Валерий Ефремов - Власть ножа Страница 38

Витя вошел через порог. Она закрыла за ним дверь, и парень был почти оглушен затяжным, тяжелым, выстраданным и даже каким-то мучительным поцелуем. Наконец женщина оторвалась от него. — Надеюсь, ты не хочешь есть? — Нет, но я принес тебе кое-что. Только сейчас она увидела в его руке цветы. — Спасибо. — Римма теперь очень скромно поцеловала парня в щечку. Он же из сумки стал доставать какие-то пакеты. — Что это? — Пирожные и шампанское. — Ты тоже выпьешь? Он вздохнул. — Нет, не могу. — Ты прямо пай-мальчик. — Она снова почти по-сестрински чмокнула его. — Только тогда что же мы с тобой будем делать? Пить — не пьешь. Есть — не ешь. — Римма кокетливо улыбнулась. — Впрочем, я знаю — что. Пошли.

Она потянула его к кровати, усадила на неё и принялась раздевать парня.

— Ну что ты, Римма, я сам.

— Сиди, не рыпайся. Покончив с его одеждой, она очень быстро разобралась со своей: под её легким платьицем ничего не оказалось. Он попытался обнять женщину, но та неожиданно воспротивилась.

— Подожди. Лежи тихо.

Римма спустилась к его ногам, взяла в руки разом вздувшуюся, бурно пульсирующую плоть и легонько прикоснулась к ней языком. Потом решительно ввела её в рот. Вскоре Витя забился в судорогах, будто страдал падучей.

Она подняла голову.

— Не спеши, — прошептала Римма и легла на него, умело насаживая свое тело на бестолково дергающееся из стороны в сторону средоточие мужского естества. Конечно, все кончилось уже после нескольких её движений, но ничего — ещё впереди целая ночь. Римма пошла в ванную, он двинулся вслед за ней. Они стояли под душем, спокойно и нежно целуя друг друга. Когда вернулись в постель, Римма вновь проделала всю процедуру с некоторыми вариациями. И потом опять… Успокоилась она лишь глубокой ночью. — А как у тебя с Верой? — задала, наконец, Римма вопрос, который давно вертелся у неё на языке, и закурила сигарету. — Как и должно было быть. — Так ты спал с ней?! — недоверчиво воскликнула женщина, пытаясь в темноте, при тусклом свете огонька сигареты, заглянуть ему в глаза.

— Да. «Вот это номер! Но врать парню ни к чему». Она, просто чтобы проверить свою наблюдательность, поинтересовалась: — Скажи, а Вера оказалась девушкой? — Конечно. Она же — Единственная. «Тьфу, черт. Опять он за свое!» — А в постели твоя «единственная» что-нибудь умеет делать? — несколько раздраженно спросила Римма. — Брат Артемий говорил: да не разомкнутся уста о сокровенном. «Нет, разговаривать с ним невозможно», — вздохнула она, потушила сигарету, и вновь её губы, руки, язык принялись за работу, которую они знали и умели делать. «И что ещё надо на этом чертовом свете. Ничего, кроме Вити и всего того, что при нем. И пусть только кто-то попробует у меня все это отнять!»… Утром она спросила его: — А вы с Верой о чем-нибудь говорили? — Да, мы вели с ней беседу. — О чем же все-таки? Наверно, о том, как ты следуешь заповедям брата Артемия? — Я ей рассказывал обо всем. — Как обо всем? И о том, что ты только что вернулся с зоны? — Да. И о том, как я участвовал в налете на банк. — Какой банк?! — вскричала она. — «Промбанк» в Кунцеве. Ведь там я свою Единственную и повстречал.

Прокурор Шигарев

Иннокентию Трофимовичу Шигареву недавно стукнуло пятьдесят шесть лет. Семейная жизнь его сложилась негладко. Жена Элина, специалист по американской литературе, была моложе заместителя Генпрокурора на полтора десятка лет. В одной из своих частых поездок в США она, в перерывах между посещениями библиотеки Конгресса и семинарами в университетах, сумела завести себе вторую семью, не оформив даже официального развода с Иннокентием Трофимовичем. Несмотря на уговоры матери поехать с ней в Штаты, Вера, воспитанная отцом в патриотическом духе, осталась на родине. Вот она-то и стала единственным светом в окошке для стремительно приближающегося к пенсионному возрасту Иннокентия Трофимовича.

Единственным — поскольку его служебная карьера, которая, наряду с дочерью, являлась вторым жизненным стимулом для Шигарева, фактически завершилась. Конечно, он не ослаблял служебного рвения — четко выполнял официальные приказы и не высказанные вслух, но легко им понимаемые пожелания начальства, твердой рукой держал на коротком поводке своих подчиненных и участвовал во всех внутри — и межведомственных интригах. Однако Иннокентию Трофимовичу было абсолютно ясно: нынешняя его должность — потолок. Внеслужебных увлечений, хобби какого-нибудь, у Шигарева никогда не имелось; будучи, может быть, чрезмерно разборчивым в этом плане, другой женщины он не подыскал. Деньги сами по себе его теперь тоже не слишком интересовали, хотя в начале девяностых Иннокентий Шигарев, как и многие другие, стал активно собирать денежные знаки. Никаких особых усилий и противозаконных действий для этого не требовалось — хватало близких знакомств со многими деятелями Центробанка и Министерства финансов. В результате только на счетах в зарубежных банках у Иннокентия Трофимовича скопилось полсотни миллиона долларов, миллионные вклады в рублях в России плюс недвижимость в родном Отечестве и за рубежом. И все это, в сущности, только для нее, для Веры, самому ему уже ничего от жизни не надо. И вот именно любимой дочери совершенно неожиданно стала угрожать серьезная опасность. Да, пожалуй что, и не одна. Если выяснится, что следователь прокуратуры города Москвы находится в интимной связи с уголовником и участником нашумевшего налета на отделение «Промбанка» в Кунцеве, можно не сомневаться, что на служебной карьере дочери придется поставить крест. Обнародование данного факта, конечно, отрицательно скажется и на его служебном положении, но это уже дело десятое. А кроме того, от самого её любовника можно ожидать чего угодно. Ведь он — убийца! Даже если Фролов не прав, и этот Витя Перышко (он ведь и представился Витей! — вспомнил тут прокурор) не участвовал в налете, все равно на счету у парня уже есть один труп. А по версии подполковника ГУВД, в банке и тоннеле он зарезал ещё троих. Шигарев вчера вечером, придя со службы, стал названивать Вере, но та никак не брала трубку. Неужели она все ещё с этим головорезом развлекается! — почти застонал Иннокентий Трофимович и собрался было уже ехать к ней, но тут дочь, наконец, подошла к телефону. «Этот… Витя ещё у тебя?» — осторожно спросил он. «Нет, Витя ушел», — с очевидным сожалением ответила дочь, и Шигарева стало слегка трясти. «А сегодня ты, надеюсь, ночуешь одна?» Он уже понимал, что взял неверный тон, как и тогда, утром, неожиданно застав Веру наедине с молодым человеком, но был не в силах подавить захлестнувшее его раздражение. «К сожалению, да», — последовал сухой и лаконичный ответ, который вдруг высветил перед Иннокентием Трофимовичем и третью опасность, которую первоначально он как-то не воспринимал всерьез. Это — отчуждение дочери, фактическая её потеря как любящего его и любимого им человека. Надо успокоиться, подумал Шигарев. Успокоиться и найти нужные слова. А для этого требуется время. «Вера, я заеду к тебе утром перед работой. Хорошо?» «Заезжай». И вот сейчас он ехал на черной «ауди» из дачи в Раздорах на Площадь Победы. Иннокентий Трофимович теперь не стал открывать дверь квартиры дочери своим ключом, а позвонил — он считал, что так будет тактичнее. Вера его ждала и была одета строго и официально: пиджак, юбка, почти закрывающая колени, белая блузка. Сразу видно: человек идет на государственную службу. Он поцеловал её в щеку, дочь ответила тем же.

Пока все шло нормально. Вроде бы, как обычно. — Ты, наверно, догадываешься, о чем я хочу с тобой поговорить? — мягко спросил он. — Да, папа. Ты, конечно, приехал по поводу Виктора. — И она улыбнулась весело и немного вызывающе. — Ты хорошо знаешь этого парня? — Да, — последовал уверенный ответ. — Я провела с ним целую ночь. — Хм. Ты считаешь, что этого достаточно? — Более чем. — А кто он такой? Что тебе известно о нем? — Глядя на счастливый вид дочери, прокурор становился все более мрачным. — Всё. — На лице Веры снова заиграла задорная улыбка. — Не уверен. Где он хотя бы работает? — Он — Божий человек. Прислуживает в церкви. Иннокентий Трофимович пристально поглядел в сияющие глаза дочери — ему показалось, что та над ним даже не подшучивает, а попросту издевается. — А вот у меня другие данные. Виктор Курганов, он же Витя Перышко, — убийца. Отсидел в колонии семь лет, — теперь уже сухо и сурово произнес он. Последовала небольшая пауза, а затем Шигарев услышал спокойный ответ: — Я знаю, папа. — Вот как!? — Он ощущал, что опять теряет контроль над собой, но уже ничего не мог поделать. — А ты знаешь, что он участвовал в налете на «Промбанк»?! Ты знаешь, что твой Курганов убил там трех человек и объявлен в федеральный розыск!? — совсем уже понесло Иннокентия Трофимовича. И тут с лица Веры сразу сползла улыбка. — Откуда это известно? Про Виктора и «Промбанк»? — тревожно спросила она. — Ведь все налетчики погибли! Я знаю — ты вчера должен был закрыть это дело! Что произошло?! — уже почти кричала дочь прокурора. Иннокентия Трофимовича не на шутку испугала реакция Веры. Из её слов вытекало: она не только знала об уголовном прошлом своего приятеля, но и то, что он был в числе бандитов, захвативших банк в Кунцеве. Его дочь фактически подтвердила версию Фролова. И тут в голову прокурора закралось совсем уж чудовищное подозрение. И он, не обращая внимания на истерику Веры, спросил внезапно севшим голосом: — А ты? Что там делала ты? В «Промбанке»? Ты говорила, что хотела открыть там счет? А может, ты была с убийцами и налетчиками заодно? Вера сразу же будто заледенела. И потом холодно и медленно произнесла: — Что ж, логичный вопрос для заместителя Генерального прокурора. Но я не стану на него отвечать. Думай, что хочешь. Скажу только, что Виктор спас мне жизнь. И ещё — я его люблю. Поэтому — если он будет арестован, ты мне больше не отец. И без того чувствовавший себя глубоко несчастным Иннокентий Трофимович после этих слов едва не зарыдал. — Вера, зачем ты так говоришь? — почти умоляюще прошептал он. — Ведь ты у меня осталась одна на свете. Бог с ним, с твоим другом, я не сделаю ему ничего плохого. И вчера я действительно закрыл дело о налете на «Промбанк», как только узнал, что у подполковника Фролова есть подозрения насчет Виктора Курганова. Но его все равно могут арестовать, не в моих возможностях это предотвратить. Я боюсь за тебя, дочка! Расстанься с этим парнем, пока не поздно. — Нет, — твердо ответила Вера. — И в случае ареста Виктора, кто бы это ни сделал, я расстанусь не с ним, а с тобой. Навсегда.