклятой вершине захлебнулись в собственном дерьме, — он ткнул пальцем в руины сторожевой башни. — Я не хочу ничего слышать о высоте. Я хочу знать, что они уничтожены.

— Уничтожение — это наша работа, мсье, — ответил лейтенант, совершенно не задетый гневной тирадой Виллара. — но, чтобы это сделать, я должен приблизиться к наглым ублюдкам.

Лейтенант был очень молод, настолько, что Виллар задался вопросом, начал ли Пеллетье бриться. К тому же он был худой, как палка, и его белые лосины, белый жилет и короткий тёмно-синий мундир висели на нём, как тряпьё на чучеле. Тощая шея торчала из жёсткого синего воротника, на длинном носу красовались очки с толстыми линзами, придававшими ему вид несчастной, полудохлой от голода рыбы. С истинно рыбьим хладнокровием Пеллетье повернулся к своему сержанту:

— Двухфунтовым на двенадцать градусов, верно? Если мы приблизимся примерно до трёхсот пятидесяти toise?

— Toise? — Бригадир знал, что стрелки пользовались старыми единицами измерения, в которых он не рзбирался. — Какого черта вы не говорите по-французски?

— Триста пятьдесят toise? Это примерно…, - Пеллетье замялся, производя подсчёты.

— Шестьсот восемьдесят метров, — встрял его сержант, столь же худой, бледный и молодой.

— Шестьсот восемьдесят два, — уточнил Пеллетье.

— Триста пятьдесят toise? — вслух размышлял сержант. — Двухфунтовым зарядом? На двенадцать градусов? Думаю, получится, мсье.

— Может быть, — пробормотал Пеллетье и повернулся к бригадиру. — Цель высоко, мсье.

— Я знаю, что высоко, — с сарказмом заметил Виллар. — Это ведь холм.

— Сложилось мнение, что гаубицы замечательно поражают цели на высотах, — продолжил Пеллетье, игнорируя сарказм Виллара. — На самом деле угол подъёма ствола у гаубицы чуть больше двенадцати градусов от горизонтали. Мортира имеет угол подъёма значительно больше, но, наверное, ближайшая мортира есть лишь в Опорто.

— Я хочу всего лишь, чтобы эти ублюдки сдохли! — прорычал Виллар, и вдруг ему на память пришло кое-что ещё. — А почему трёхфунтовый заряд? Артиллерия использовала трёхфунтовые заряды при Аустерлице.

Он хотел добавить: «Ещё до вашего рождения», — но сдержался.

Сержант-артиллерист был настолько поражён невежеством бригадира, что выпучил глаза, но Пеллетье понял причину его недоумения и попытался объяснить доступно:

— Только трёхфунтовый. Эта гаубица из Нанта, мсье. Отлита в Средневековье, до революции, и качество отливки просто ужасное. Её напарница взорвалась три недели назад, мсье, и убила двух человек в расчёте. В металле был воздушный пузырь. Я же говорю — ужасное качество отливки. Из неё небезопасно стрелять зарядами свыше двух фунтов.

Гаубицы обычно развертывались в парах, но произошедший за три недели до этого взрыв оставил Пеллетье с единственной гаубицей в батарее. Это была странная, словно игрушечная пушка, взгромоздившаяся на несоразмерно большой для неё лафет: ствол длиной всего в двадцать восемь дюймов торчал между колесами, высотой в человеческий рост. Зато это орудие могло то, на что не были способны другие полевые орудия: стреляло высокой дугой. Ствол полевого орудия редко поднимался больше, чем на один-два градуса от горизонтали, и его ядро летело по пологой траектории, а гаубица выстреливала заряды высоко вверх, и они летели вниз на врага. Её предназначение состояло в том, чтобы поражать оборонительные укрепления или вести огонь поверх голов пехоты. Гаубицы никогда не стреляли твёрдыми зарядами. Ядро, выпущенное из обычного полевого орудия, ударяясь о землю, подпрыгивало, летело дальше, и даже после четвёртого или пятого удара о землю всё ещё обладало достаточной силой удара, чтобы искалечить или убить. Выпущенное же в воздух и упавшее потом на землю ядро, вероятнее всего, просто зарылось бы в грунт и не нанесло никакого другого повреждения. Гаубицы стреляли зарядами, заключёнными в оболочку, которые взрывались при ударе о землю.

— Дважды по сорок девять, мсье, потому что у нас с собой и боезапас взорвавшейся гаубицы, — ответил Пеллетье, когда Виллар спросил его, сколько зарядов у него в наличии. — Девяносто восемь разрывных снарядов и двадцать два снаряда с картечью. Двойной боезапас!

— Забудьте про картечь! — приказал Виллар.

Картечь, мелкая, как дробь для утиной охоты, применялась для поражения живой силы на открытых пространствах, а не для пехоты, укрывшейся среди скал.

— Забросайте снарядами ублюдков. Если понадобятся ещё боеприпасы, мы привезём ещё. Но вам они не понадобятся, потому что вы уничтожите ростбифов, не так ли? — добавил Виллар недобро.

— Мы здесь именно для этого, — с удовлетворением заявил Пеллетье. — И, со всем моим уважением, мсье, пока мы здесь беседуем, ни одна англичанка не овдовеет. Лучше я поищу место развёртывания орудия, мсье. Сержант! Лопаты!

— Зачем лопаты? — спросил Виллар.

— Нужно выровнять основание, сэр, — ответил Пеллетье. — Видите ли, Бог не думал об артиллеристах, когда творил мир. Он создал слишком много камней и слишком мало ровных мест. Но мы исправляем его недоделки.

Он повёл своих людей к холму в поисках площадки, которую можно выровнять под позицию. Всё это время подполковник Кристофер осматривал гаубицу, но теперь, когда Пеллетье оставил их, заметил:

— Вы отправляете на войну школяров?

— Он, кажется, дело знает, — неохотно признал Виллар. — Ваш слуга вернулся?

— Проклятый мошенник пропал. Должен был побрить меня.

— Побрейтесь сами, а? — усмехнулся Виллар. — В жизни встречаются проблемы, подполковник, иногда весьма крупные.

А иногда, подумал он, просто убийственные — наподбие тех, что ждут дезертиров, укрывшихся на вершине холма.

Наступил сырой рассвет. Порывы ветра стремительно несли облака с юго-востока. На рассвете Додд разыскал на северном склоне холма беженцев, которые прятались в скалах от французского патруля, двигавшегося вдоль опушки леса. Их было семеро: шестеро оставшихся в живых бойцов из отряда Мануэля Лопеса и Луис, слуга Кристофера.

— Это всё подполковник, — сказал он Шарпу.

— Как это?

— Подполковник Кристофер. Он там, в деревне. Он привёл их, он сказал им, что вы здесь!

Шарп посмотрел вниз, где столб чёрного дыма поднимался от обугленных развалин церкви.

— Ублюдок, — сказал он спокойно, потому что удивлен не был.

Уже не был. Он только винил себя в том, что не сразу сообразил, что Кристофер — предатель. Луис рассказал обо всём: о поездке на юг ради встречи с генералом Крэддоком, о званом обеде в Опорто, где французский генерал был самым дорогим гостем, и о том, как Кристофер иногда носил вражескую форму, — но честно признал, что не знал о кознях подполковника. Луис видел у Кристофера драгоценную подзорную трубу Шарпа, и ему удалось украсть старую трубу подполковника, которую он торжественно преподнёс Шарпу со словами:

— Сожалею, что она не ваша собственная, сеньор, но подполковник носит её в кармане мундира. Я теперь буду драться за вас, — добавил он гордо.

— Вам приходилось воевать? — спросил Шарп.

— Человек может всему научиться, — сказал Луис. — И никто лучше парикмахера не сможет перерезать горло. Я, обыкновенно, думал об этом, когда брил клиентов. Это, должно быть, легко. Конечно, я никогда этого не делал, — торопливо добавил он, чтобы Шарп не подумал, что имеет дело с убийцей.

— Думаю, лучше я побреюсь самостоятельно, — улыбнулся Шарп.

Висенте выдал Луису один из захваченных французских мушкетов и коробку боеприпасов, и парикмахер присоединился к отряду, засевшему в редуте на вершине. Людей Лопеса привели к присяге как потругальских солдат. Один из них сказал, что предпочитает рискнуть пробираться на север к партизанам, но сержант Мачедо с помощью кулаков заставил его принять присягу.

— Хороший парень этот сержант, — одобрительно заметил Харпер.