Федор Московцев - Темные изумрудные волны Страница 36

— О-о! Это надо не смотреть, это надо чувствовать!

Поздоровавшись, Моничев вручил Давиденко бутылку французского коньяка.

— Вот это да! Ну… благодарствую, барин… По какому случаю?

— Да так. Думал, может, скучаете. Дай, думаю, заеду, проведаю.

— Ну, что вы. Не стоило так волноваться. Польщен вашим вниманием. Честное слово, вы молодец! Держите руку.

И, как бы в порыве благодарности, Иосиф Григорьевич порывисто встал и крепко пожал руку Моничеву, затем размашисто похлопал его по плечу.

«Все равно ладонь мокрой осталась!» — с досадой подумал Иосиф Григорьевич, сунул руку под стол, и вытер её о суконную ткань. Бесполезно, ткань слишком плотная.

Они заговорили. О разном: о погоде, о политике, о поездках. Выяснилось, что Николай много где побывал, а Иосиф Григорьевич всю жизнь просидел на одном месте. На море выбирался всего два раза в жизни. Не потому, что нету средств, а потому что чувствует себя уверенно только в родных местах.

На тридцатой минуте разговора Иосиф Григорьевич почувствовал себя плавучей субстанцией, болтающейся в проруби. Нужно было завершить ишачью беседу, и он сказал:

— Не слишком ли я вас отвлекаю, Николай Степанович? Нам то что: солдат спит, а служба идет. А у вас ведь время — деньги. Вы, наверное, торопитесь…

— Нет же, я специально выкроил полдня, чтоб к вам заехать.

И полилась беседа снова. На счастье, заглянул Павел Ильич, и на него удалось излить душу.

— Паша! С утра от тебя жду отчет по Гринвичу! Из-за тебя генерал меня хлобукнет!

То был условный сигнал. Через полминуты Паперно влетел с целым ворохом документов, стал их раскладывать, и что-то объяснять. Моничев все быстро понял, встал со стула, и, подавая руку, тревожно спросил:

— Иосиф Григорьевич… как там, по моему вопросу…

— Это по какому?

— По Ансимову.

— Ты меня так не пугай, Степаныч! Я уж думал, беда какая стряслась. По этому делу ответ такой: все в порядке. Давным-давно отдал я документы твоего изверга в работу. Жди скоро новостей.

— А как там что? Какая статья, и какой срок?

— Работаем, Степаныч, работаем. Ей-богу, в нашей системе…

И Давиденко подробно, терпеливо объяснил, что следствие и дознание проходит определенные этапы, и для достижения результата необходимо время. Такая вот государственная машина: схватить и посадить за решетку можно только террориста или рецидивиста, находящегося в розыске. А если человек ничего не совершил, то извините, нужно время покумекать, за что его упрятать. Видит сушеная ишачья башка, не так-то просто засудить невиновного человека — даже в нашем неправовом государстве.

Начальник ОБЭП говорил весомо и убедительно. Не только потому, что утверждал очевидное. Эти очевидные истины можно по-разному произносить. Результирующая всех его душевных устремлений была направлена на то, чтобы поставить на место этого морально-физического урода. Довольно с ним нежничать! Иосиф Григорьевич угрожающе вскинул кулак и сказал:

— Все будет сделано так, как надо. Или ты сомневаешься?!

Паперно «случайно» обронил наручники. Он не нарочно, просто совпало. Поднимая их, задел ими брюхо Моничева. Забыл извиниться, и сунул их в карман.

Начальник ОБЭП стоял перед директором «Доступной техники» чистый, как родник святой горы. Ему уже не хотелось ничего доказывать, его хронометр отсчитывал потерянные минуты.

— Запытаем извергов так, что все шайтаны содрогнутся!

С этими словами он опустился в кресло и посмотрел под стол, на кожаный портфель работы Louis Vuitton, подаренный директором нефтяной компании «Волга-Трансойл».

Моничев стоял, охваченный смущением. Наконец, пожелав Давиденко удачного дня, он удалился.

Павел Ильич, угадав настроение шефа, сделал то же самое.

Оставшись один, Иосиф Григорьевич встал, прошелся крупными шагами по кабинету, постоял возле окна. Подумал о том, что здание напротив, в котором в советские времена был ресторан «Острава», этот уникальный объект недвижимости, уплыл когда-то в чужие руки. Эх, тогда бы, в те времена, сегодняшние возможности!

Поразмыслив, Иосиф Григорьевич пришел к выводу, что ничего-то в жизни не упущено. Он взял то, что считал нужным взять. Но сейчас, в деле Кондаурова все пошло не так, как было запланировано. Для человека, которого очень трудно испугать, открывались пугающие обстоятельства.

Он отдернул зеленую ткань и выбрал одну книгу из аккуратно сложенной стопки. Это было популярное пособие по психологии одного американского автора.

Иосиф Григорьевич стал её листать. Пытался размышлять, вчитываясь в строки. Через пару минут он вернул её на место.

«Интересно, — подумал он, — сколько денег отхватил этот американский пиндос за свою мазню? Бред полный, вперемежку с откровенной банальщиной. Неудивительно, что это фуфло популярно в России. Чтобы книга получилась более убедительной, автору нужно было добавить туда утверждения о том, что вода — мокрая, а песок — сыпучий. Наверное, об этом будет следующий том».

Книги, которые Иосиф Григорьевич покупал, польстившись на обложку, лежали под столом, и он не знал, что с ними делать. Такое впечатление, что авторы придумывают удачный заголовок, а к нему дописывают книгу. Если бы сейчас, как в далекие-далекие времена, существовала Академия надписей, эти люди поголовно стали бы академиками. Эпитафии, придуманные ими, были бы в цене. А их рассуждения о жизни, о человеческих отношениях, умозрительные жизненные законы, рассуждения о том, откуда мы и куда идем, что делать, как дальше быть, — все это напоминало бульканье нечистот в замкнутом коллекторе. Как, скажите, как высокоумный домосед, продавивший своей задницей несколько диванов, может что-то знать о законах волчьей стаи, о поведении акул, о жизни львиного прайда?

И почему, в конце концов, нигде не сказано, что делать с Ансимовым и Моничевым?

Иосиф Григорьевич открыл свой блокнот и начал его листать. Он не мог решить, куда позвонить. Наконец, на странице с буквой «Б», выбрал наугад телефон.

Ему ответили. Услышав голос, он слегка опешил и снова заглянул в блокнот. Чертовщина какая-то. Почему стал путать телефоны, всегда точный был?!

Начальник ОБЭПа быстро нашелся. Он сказал:

— Здрасьте вам, Давиденко моя фамилия.

— Привет, Григорьевич, как твоё драгоценное, драгоценное?

— Не дождешься.

Они разговорились. Собеседник Иосифа Григорьевича — Валерий Иванович — работал в одном из районных управлений ОБЭПа. Это был открытый, компанейский, свой в доску парень. Немного ограниченный, прямолинейный и не признающий полутонов, часто попадавший впросак из-за своей несообразительности. Но он был очень надежный и добросовестный исполнитель, на него всегда можно было положиться: такой не подведет.

Они поговорили о кадровых перестановках. Иосиф Григорьевич сообщил, что освобождается перспективная должность в уголовном розыске, и он может туда продвинуть Валерия Ивановича, для которого это будет повышение в звании и благоприятные перспективы. Тот горячо поблагодарил и простодушно, запросто, сказал, что по такому случаю организует баню. Давиденко улыбнулся, зная, что это будет за баня, и какой там будет личный состав — очень женский и очень личный. И вежливо отказался. Тем не менее, он был польщен — эти эмоции были искренними. Он сказал:

— Запиши, Валера, адресок, туда надо будет съездить. Фирма называется «Доступная техника».

— Что они натворили, натворили?

— Торгуют бытовой техникой.

— И это все?

— Найдешь что-нибудь. Фальшивые сертификаты, незарегистрированная на территории Российской Федерации продукция, подложные приходные накладные.

— Кто будет виноват, виноват?

— Учредитель, кто ж еще? Рыхлый обрюзгший пиндос по фамилии Моничев.

Больше ничего объяснять не требовалось. Перед тем, как положить трубку, Иосиф Григорьевич сказал, что с него бутылка, и добавил:

— Давай, Валера, хлобукнем эту суконную сотню.

Закончив разговор, он снова заглянул в блокнот и громко расхохотался. Фамилия Валерия Ивановича была Зюбенко. Её всегда путали и писали в приказах «Дзюбенко». Дзюба и Дзюбенко — распространенные украинские фамилии, а вот Зюбенко — редкость. Валерий Иванович возмущался, и все время повторял: пишите без «Д», моя фамилия пишется без «Д»! Так его и прозвали: «БезДэ». Говорили: позвони «БезДэ»; вон, «БезДэ» идет, сходи к «БезДэ».

По этой причине в блокноте он был записан не на букву «З», а на букву «Б».

Иосиф Григорьевич встал со своего места и снова прошелся. Нужно было принять важное решение, а он никак не мог собраться с мыслями.

Он знал тех троих, что были тогда в казино, знал, зачем они приходили туда в день убийства. Это были обычные житейские дела, совсем не криминальные. Но он чувствовал, что это имеет какое-то отношение к разыгравшейся трагедии.