Владимир Гриньков - Так умирают короли Страница 35

– Что-то случилось? – насторожился я.

– Ничего.

Мне показалось, что у него усталый вид.

– Давно ждете?

– Да.

– Извините, – на всякий случай сказал я.

– Ничего, мне не было скучно. Здесь какая-то девушка…

Я резко обернулся.

– Наверное, твоя, – определил Мартынов. – Мы поболтали с ней часик. Потом она ушла. – Он встал и потянулся. – А напрасно. Потому что ты пришел быстрее, чем можно было предполагать.

Я представил, как он смотрел на Марину цепким, оценивающим взглядом, и вдруг почувствовал прилив горячей ревности.

Вошли в квартиру. Мартынов прошелся, заглядывая во все углы с любопытством пса, попавшего в новую для него обстановку.

– Ничего квартирка, – оценил он. – Служебная?

– Для работы с агентурой, – пояснил я. – Выделили на время, пока я занимался Самсоновым.

Мартынов понимающе кивнул и поджал губы.

– Чаю хотите? Или кофе?

– Воды, – сказал он. – Холодной. Кипяченой.

Он пил воду большими жадными глотками. И снова почему-то напомнил мне пса. Осушил стакан, поставил его на стол.

– С Загорским пока ничего, – сказал он. – Если тебя это интересует.

Конечно, интересует.

– Не дает показаний?

– Дает, да еще как, – усмехнулся Мартынов. – Едва записывать успеваем. Но все не то.

Он говорил это ровным голосом, но я видел, как он раздосадован.

– Мы с ним беседовали почти сутки без перерыва. И – ничего.

– Может, он и не виноват? – попытался я выгородить несчастного Загорского.

– А может, виноват, – парировал Мартынов. – Просто нет у нас пока на него ничего.

– А экспертиза? – подсказал я. – Следы, отпечатки и все такое прочее?

– Какие следы? Там все затоптано, будто Мамай прошел. – Мартынов вздохнул.

– И что дальше? – спросил я.

– Ищем, – отрапортовал Мартынов.

– Пока только Загорского подозреваете?

– Мы всех подозреваем, Евгений. Просто Загорский – единственный, до которого мы смогли добраться без проблем. Не крикни он тогда Самсонову «Убью!», сейчас ходил бы на воле вместе с вами.

Мартынову, конечно, хотелось, чтобы «Убью!» мы накануне убийства крикнули хором. Тогда он имел бы законное основание упрятать всю группу в кутузку, где разговаривать с нами было бы намного легче.

– Загорский, кстати, ссылается на тебя, – неожиданно сказал Мартынов. – Говорит, что ты давно был в курсе его планов.

– Каких планов?

– Поездка в Германию, – пояснил Мартынов. – Он говорит, что собирался вылететь туда задолго до случившегося с Самсоновым, и ты можешь это подтвердить.

– Могу, – с чистым сердцем подтвердил я.

Мне было по-своему жаль Альфреда. К тому же я не был уверен до конца, что убил именно он. Но на Мартынова сказанное мной не произвело ни малейшего впечатления.

– А, это все чепуха, – махнул он рукой. – Парниша зарабатывал себе алиби.

– А если нет? Он действительно собирался в Германию, а Самсонов его не отпускал.

– Почему? Было много работы?

– Дело не в этом. Просто они недолюбливали друг друга, как мне кажется.

– И поэтому Самсонов проявлял неуступчивость?

– Да.

Мартынов пожал плечами. Было видно, что сказанное мной он не рассматривает как алиби.

– Ну хорошо. Оставим это. Лучше расскажи, как похороны прошли.

Вот зачем он пришел! Узнать, что новенького мне довелось раскопать. Хвастаться особенно было нечем. Я коротко рассказал о событиях дня. Мартынов меланхолично кивал. Ничего нового я к его знаниям, похоже, не добавил.

– Как там вдова? – осведомился он.

– Ей тяжело, – не принял я его отстраненного тона.

Тут он вспомнил, наверное, что между мной и Светланой что-то было, и ради приличия сочувственно вздохнул.

– Да, – сказал, придав голосу скорби. – Ей сейчас не позавидуешь.

Посмотрел на меня испытующе.

– Плакала?

Я кивнул.

– На гроб падала? Рассудок теряла?

В его интонации мне послышалось что-то не очень хорошее. Я посмотрел Мартынову в глаза и вдруг понял, что он спрашивает – естественно ли вела себя Светлана, не было ли ее горе притворным. Я задохнулся от гнева и бешено завращал глазами.

– Ну-ну, – примирительно сказал Мартынов. – Я тебя понял. – Придвинул мне стакан. – Принеси мне еще водички, пожалуйста.

Чертов психолог! Хочет, чтобы я поостыл, пока хожу туда-сюда. И я действительно немного успокоился.

– Я тебя о том дне хотел спросить, – сказал Мартынов и выразительно посмотрел на меня.

– Сегодня читал протокол твоего допроса и обратил внимание на то место, где ты рассказываешь об эпизоде с Кожемякиным.

– А что там с Кожемякиным? – насторожился я.

– Ты вышел из дома и стоял у входа.

– Да. Между Самсоновым и Светланой вспыхнула ссора, и я просто-напросто сбежал, чтобы ничего этого не видеть.

– И тут появился Кожемякин. Это произошло сразу?

– Сразу – это как?

– Ты вышел из дома – и увидел Кожемякина?

– Нет. Прошло некоторое время.

– Точнее, – требовательно сказал Мартынов.

– Пять или десять минут.

Точнее я сказать не мог.

– И он шел со стороны гаража, – подсказал Мартынов.

– Нет. Он появился из-за угла.

– Но за углом ведь гараж, – напомнил Мартынов.

Я обомлел. Потому что эта мысль не приходила мне в голову прежде. Кожемякин действительно шел оттуда. И там же очень скоро был найден труп. Сам же Кожемякин его и нашел. Случайно открыл багажник машины и сделал круглые глаза. А может, он знал? Еще до того, как открыть багажник.

– Ну, не знаю, – пробормотал я. – А что он сам по этому поводу говорит?

– Кто? – уточнил Мартынов. – Кожемякин?

– Да.

– А ничего. На допросе он даже не упомянул о том, что выходил из дома.

– Но почему он об этом умолчал?

– А потому, – ответил Мартынов и заглянул мне в глаза.

И только сейчас я понял, из-за кого он приехал ко мне и с таким терпением меня дожидался. Кожемякин. Это была его, Мартынова, новая версия.

Глава 35

Я хотел сказать Мартынову, что мне не очень верится в виновность Кожемякина, потому что видел, как тот накинулся на Загорского, когда заподозрил его в причастности к убийству. Да и вообще, как мне казалось, Кожемякин относился к Самсонову с неподдельным уважением. Но Мартынов меня опередил.

– Он ведь отбывал срок, – сказал Мартынов. – По очень серьезной статье. И к тому же шел со стороны гаража.

Два этих факта являлись для Мартынова определяющими.

– Мне трудно судить, – честно признался я. – Кожемякину с Самсоновым, кажется, делить нечего.

– Он ведь был пьян, – подсказал Мартынов.

– Кто?

– Кожемякин.

Я помолчал, вспоминая.

– Да.

– Вот видишь, – сказал Мартынов. – Это такая публика, которая едва примет на грудь, тут же бросается выяснять отношения. Из-за невпопад сказанного слова, иногда даже из-за взгляда. Не так посмотрели на него – и уже появляется нож.

Я покачал головой, показывая, что не согласен. Мартынов не стал меня с горячностью убеждать, сидел и смотрел на меня, ожидая пояснений. Он затем и пришел, чтобы получить информацию от человека, ежедневно общавшегося с Кожемякиным.

– Нет, – сказал я. – Это невозможно.

– Почему?

По выражению глаз Мартынова я видел, что он действительно хочет понять.

– У них с Самсоновым были какие-то особенные отношения. Не знаю, применимо ли здесь это слово, но Кожемякин Самсонова боготворил. Самсонов, любимец миллионов, почти что небожитель, к тому же просто богатый человек, вдруг взял и приблизил к себе вчерашнего зека, которому, если бы не этот выпавший счастливый билет, была бы одна дорога – в тюрьму. Он фактически спас Кожемякина, и тот это понимал.

– А спас-то зачем?

– У Самсонова об этом уже не спросишь. Но можно попробовать объяснить. Все дело в его интересе к разнообразию человеческих типов. Приблизит к себе, введет в круг избранных – и следит за человеком. Это у него в крови было – наблюдать. Помните, программа была такая – «Канал иллюзий»? Ведущий взял бомжа и на один день устроил ему райскую жизнь. Баня, салон парикмахера, магазины дорогой одежды, вечер в ресторане. Человек с самого дна, которому ничего этого в жизни не увидеть, вдруг попал в новые условия всего на день. И весь этот день за ним следил глазок видеокамеры. Так вот здесь было то же самое. Кожемякин – человек из другого мира. Невежественный, грубый. И вдруг для него начинается «Канал иллюзии».

Мартынов задумчиво смотрел на меня.

– Кожемякину жилось очень даже неплохо. И при всей своей ограниченности он не мог не понимать, что всем обязан Самсонову. Вот откуда в нем этот пиетет. Кто-то из нашей группы с гибелью Самсонова, возможно, что-либо и приобретал. Но Кожемякин только терял. Это однозначно.

– Ты уверен?

– Конечно! – убежденно сказал я. – Его недолюбливают.

– Кто?

– Все.

– За что?

– Я же объяснял – человек из другой жизни. Инородное тело. Он держался в коллективе исключительно благодаря покровительству Самсонова.