Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Кларов Юрий Михайлович Страница 36

Досконально отработав этот благодарный сюжет, он бы затем сообщил о том, как через год после событий, взволновавших Москву, в Баварии покончил самоубийством король Людовик II Баварский, покровитель искусств и страстный поклонник Вагнера.

Не слишком углубляясь в обстоятельства, при которых это случилось, рассказчик, всё более и более заинтриговывая слушателей или читателей, намекнул бы на некую связь между тем, что произошло в России и Баварии. Возбудив таким образом естественное любопытство, а затем, сделав вид, что начисто забыл про убийство антиквара и кончину баварского короля, он бы пригласил читателя посетить вместе с ним двор Ивана Грозного, или, как того именовали в стародавние времена, Иоанна Васильевича, намекнув, что именно здесь таится скрытая пружина всех дальнейших событий…

Любитель же исторических легенд (а ими — и любителями, и легендами — история весьма богата) начал бы этот рассказ со звездочёта, лекаря и часовщика Грозного голландца Бомелия, из-за которого, по мнению москвичей, «на русских людей царь возложил свирепство, а к немцам на любовь преложи».

Именно Бомелий предложил царю уничтожать врагов — действительных или мнимых — ядом, причём изготавливал его с таким искусством, что отравленный умирал в точно назначенное царём время.

Впрочем, скорей всего любитель исторических легенд начал бы это повествование не с «лютого волхва дохтура Елисея», а с созданных им при помощи чёрной магии волшебных часов, которые предрекли царю смерть, а России — Великого часовщика.

Что же касается специалиста по истории часов, то он бы, разумеется, не вспоминал ни про убийство антиквара, ни про Людовика Баварского. И уж наверняка бы с презрением отвернулся от всяких сказок о смерти Грозного, волхве Бомелии, его предсказаниях. Что же касается волшебных часов Бомелия, я думаю, что его точка зрения полностью бы совпала с точкой зрения бессменного руководителя кружка «Милиционер-безбожник» в Петрогуброзыске двадцатых годов агента второго разряда Петренко, которую он высказал много лет назад Соне Прудниковой.

Легенды, предания, досужие выдумки… Стоит ли обо всём этот упоминать? Ведь значение имеют одни лишь факты.

Как и положено уважающему себя специалисту, задумавшему или уже написавшему кандидатскую диссертацию, он бы начал с истории развития часового дела. Популярно объяснил бы, что древнейшими приборами для определения времени являлись гномоны — простейшие солнечные часы, а также водяные часы. Говоря о водяных часах, он бы обязательно упомянул о бронзовых часах, подаренных знаменитым Гарун-ал-Рашидом Карлу Великому. Эти изящные часы с красивым циферблатом отбивали каждый час, а в полдень в них открывались ворота и оттуда выезжали на лошадях вооружённые рыцари в сопровождении своих оруженосцев.

Затем, рассказав о водяных часах в Риме, Китае и средневековой Европе, специалист в часовом деле, чтобы немного позабавить своих притомившихся слушателей, вспомнил бы, конечно, о первых часах-будильниках, созданных Платоном и Леонардо да Винчи. Будильник Платона, как известно, был предназначен философом для того, чтобы своим громким и пронзительным звуком поднимать по утрам сладко спавших в саду академии учеников. Будильник же Леонардо да Винчи был сделан им для собственного пользования, а с собой изобретатель церемониться не привык, поэтому его будильник, молча, без всякого предупреждения, перевёртывал в заданное время постель своего хозяина, сбрасывая спящего Леонардо да Винчи на пол.

После этих курьёзов, уже больше не отвлекаясь, он бы убедительно и аргументированно доказал, что если существование Ивана Грозного ни у кого не вызывает сомнений, то с часами Бомелия дело обстоит совсем иначе. Каждому разумному человеку ясно, что волшебных часов нет и никогда не было, а существовали только хорошие часы и плохие, причём плохих всегда было почему-то значительно больше…

Василий Петрович улыбнулся и спросил меня:

— Какой же из этих трёх вариантов вы бы предпочли — первый?

— Безусловно, — подтвердил я, — детективный мне кажется наиболее удачным. Кроме того, видимо, следует учесть, что рисунок часов Бомелия удостоился чести оказаться в музее уголовного розыска, а Усольцев, насколько я понял, имеет ко всей этой истории самое непосредственное отношение.

— Вы правы, — согласился Василий Петрович. — И всё же я бы предпочёл что-либо иное…

— Может быть, тогда начнём с Бомелия?

Василий Петрович помолчал и спросил:

— А что, если я начну с четвёртого варианта?

— То есть?

— С большой комнаты в нашей квартире, которую отец шутливо именовал «ларцом времени». В ней находилось более двухсот часов.

— Хотя значительная часть моей жизни прошла в музеях, — сказал Василий Петрович, — я никогда и ничего не коллекционировал. Но коллекционеры всегда вызывали у меня глубокое уважение.

Сколько в мире самых разнообразных музеев, и каких только нет в них экзотических коллекций!

…В Мюнхене вашу любознательность удовлетворит великолепный музей игральных костей. В Стамбуле — музей истории ислама, где вы можете полюбоваться священным зубом пророка, несколькими волосками из его бороды и «личным» письмом Магомета к повелителю Эфиопии.

Мне думается, что каждый из этих — и сотен других — музеев имеет, как принято говорить, право на существование. Игральные кости, например, высвечивают одну из граней человеческой натуры — чувство азарта. Удовлетворяют они и эстетические потребности: среди экспонатов попадаются подлинные произведения искусства, созданные талантливейшими мастерами. Кроме того, как известно, кости и карты послужили толчком к созданию теории вероятностей, и этот факт вызывает к ним невольное уважение.

Итак, и коллекционеров и музеи следует всячески приветствовать. Но при всём том свою шляпу я сниму не у входа в собрание игральных костей, а только у подъезда Лувра, Эрмитажа или… музея часов.

Мона Лиза и пузатый будильник — крамола, не правда ли? А ведь в том же Лувре наряду с шедеврами живописи и скульптуры вы обнаружите скромные пружинные часы, которые там хранят с не меньшим благоговением, чем шедевры Рубенса, Рафаэля или Веласкеса. Это первые пружинные часы Франции, изготовленные прославленным часовщиком Жаком де ля Гарде в Блуа в 1561 году. Гордостью нюрнбержцев и самым ценным экспонатом музея города считаются бронзовые настольные часы с готической двухбашенной кафедральной архитектурой и механизмом боя. Это одни из самых древних пружинных часов в мире. Они сделаны в 1430 году. Мало того! По некоторым сведениям, великий немецкий живописец Альбрехт Дюрер не меньше увлекался часовым делом, чем живописью. Много сил, времени и своей фантазии отдали часам Платон и Пифагор, Леонардо да Винчи, Галилей и Николай Коперник, который занимался конструированием так называемых зеркальных солнечных часов, отражавших солнечный луч зеркалом на циферблат, расположенный на стене дома. Такой циферблат, кстати, сохранился до наших дней на замке в Ольштыне.

Так что перед входом в музей часов стоит снять шляпу.

Часы для меня — символ жизни и прогресса. Секундами, минутами и часами измеряется всё, начиная с человеческой жизни. Жить без времени и вне времени нельзя. Оно бесстрастно и неподкупно, мудро и справедливо.

С помощью приборов, созданных тысячи лет назад, человечество определяло время сна и бодрствования, великих открытий и великого позора, благословенные часы любви и вдохновения, часы слёз и смеха, подвигов, войн, созидания и разрушения.

Глупцы думали, что время можно обмануть. Мудрецы смеялись над ними. Они понимали: это безнадёжно.

Я уже говорил о клепсидрах (так называли водяные часы). Простейшие из них очень напоминают песочные. Капля за каплей вытекала вода из маленького отверстия, сделанного в дне сосуда. Такими клепсидрами в Риме и Древней Греции измеряли выступления ораторов. И глупые подкупали служителей клепсидр. За золото хранители времени так сильно суживали отверстие на дне сосуда, что подкупивший мог говорить в два раза дольше других. Но ни Демосфен, ни Цицерон никогда не прибегали к подобным трюкам. Поэтому они и стали великими ораторами. Они знали: если оратор не убедил людей короткой речью, то лишь вызовет их раздражение длинной.