Федор Московцев - Темные изумрудные волны Страница 39

Андрей был поражен её резким тоном. Впервые он видел её такой.

— У тебя что, язык умер?

Андрей не мог вымолвить ни слова. Тогда она сказала немного мягче:

— Говори, мои уши открыты для твоих откровений.

— Ты у меня первая, — выдавил он. — Ты — свет моей одинокой молодости.

— Ну, знаешь ли… — тихо проговорила Катя. — Ты решил поиздеваться надо мной?!

— Я самый неискушенный в мире человек, ты разве не заметила? Вспомни, как я себя повел тогда, первый раз. Как угловатый подросток, увалень.

— Что я, по-твоему, дура? Не могла ж я отдаться какому-то недоумку, да ещё в первый же день.

— То был не первый день нашего знакомства. Ты поступила очень осмотрительно.

Катя попросила его не уводить разговор в сторону — она сама как-нибудь разберется, осмотрительная она или легкомысленная, и аналитики ей не нужны, к тому же, — …я поступила из гуманных побуждений. Я не могла отказать. Это бы разбило твоё сердце.

Помолчав, еще тише выразила свое неудовольствие:

— Ты совсем не дорожишь нашими отношениями. Если бы ты меня так о чем-то просил, то убеждена: я бы выложила все, что тебя интересует.

Его охватили сомнения. Может, рассказать что-нибудь?

— Но какое для тебя имеет значение сбор интимного анамнеза? — спросил он в надежде, что все-таки она не будет так настаивать. — Любовь не дает вести разговор о том, что было до любви. Мне, допустим, безразлично… Было… и ладно. Главное, что ты теперь — моя!

— Ты что, намекаешь на моё прошлое, поражающее порочащими связями?

С этими словами она развернулась и быстро пошла в сторону тропинки, спускавшейся в ущелье.

Андрей побежал вслед за ней. Что с ней сегодня такое?! Обогнав её, преградил ей дорогу, и заключил в свои объятия. Она безвольно прижалась к нему. Он почувствовал, какая она слабая.

— Бывает, женщины приходят к своим возлюбленным с гораздо более богатой историей, чем у меня. И никто их за это не упрекает.

— Давай, чего уж там, обвиняй меня, кидай мне все камни за пазуху. Невнимательный, нечуткий, теперь голоса тебе рассказали об упрёках.

— Расскажи! — капризно сказала она.

Катя упрашивала его ласково, целуя и прижимаясь к нему, надувала губки, умоляла, обижалась, приводила доводы. Увидев в его глазах сомнения, усилила натиск.

Он закрыл глаза. Вспомнил студенческие годы, пролетевшие, как ветер сквозь ярко-чёрные пряди Машиных волос.

— Хорошо.

И Андрей рассказал случай, произошедший с ним, когда к нему на дежурство приходила Маша. События той ночи навсегда врезались в его память. Только про Машу в его рассказе не было ни слова.

Это случилось на третьем курсе. Ночью привезли погибшую женщину, и, когда Андрей осматривал на улице лежавшее на носилках тело, вдруг появился Марк, знакомый одного из санитаров. Он часто приходил в морг просто для того, чтобы посмотреть на трупы, обычно по ночам, — когда выпьет, или уколется. Ничего особенного, многие так делали. Сидят где-нибудь в компании, выпивают, тут кто-то вспоминает: у меня друг в морге работает, айда на экскурсию! Приедут, посмотрят, и веселье продолжается.

Марк был другой. Он приезжал всегда один, просил проводить его в подвал. Подолгу осматривал мертвецов с каким-то странным любопытством, говорил, что это делает «для души», взгляд у него при этом был какой-то одичалый, кромешный. После «экскурсии» сразу уезжал, не оставаясь, как это все делали, чтобы выпить.

Андрей поставил ему диагноз — хрестоматийный шизоид — и на своих дежурствах не пускал его.

В ту ночь Марк вынырнул откуда-то из темноты, подошел к родственникам погибшей, представился «сотрудником», участливо поговорил, помог занести тело в подвал. В его поведении не было ничего подозрительного. Он присутствовал в регистратуре при заполнении журнала, затем, когда родственники ушли, сам закрыл за ними дверь на уголок. Вернувшись, заглянул через плечо Андрея в журнал. Графа «ценности» еще не была заполнена.

Марк начал что-то говорить, и Андрей не сразу понял значение его слов. Смысл сказанного медленно доходил до сознания. Марк предлагал вынуть золотые зубы изо рта погибшей. В журнал-то еще ничего не записано. А родственники уже поставили свою подпись.

Андрей покрутил пальцем у виска, оценивая Марка как противника — интуиция подсказывала неизбежность поединка. Он оглянулся на Машу, она сидела на диване у стены, с широко раскрытыми от ужаса глазами. В это время Марк взял со стола ключи и, развернувшись, направился к выходу. Андрей схватил его за руку, но тот с силой оттолкнул и направился в подвал, на ходу вынимая из кармана нож.

Андрей стал звонить дежурному эксперту, но тот не отвечал — тоже в ту ночь был не один. Нужно было срочно что-то делать. Маша сказала — вызвать милицию. Он уже набирал «02», как вдруг представил, что сейчас делает этот маньяк там, в подвале. Андрей положил трубку и направился на улицу, чтобы позвать на подмогу ребят из «Реквиема». Но, когда снял с петель железный уголок, решение пришло само собой. С железкой наперевес он побежал в подвал.

Он успел — Марк еще не повредил тело. Когда Андрей вошел в холодильную камеру, тот сидел на корточках перед телом женщины, пытаясь ножом раздвинуть сведённые окоченением зубы.

Подняв голову, Марк посмотрел на Андрея страшным, диким взглядом. Его мертвенно-бледное, отдававшее синевой лицо искажала отвратительная гримаса, глаза блестели, зрачки были меньше булавочной головки, их почти не было видно.

Он попытался встать, но был сбит с ног ударом железного уголка в висок. Посыпались размашистые и беспорядочные удары. Когда Андрей опомнился, Марк лежал на полу, рядом с телом женщины, которое пытался осквернить. Нож валялся рядом. Покрытый коричневой плиткой пол был весь залит кровью. Брызги крови были повсюду — на теле женщины, на белой настенной плитке, на халате Андрея, судорожно сжимавшего окровавленный уголок.

Марк лежал, завалившись на правый бок. Казалось, будто он пытается прикрыть левой рукой то место, где минуту назад была его голова. Сейчас там растекалась по полу кровавая, вперемешку с мозгами, каша.

Кровь струилась под уклон и образовала в середине помещения лужицу. В неровном мигающем свете неоновой лампы озерцо крови переливалось всеми оттенками красного: от багрового к дымно-красному, от маково-алого к вишневому.

Наконец, Андрей обрел способность думать и слышать. В дверях холодильной камеры стояла Маша. Она громко кричала, и от её крика заломило в ушах.

Он отвел её в регистратуру, затем вернулся в подвал и остаток ночи провел, уничтожая следы происшествия. Тело Марка было уложено среди бесхозных трупов, вповалку лежавших в коридоре. Размозженная голова была прикрыта его же одеждой, на теле сделан разрез, как после вскрытия. На руке была повязана бирка с полустершейся надписью, снятая с одного из бесхозных трупов, неизвестного. Получился еще один неопознанный лежащий объект.

Через несколько дней, когда тело вздулось в жарком помещении, оно было вывезено похоронной бригадой «Реквиема» вместе с остальными сорока тремя бесхозными трупами. У похоронного бюро договор с городом на услуги вывоза — погибших с мест происшествий, и тех, кого не похоронили родственники — из морга на кладбище.

Какое-то время похоронщики разбирались, почему покойников сорок четыре, а свидетельств о смерти сорок три. Самойлова, подумавшая, что это она что-то напутала, прикрикнула на них, чтоб выметались поскорее. Махнув рукой, поехали хоронить так.

… Катю трясло, как в лихорадке. Сердце её бешено стучало. Она выронила бутылку, почти пустую. На земле появились красные капли. Увидев их, она вскрикнула.

Андрей прижал её к себе, погладил её волосы.

— Ты так спокойно об этом рассказываешь. Тебе убить человека так же просто, как заполнить журнал? У тебя что, есть опыт?

Катя безусловно согласилась, что надо было остановить маньяка, она была поражена его низостью, но ей стало страшно оттого, что все было рассказано так буднично, как будто речь шла о разделке туши. И хладнокровное заметание следов…

— Неужели ты не волновался, не боялся, что это обнаружится? Зачем ты пошел на это?! Ты мог бы признаться, тебе бы поверили. А так — ты взвалил на себя тяжёлый груз.

Андрей пожал плечами. Видит шайтан, нелепо признаваться в том, что можно скрыть. Он привел пример.

Закрывая дачу на зиму, сосед оставил в шкафу бутылку водки, в которую подмешал яд. Каждую зиму дачу обносили, пакостили. И он решил проучить злоумышленников.

Весной нашли два трупа. Хозяин вызвал милицию, во всем признался. Его осудили за убийство, дали срок. Обвинительное заключение было построено на его собственных показаниях. Кто он после этого? Осёл?!

— Нормального человека ты называешь ослом, тебе не стыдно?! А он ведь не убивал людей, просто оставил водку. А ты?! Какую надо иметь психику, чтобы спокойно все это сотворить, и потом ходить, молчать, как ни в чем не бывало?!