Вячеслав Денисов - Дело государственной важности Страница 36

– Убей его, – приказал Магомед-Хажди, не раздумывая ни секунды. – Наше дело – воля Аллаха, и мы не имеем права рисковать навязываемыми нам разборками. Убей любого, в ком ты увидишь опасность для нашего дела. Осталось недолго, Руслан. За Мининском будет Красноярск, Томск, Новосибирск. Мы возьмем эту страну неверных, когда они не будут даже догадываться об этом. Их правительство уничтожает само себя и вверенный ему народ. Они проводят глобальные учения армий и терпят сокрушительное поражение на нашей земле. Горстка героев, ведомая Аллахом, избивает их войска, как младенцев. Убей его, Руслан. Скоро мы сами будем диктовать условия. От Сахалина до Прибалтики, от Карского моря до границ с Таджикистаном. Это наша земля, Руслан. Убей его.

Хараев, выйдя из связи, задумался. Убить – дело нехитрое. Много ума и средств на это не нужно. Как сделать, чтобы это не потянуло за собой неприятностей из столицы – вот проблема.

Проще убить прокурорского. В прошлом году один такой, с погонами, тоже решил, что бессмертен и всемогущ. Затеял глупое расследование с протоколами. Хараев, он никогда не был против протоколов. Главное, чтобы в них все было правильно написано. Поехали к начальнику этого пострела, объяснили, дали. Тот прислушался и, как обычно, взял, но никаких изменений в действиях его следователя, младшего советника юстиции, замечено не было. Напротив, какая-то нечеловеческая озлобленность.

Пригласили следователя в кафе, поговорили. И, нарушая все законы арифметики, сказали:

– Э-э. Зачем людей хороших обижаешь? Люди всегда готовы добром платить. Вот тысяча добра. Вот еще одна тысяча. Вот еще пять. Если не хватает десять тысяч добра, ты так и скажи. Мы дадим еще пять тысяч.

Не понял. Из кафе вышли, а на выходе СОБР в штатском стоит. И взяли человека под протокол. Это у них называется «взяткой» и «давлением» на следственные органы. Это не давление. Это была благодарность. А чтобы прокурорский понял, что такое «давление на следствие», его положили под пресс на заводе металлических конструкций. Несчастный такой случай получился. Доследственная прокурорская проверка потом подтвердила наверняка – несчастный. А прокурор, человек грамотный и по всем понятиям правильный, постановление об отказе в возбуждении уголовного дела своею подписью отменил и велел уголовное дело возбудить. «Все должно пристойно выглядеть», – объяснил он потом Руслану. – А то что это такое – следователь в лепешку на нерабочем заводе? Какой же это несчастный случай? Это нераскрытое убийство».

Прокурор потом взял дело под личный контроль и до сих пор контролирует. А как не контролировать, если добра ему столько уже уплачено, что прямо-таки неудобно цифру вслух называть? Зато главную проблему решили: наконец-то появился отказной материал. И сразу, пока не утихли страсти, вопрос: а нельзя было сразу этот материал оформить, дабы под пресс не ложиться?

А жене следователя Хараев лично деньги возил. И на могилу мужа цветы возлагал. Светлую память о порядочных людях нужно чтить. Руслан Резванович, он – человек законопослушный, сам порядочный, внимательный к чужому горю. Сам прикончил, за свои и закопал.

Но одно дело – прокурорского, да с ведома его руководства, и совсем другое – авторитета столичного, на разборку прибывшего. Магомеду-Хаджи, конечно, виднее, его ум ослеплен святой борьбой, однако стрелять и резать за московского «вора» будут не его, а Хараева. Руслан сам за священную войну, но подумать о будущем не мешает. В этой стране чем выше положение человека, тем больше крови он может лить, не опасаясь ответственности, – за что вора прощают, за то воришку бьют.

Так что подумать стоит.

Движения на заброшенном кораблестроительном заводе начались задолго до назначенного времени.

Когда-то, как теперь принято говорить – во времена развитого социализма, этот завод выпускал рыболовецкие траулеры, суда малого водоизмещения. Завод процветал, суда строились не только для внутреннего использования, но и для экспортного применения. Их пускали в германский Росток, польский Гданьск, норвежский Варде. Форштевни мининских корабликов в своем каботажном плавании рассекали волны Баренцева, Норвежского, Карского морей и слыли машинами высокого качества. В начале девяностых, когда в стране победила демократия, завод стал хиреть. Кадры поехали в те же Германию и Норвегию ловить рыбу за большие деньги, оставшиеся принялись растаскивать цеха на цветной и черный металл, станки разобрались, кирпич со стен переместился на дачи, стекла – на парники тех же дач, стальные балки – на укрепление подгнивших «маток» частных строений. И неудивительно, что москвич Кряжин назначил Хараеву встречу на территории «недостроенной фабрики». Именно так теперь выглядел просуществовавший пять десятков лет Мининский кораблестроительный завод.

В одном советник оказался прав. Он выбрал именно то место, что уже давно использовалось для подобного рода разговоров. Здесь десятками умирали в неравных боях «правильные» пацаны, решались вопросы отчуждения чужой частной собственности и выяснялись причины наезда «залетных» на чужие владения. Кряжину об том, понятно, было неизвестно, и о заводе он вспомнил случайно, увидев его впервые, когда самолет заходил на вираж для посадки в Мининске. А потому место, избранное им, оказалось привычным для Хараева и его многочисленной банды.

Здесь уже давно были насижены места для снайперов, укрытия для «полка правого крыла», «левого» и «центровых».

И ровно в шесть часов утра по местному времени люди Руслана стали проникать на территорию завода парами и тройками, заполняя привычные для будущей встречи исходные позиции.

Хараев не боялся чужака. Он боялся последствий, которые могут возникнуть в результате неверного с ним обхождения. Будь тот из Кемерова, Омска или Твери, разговор, если бы и состоялся, был бы непродолжителен. На заводе тысячи мест в заваленных подвалах, где стынут кости десятков объявленных ментами в розыск пропавших без вести. Одним меньше, одним больше – какая разница?

Но московский габаритный мужик, расстрелявший дежурную часть РОВД и обещавший «муравейник» из столицы, – дело серьезное.

На часах – семь тридцать, а на завод не ступила нога ни одного из его людей. Это значит, что москвич не готовится заранее. Либо дурак, либо приготовился еще раньше.

Три часа назад Хараев послал в РОВД одного из своих людей.

Тот приехал, зашел в тамбур и посмотрел внутрь, через стекло. За пультом сидел не тот сержант, что был вечером.

– А кто сегодня дежурит? – поинтересовался посланец, постучав в стекло.

– Семенов, – был ответ помощника.

Вчера заступал не Семенов. Заступал Овчаренко. Где Овчаренко?

– А где Овчаренко, дорогой? – спросил посланец Хараева.

Сержант поднял глаза, в которых присутствовало сомнение, что отвечать на этот вопрос следует честно.

– С нами нет больше Геннадия Степановича.

– А когда он будет?

– Никогда не будет, – ответил сержант, вытягивая из-под стола изъятую у сидящего перед ним и вытирающего сопли малолетки бейсбольную биту. – Вы его, суки черные, убили!! Твари!!

Увидев, как сержант с палицей наперевес выбирается из-за стола, посланец успел добежать до своей «Тойоты». Успел сесть. Завести тоже успел. Успел перебросить рычаг переключения скоростей в положение «D». Больше ничего не успел. Металлическая бейсбольная бита, сверкнув в утренних лучах сентябрьского солнца, врезалась в заднее стекло красавицы «Карины» и наполовину залетела в салон.

– Убью гада!! – слышалось сзади. – За Степаныча!.. За человека!..

И бита во второй раз влетела в салон. Но уже со стороны правой двери.

Посланец уехал, так и не успев толком понять, что он выяснил, а что оказалось ему недоступным. Через четверть часа он докладывал Хараеву:

– Он убил их, Руслан. У мента в дежурке сорвалась крыша, он выбежал с битой и разбил мою машину. Кричал, оскорблял, грозил, что они нас всех перебьют. Дырки в оргстекле «дежурки», куда говорить, зачем пришел, перепачканы засохшей кровью. Менты совсем от рук отбились, Руслан.

А за четверть часа до этого Тоцкий, сидя за пультом в тесной ему сержантской форме, выслушивал упреки Кряжина:

– Нехорошо так, Андрей Андреевич. А вдруг человек пришел заявление о преступлении сделать?

– У него на роже написано, что он в разведке, – огрызался майор.

– Ну, мало ли что у кого на роже написано, – молвил советник, отводя взгляд.

Место предстоящей встречи было окружено полутора десятками вооруженных людей Хараева к половине девятого утра, за полтора часа до назначенного времени. Вполголоса переговариваясь, они посматривали друг на друга и лениво жевали привезенные с собой лепешки с зеленью. Их взгляды были прикованы к выездам с завода, ибо никто не обещал, что противная сторона не решится сделать точно такой же демарш.