Николай Трус - Символика тюрем Страница 34

На полусвободный режим разрешается переводить: а) лиц, которым осталось отбывать не более одного года лишения свободы; б) заключенных, достигших определенной ступени прогрессивной системы; в) лиц, для которых полусвободный режим должен явиться испытанием перед условным освобождением. Находящиеся на полусвободном режиме лица получают право поступать на работу на общих основаниях и освобождаются от надзора на период рабочего времени. Они обязаны ежедневно возвращаться в тюрьму и там проводить все выходные и праздничные дни, а невозвращение в тюрьму к установленному сроку считается побегом. Заработная плата лиц, находящихся на полусвободном режиме, пересылается работодателем в адрес администрации тюрьмы, которая перечисляет 70 процентов на личный счет заключенного, имеющего право брать с этого счета лишь небольшие суммы, необходимые на обед и транспортные расходы.

В 1969 году произошли некоторые изменения и в тюремной практике ФРГ. Теперь осужденные, приговоренные к лишению свободы от двух месяцев до двух лет и уже отбывшие половину срока, могут получить отпуск на праздники, чтобы встретить их в кругу семьи. Отпуск предоставляется, в зависимости от повода, от трех до семи дней. Кроме того, заключенные получают особый отпуск за три месяца до окончания срока заключения, с тем чтобы позаботиться о жилье и работе.

Все большее распространение получает институт пробации, на который буржуазные ученые возлагают особые надежды в плане снижения рецидивной преступности. В основе пробации лежит условное осуждение, когда суд предписывает осужденному осуществлять минимум «желаемого обществом» поведения, определяемого условиями пробации. Несоблюдение этих условий служит суду основанием для отмены режима пробации…

Пытаясь представить преступность как некое болезненное состояние личности, не зависящее от каких-либо социальных причин, тюрьмоведы стали использовать разного рода «новые психологические теории», обосновывающие «новые методы воздействия» в виде «групповой работы, группового лечения, групповой психотерапии». Преступник изображается здесь неким хроническим больным, а тюрьма чем-то вроде больницы или клиники. Как показала практика, все эти «новые психологические методы обращения с преступниками» позволяют не без удобств для заинтересованных кругов вывести исполнение наказания за рамки сферы права, рамки законности и превратить его в некий «процесс лечения». Оценивая все новейшие попытки усилить моральное воздействие на заключенных, нужно помнить, что моральные установки объективно не способны привести к положительным результатам, так как сами по себе они антигуманны и с точки зрения трудящихся никакой моральной ценности не представляют.

Современное тюрьмоведение широко обсуждает проблему так называемой реадаптации заключенного, то есть воспитания в нем способности жить в обществе. Высказывается мнение о необходимости поддерживать и развивать в заключенном общительность, бескорыстную заботу о благе других и готовность жертвовать для них своими личными интересами. Подобного рода пожелания явно беспочвенны. Ведь сама по себе система эксплуатации и бесчеловечного грабежа слабого сильным органически противоречит всяческому бескорыстию.

Попытки придать наказаниям в виде лишения свободы исправительный характер и внести в исполнение этих наказаний некоторые элементы гуманности надо рассматривать как известную дань ученых настроениям народных масс, которые резко осуждают методы подавления и репрессий. Не случайно на I конгрессе по предупреждению преступлений и обращению с преступниками, созванном ООН в августе 1955 года в Женеве, были приняты специальные Правила обращения с заключенными. В августе 1970 года в Киото (Япония) состоялся IV конгресс, участники которого уже не пропагандировали биологическую природу причин преступности, как это было в 1965 году на III конгрессе в Стокгольме.

На последних конгрессах подчеркивалась необходимость гуманного обращения с заключенными, осуждалась их чрезмерная эксплуатация, а также применение жестоких и вредящих здоровью методов тюремного воздействия. И в последние годы в ряде стран была осуществлена некоторая либерализация тюремного дела, проведены определенные реформы в области смягчения тюремной политики. В поисках решения проблемы сокращения преступности IV конгресс, в работе которого участвовали представители 85 стран, высказался против превышения мер наказания и введения более строгих законов. Беспредельное усиление карательных функций, указывается в решении конгресса, не может привести к сокращению преступности.

(Бельсон Я. М. Суд, прокуратура и тюрьмы в современном буржуазном государстве. — М., 1972)

О тюрьмах Болгарии в прошлом

Неделчо Ганчовский родился 5 ноября 1920 года в Селе Смолско Софийского округа. Вырос в Софии в семье рабочего. Окончил 1-ую Софийскую мужскую гимназию, а затем высшую партийную школу. Член Рабочего союза молодежи с 1938 года, в Болгарскую коммунистическую партию вступил в 1941 году. За подпольную антифашистскую деятельность был арестован и судим, три года провел в тюрьме. Вышел на свободу 9 сентября 1944 года, в день освобождения Болгарии от фашизма.

Этапные тюрьмы

Этапные тюрьмы были дном тогдашней Болгарии. Буржуазное общество собирало в них и человеческие отбросы, и своих политических противников. Каких только людей не приходилось встречать здесь! Проституток, изгнанных из столицы и направляемых неведомо куда; психически больных, которых везли в Бялу или Карлуково; воров и мошенников, схваченных далеко от места преступления и возвращаемых для следствия и суда; бедняков, не явившихся в суд по какому-нибудь делу в качестве свидетелей и отправленных в принудительном порядке; дезертиров, нищих, уголовников, которых переводили из одной тюрьмы в другую, и нас, политических заключенных, место заключения которых тоже меняли. Все, кто должен был принудительно путешествовать по стране, попадали под полицейский конвой и в этапную тюрьму.

Помещения для арестантов были такими, что когда мы хотели дать определение чему-либо до крайнего предела грязному, темному и душному, то говорили: «Как в этапной тюрьме».

Этапные тюрьмы были для заключенных чаще всего местами тяжких страданий. Заключенные находились там в грязи, среди клопов и вшей, в тесных, душных и холодных камерах, где проводили долгие голодные часы, а порой даже дни и ночи.

Рассказывали, что самой худшей была этапная тюрьма на станции Мездра, хотя и Пловдивская не во многом ей уступала. Там я не был и не могу сравнивать, но Плевенскую познал хорошо. Помещение для стражи находилось на уровне земли. В дощатом полу была крышка, ее открывали и говорили арестанту: — Иди!

Он начинал колебаться, но времени для размышлений не давали и, хочешь не хочешь, приходилось спускаться по почти отвесной деревянной лестнице в подземелье, служившее тюрьмой. То, что помещение находилось под землей, еще не значило, что там темно, там было довольно светло — свет проникал через два больших зарешеченных отверстия без стекол, а нары, как обычно, находились в углу. Такие жестокие страдания пришлось мне терпеть в этом дьявольском помещении, что трудно рассказать. Несколько раз передо мной открывали крышку и подгоняли меня словом: — Иди!

Бывало там и весело. Мы, шестеро ботушевцев, однажды застали в подземелье Арико. Арико вы, конечно, не знаете, но для нас он был знаменитостью, и о нем стоит рассказать. Это был вор, но не мелкий и не какой-нибудь простофиля, которого ничего не стоит поймать; нет, Арико был настоящим мастером своего дела, так сказать, виртуозом-карманником. Мы быстро познакомились, он оказался общительным, дружелюбным, даже остроумным малым, так что нетрудно было узнать, кто он и за что осужден. Ему не исполнилось еще и двадцати лет. Этот изящный, стройный, быстроглазый юноша был сыном — как вы думаете, кого?.. — Софийского раввина, жреца иудеев. Достопочтенный отец готовил ему другое будущее, но наш Арико сделал по-своему и стал карманником. Пошли аресты, тюрьмы, и теперь он снова попал в «кутузку». Речь его отличалась выразительностью — что-то от блатного жаргона софийских окраин, что-то от тюремного арго, но попадались слова и из более культурной среды его детства. Он забавно рассказывал о своих подвигах. Один раз даже запел:

Я Коду — первый среди блатных,нет у меня денег, я небогат…

Мы смеялись от всего сердца, поддразнивали его, но он был широкой натурой, обладал чувством юмора.

— Арико, неужели ты действительно можешь вот так, посреди улицы, снять с человека часы? — и недоверчиво, и поддразнивающе спросил Борка Минчев.

— Это мне раз плюнуть. Увижу стоящие часики у какого-нибудь олуха, стяну и смоюсь. Он даже и не почувствует.