Ярослав Зуев - Охота на рэкетиров Страница 4

Пока Украинский говорил в трубку, трое других участников сцены по эту сторону линии внимательно наблюдали за ним. Следователь с Близнецом — с показным умилением, а Вась Вась — со скрытой надеждой: «Авось, поистине, сердце полковника возьмет, да и растопится…»

Повесив трубку, Украинский опять вздохнул.

— Сергей Михайлович? Этого в камеру? — нарушил молчание Следователь.

— В камеру? — рассеянно переспросил Сергей Михайлович. — В камеру? — в голове полковника звонким колокольчиком еще звучал голосок доченьки.

— Ну да… — повторил Следователь.

Полковник Украинский задумчиво покосился на Вась Вася. Тот сидел, затаив дыхание.

— Да пожалуй, что нет, — негромко проговорил Украинский. — Этого мы отпускаем…

К началу седьмого, когда Украинскому пришло время звонить Артему Поришайло с докладом, стало совершенно очевидным, что Валерий Протасов, Александр Атасов, заика по кличке Армеец и младший член банды, которого подельники называли Андреем, — рэкетиры из группировки Виктора Ледового. Кроме того, этот самый Андрей, согласно описаниям «Глиняных голов» и Бонасюка, идеально подходил на роль негодяя, отличившегося в субботу после обеда в сауне.

— Всю малину мне обосрал, молодчик… — потрясал кулаками Сергей Михайлович. Беспардонная наглость, с какой молодой бандит обвел вокруг пальца его костоломов, похитив Анну Ледовую со товарищи, Украинскому, как это не парадоксально, даже подняла настроение:

— Погоди, — многообещающе нахмурился полковник, — погоди-погоди, пионер хулев!.. Попадешься в руки, пожалеешь, что мама не свет пустила…

Впрочем, докладывать Артему Павловичу о досадном проколе, случившемся у подчиненных, Сергей Михайлович не спешил.

«Ничего ничего. Пускай побегают. Где-нибудь, да засветятся, — куда они денутся…»

Поэтому он достаточно бодро отвечал патрону, что все под контролем, ведется наблюдение. Короче — злодеи под колпаком.

— Ведем наружное наблюдение, Артем Павлович…

— Смотри, г-м, не упусти их, Сергей Михайлович, — посоветовал полковнику Поришайло. — Не исключено, Анна нас прямо к камешкам приведет…

«Пустите воды напиться, а то так жрать охота, что переночевать негде, — мысленно ответил Украинский. — И партнера бывшего на нарах сгнои, и миллионы тебе на блюдечке подай… Аппетит приходит во время еды, да, Артем Павлович?..»

— Оперативных данных на это нет, — попробовал возразить полковник.

— Это у тебя нет, — оборвал полковника Поришайло. — При малейшем изменении обстановки — немедленно информируй.

«Спешу и падаю», — злобно огрызнулся Украинский.

— По моей информации, Артем Павлович, Ледовой с супругой — как кошка с собакой живут. Постоянные ссоры, скандалы, иногда — с мордобоем. Маловероятно, Артем Павлович, чтобы при таких натянутых, мягко говоря, отношениях, муж жене столь круглую сумму денег доверил…

— Я тебе не говорю — «доверил». Я говорю — «приведет». При чем одно к другому, г-м?… — процедил в микрофон Поришайло. — А авантюрист Бонифацкий, по-твоему, даром вокруг Анны Ледовой вращается?! Свет клином сошелся на шлюхе сорокалетней?!

Вместо ответа Украинский закусил губу.

— Ладно, Сергей, — холодно бросил Артем Павлович. — Держи меня в курсе. — Поришайло качнулся в кресле вперед и пальцем оборвал соединение.

Распрощавшись с Сергеем Михайловичем, Поришайло некоторое время сидел неподвижно, словно какое-то языческое изваяние. Затем встал и неторопливо направился к бару. Извлек хрустальный фужер, бутылку армянского коньяка, тарелку с нарезанным дольками лимоном и стограммовый пакет сыра ломтиками. Установил спиртное с закусками на поднос и напевая «Комсомольскую богиню» Булата Окуджавы вернулся к креслу. Плеснул коньяк в фужер, полюбовался на свет, отхлебнул немного, подержал во рту и только потом сделал первый глоток. Прикрыл глаза, наслаждаясь блаженной теплой волной, медленно распространившейся по телу. Потянулся за сыром с лимонами, слегка пересыпанными тусклыми кристаллами сахара. Откусил и скривился от сковавшей рот оскомы.

— Г-м. Г-гм.

Сделал второй глоток. Отчего-то, совершенно неожиданно для себя, вспомнил закадычного приятеля молодости Левку Филяшкина. С Левкой они в комсомоле начинали, еще, г-м, при Хрущеве. Поришайло усмехнулся одними уголками губ. Забавный был паренек. Шебутной. А лимоны с сыром под коньяк были коронным Левкиным блюдом. Без них ни одна комсомольская пьянка не обходилась, а пьянки тогда — частенько случались. Славные были времена.

Поришайло попридержал было руку, потом как бы отмахнулся от самого себя и снова наполнил фужер. Славное времечко, что ни говори. Молодость всегда в радужных красках вспоминается. Даже шахтерам, г-м. А тем более, если провел ее так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы. Как и учил матерый комсомолец Николай Островский, который еще и сталь обожал закалять.

— Славные, — вслух повторил Поришайло. Особенно, если не своды штольни или прокатный стан вспоминаются, а лето в комсомольских здравницах. Черноморское побережье Кавказа, либо Крым, на худой конец. Пирожки с вишнями — по пять копеек, вино молодое, шашлычок — вечером. Пляж отдельный, от прочего народа забором отгороженный. Море вроде и общее, а все равно — приятно. Женщины из прислуги понятливые. И без лишней скромности, г-м, чтобы долго уговаривать не приходилось. Незабываемое чувство торжества, когда к первому в жизни закрытому партийному распределителю прикрепили. Первый распределитель — как первая, г-м, любовь. Только слаще еще. Пускай для самого низового звена, для холуев, можно сказать. Ничего, г-м. Лиха беда — начало. Главное, что приобщился к касте избранных, хотя бы полноздри, но засунул в кормушку, из которой сильные мира сего хлебают. Хотя бы одной пяткой — но влез на первую ступеньку того самого паровоза, г-м, что вперед летит. Согласно известной революционной песне. Летит, как птица. Прямо по головам разного быдла внизу, радующегося зарплате в сто рублей, квартирам в хрущевках и поганой мокрой колбасе, добытой в результате трехчасового стояния в очереди.

«Странно, — нахмурился Поришайло. — С чего это я, г-м, покойного Филяшкина вспомнил?..»

А неплохой был парень. Весельчак. Балагур. Приколист, как в нынешние времена молодежь выражается. Душа любой, г-м, компании. Гитарист.

Долгое время Филяшкин верховодил студенческими строительными отрядами. Курировал, от комсомола. И, видимо, отламывалось ему там недурно. Денег у Филяшкина всегда было — пруд пруди. По тем скромным временам. По крайней мере, когда гнать валюту за бугор получалось далеко не у каждой шишки, а за особнячок пятиэтажный, с бассейном, г-м, и расстрелять могли, под горячую руку.

«М-да… Лева Филяшкин… Светлая, г-м, голова…»

— Дурак ты! — сказал как-то Левка Поришайло. Они после баньки отдыхали. Пили пиво из поллитровых граненых кружек, сейчас такие — днем с огнем не сыщешь… Заедали осетриной. Пару бутылок казенки не забыли с собою прихватить, чтобы послебанное закусывание деликатесом не превратилось в банальную обжираловку.

Ерш развязал Филяшкину язык, которым тот, впрочем, и в трезвом виде, порой, болтал как помелом.

— Дурак ты, Артем… — в лоб заявил Филяшкин Поришайло. — Дурак в квадрате… Что ты задницу рвешь — «Фигаро здесь, Фигаро — там»?..[9] Кому это надо? И себе жить не даешь, и начальству — неуютно…

Молодой Поришайло обратился в слух.

— Хочет дядя «хрю-хрю» кукурузу в заполярье сажать — пускай себе сажает. Флаг ему в руки. Наше дело — телячье. Знай себе — поддакивай… Ритуальные завывания шаманские, которые идеологический отдел ЦК КПСС производит — ретранслируй в массы, и все!.. «Фигаро здесь, фигаро там»… Дурак ты.

— Лева, — начал Поришайло, — дык…

— Да не дык, — оборвал Филяшкин, — а повторяй, как попугай, и все дела. Я вот, со своими стройотрядовцами, в этом году на Северном Кавказе был…

— Ну и что там?

— Так вот там, Тема, над Кубанью, на высоком берегу, здоровенными, выкрашеными белой краской валунами надпись выложена.

— Какая надпись? — насторожился Артем. Несмотря на то, что выпил немало, он сидел и терзался одной мыслью: «Вдруг Филяшкин на КГБ работает? Сиксотом? Доверенным лицом? Сразупосле беседы в баньке — за оперативный отчет засядет?». Среди комсомольцев стукачей было, как ныне ВИЧ-инфицированных среди педерастов, так что…

Поришайло пообещал себе, что сразу после сауны ринется в ближайшее КГБ. Филяшкина следовало упредить.

— Так какая надпись? — трезвея на глазах, переспросил Артем.

— ТЕЧЕТ ВОДА КУБАНЬ-РЕКИ — КУДА ВЕЛЯТ БОЛЬШЕВИКИ, — голосом Левитана[10] продекламировал Филяшкин.