Леонид Словин - Война крыш Страница 34

Место было связано с Россией.

Все это называлось Русским подворьем в той части города, которая называлась Русским Иерусалимом.

Все это было важно на случай побега…

Когда его вели, он заметил во дворе магазин. Сзади к нему примыкала часовня со странным символом — перечеркнутым овалом с надписью на церковно-славянском: «…ради Сиона и ради Иерусалима не успокоюся…»

«Скорее всего, бежать отсюда невозможно…»

Каменный забор был увит колючей спиралью.

«(Хотя, с другой стороны… Из тюрьмы Ашморет, где когда-то сидел советский шпион Калманович, бежали же двое, прорыв одиннадцатиметровый туннель!..»

В дверях загремел замок.

Двое полицейских ввели напарника.

Худой, с вытянутой головой, небритый уже несколько дней, в шортах на тонких длинных ногах, напарник шагнул в камеру.

— А, гости у нас!

Дверь за ним закрылась.

— Травку пронес? — Он говорил как выходец с Кавказа.

— Нет.

Напарник взглянул внимательно — проверял.

— Ну и дурак! Сейчас бы покайфовали… Сигареты есть?

— Пачка.

— Держи пока.

Он подошел к двери и заорал:

— Рафик! Там я сигареты заказывал купить! — Он орал на русском и на иврите. — Макара? Что случилось?! Что нам тут, подохнуть без курева…

— Говно кури! — крикнули из коридора по-русски. — Суши и разминай!

— Сын б…

Гия достал сигареты:

— Кури.

— Не буду… — Он подошел к двери и долбанул по ней ногой. — Знаешь, какое первое правило израильтянина? — Он обернулся к Гии. — Соблюдать права человека. Второе — непримиримость к нарушениям прав человека. Третье… Ты видел, как они сигналят на дорогах? Машина впереди чуточку только замешкалась — они уже давят кнопку… «Имею право!»

Дверь открылась. Полицейский, не говоря ни слова, бросил на пол пачку самого дешевого курева.

— Дыми.

— Козел…

Напарника звали Илья. Он был из Махачкалы. Ему шили транспортировку наркоты. По делу проходили несколько человек, его первый друг и подельник — араб — сидел в тюрьме Беер-Шевы…

— Тебе что шьют?

— Убийство.

— Убийство?!

— Да.

— Брось. Со мной это не проходит. Ящик пива утащили из паба. Полиция накрыла и посадила… Я их знаю… — Что-то в лице Гии все-таки остановило его. — В самом деле убийство?

— Да.

Гия почувствовал вторую сторону дела, которая отныне поднимала его в глазах тех, кто теперь его окружал.

— Ты один тут?

— С Борькой.

— Рыжий? Дерганый… То смеется, то плачет. Я знаю. Он со мной сидел. Его сегодня утром отправили. Он твой друг? Я и не знал. Нищего, что ли, уделали в Катамонах?!

— Ну!

— Ты — Гия! Ну понятно.

В дверях загремел замок.

— Началось…

Результаты первого допроса Гии Роберт Дов посчитал неплохими.

— Для нас лучше, что он врет… — Дов обернулся к Джерри, тот играл при нем такую же роль, что и хор в греческой драме. — Свидетели тут?

— Да.

— Заводи.

Ленка явилась на допрос вместе с мамашей. На этот раз в её одежде была перемена: вместо верха был открыт низ. Короткая кофточка заканчивалась на бедрах, ниже начинались колготки.

Роберту Дову показалось, что в самом центре шов разошелся, и он бесцеремонно рассматривал промежность.

— Ну чего он не начинает?!

— Лена! Веди себя как следует!

— Какая жирная скотина!

Роберт Дов намеренно их выдерживал:

— Сейчас придет парень-переводчик…

Ленка только ждала повода, чтобы разораться.

— Ничего не скажу этому козлу… Что он мне может сделать, козел?!

Роберт Дов поднял голову. Насмешливая кривая улыбка не сходила с его губ.

— Лена!

— Ненавижу! Сидит красногубый, яйца чешет…

— Как тебе не стыдно…

Подошел переводчик. До этого он помогал Роберту Дову допрашивать Балабана — спортивный, с крутыми плечами, коротко стриженный кавказец. Начал переводить:

— Борьку знаешь? Что ты с ним делала, какие у вас отношения? Ты спала с ним?

— Вы что себе позволяете? — возмутилась Ленкина мать. — Я учительница с тридцатилетним стажем. Как вы с ней говорите?

— А что? Если учительница, не спишь с папашкой?

Говорил он абсолютно беззлобно, на языке, которым

жители нальчикской «Колонки» говорят с русскими покупателями.

Следователь попросил перевести суть спора.

Переводчик тут же перевел возражения Ленкиной матери на иврит.

Роберт Дов улыбнулся и тут же попросил перевести:

— Я тебя посажу в тюрьму. И надолго.

Улыбка его не могла обмануть. Следователь не шутил.

— Ты, может, еще не знаешь. Есть закон. Как только человек узнал о совершенном убийстве, он обязан тут же сообщить. А иначе он сядет вместе с убийцами. Закон о недоносительстве. Он и в России, и в Израиле одинаковый. Будешь, миленькая, париться с уголовницами в Бейт-Лиде…

Дов включил лежавший перед ним на столе диктофон.

— Узнаешь?

Ленка не узнала свой голос, зато сразу узнала слова. Это было в квартире, куда они приехали поливать цветы…

«— Как ты считаешь, о нсейчас видит нас о т т у д а?

— Думаешь, оттуда каждый видит, что хочет?

— Во всяком случае, своих близких. И тех, кто при чинил ему зло. Они за ними следят и вредят, как могут. Ты веришь?

— Я его и при жизни никогда не боялся!

— Трусите сейчас? Все-таки полиция!»

Запись сопровождал синхронный перевод на иврит.

«— Кто — я?.. Да я ничего не боюсь! Хоть сейчас на детектор лжи! Полиция тут слаба! Она меня не расколет! Если хочешь знать, я могу кого угодно уделать…

— И меня?!

— Запросто.

— Борька, я тебя боюсь! С чего бы это вдруг?! Мы ведь тут вдвоем!

— Я же шучу! Неужели я могу тебе причинить зло…

— Ну ведь ему вы причинили!

— То другое.

— Как вы это сделали?

— Неужели ты поверила!

— Не доверяешь?

— Я разыграл тебя!»

Роберт Дов дал ей прослушать еще несколько фрагментов: узнала?

«— …Как вас на это хватило?..

— Мы не хотели…

— И чего же?!»

Ленка хорошо помнила, когда это было сказано. Он уже расстегнул на ней джинсы. Горячая рука опускалась под резинку трусиков. Ленка сжимала колени скорее от желания, чем для того, чтобы, остановить его руку.

«— Открыли, вошли. В квартире никого нет. Стали искать деньги. Все тихо. Вдруг он появился. Поднял хипеж. „Воры!“ Закрыл дверь на ключ. Схватил молоток. Специально подготовил на такой случай. Пришлось этим же молотком и… Пару раз по голове…»

Роберт Дов начал говорить. Переводчик перевел:

— Если кто-то кого-то убивает из-за денег, здесь за это приговаривают к пожизненному заключению…

Следователь разъяснил через переводчика:

— Что происходит дальше…

Практически те, кто совершил убийство, и их близкие потом уже живут разными жизнями. Хотя в израильских тюрьмах и разрешают неограниченно пользоваться телефоном, звонить родным, а после половины срока — и получать свидания.

— За хорошее поведение президент может скостить срок. Но через десять лет. Девушка не будет ждать парня столько лет… Другое дело недоносительство. Можешь получить года три. В Израиле только одна женская тюрьма… Если по-хорошему, дело закроют…

— А Борис?

— Он уже признался. Почерк его знаешь?

— Да.

— Читай!

— На иврите?!

Переводчик по знаку Роберта Дова перевел с листа:

— «Три недели тому назад я пошел с Гией в дом, где жил старик. Мы хотели только украсть что-нибудь. Взять кесеф… Деньги, которые у него были. Гия взял молоток, чтобы открыть дверь…»

Роберт Дов крикнул, чтобы принесли кофе.

— Все ясно?

— Ну!

— «Только сейчас я понял… Мое сердце разорвалось от страха, я растерялся…»

Всех обнесли кофе в бумажных стаканчиках.

— «Я тут два года. Я ушел от матери, чтобы найти другую дорогу. И не надеяться на маму…»

Переводчик отхлебнул кофе.

— «Вопрос следователя: „Каашер у баа бабайт…“ Когда этот человек увидел вас в доме, как он себя вел? Что сделал?..»

Переводчик читал дальше:

— «Кто твоя хавера, с которой ты разговаривал про убийство? Что ты ей говорил?»

Переводчик замолчал.

Подвинул чистый бланк протокола допроса.

— Теперь к тебе… Следователь говорит, что может показать тебе и твоей матери видеопленку… Хочешь?

Он перевел сказанное Робертом Довом:

— Вопрос следователя: «Что Боря сказал про убийство?» Будешь врать — пойдешь в тюрьму. Следователь знает все, что там у вас происходило в квартире…

Роберт Дов ждал, по-прежнему откинувшись на спинку кресла, заложив руки за голову.

Эта минута была его, Роберта Дова!

Он все-таки выдрал эту девку с её колготками, с выпяченным круглым задиком. С её звериным криком в пустой квартире, который Балабан безуспешно глушил…