Сергей Рокотов - Слепая кара Страница 4

— А кто еще? Они тут бухали вчера целый день, а потом побазарили. Этот козел к Наташке стал приставать, а батька… — При этом он хитро и мерзко поглядел на мать. Та сделала страшное лицо. — А батька его выгнал. А тот пригрозил ему. Вот я и думаю: ну, пришел, опять базар, и, значит… убил. Мам, дай хоть колбаски, жрать охота, — вдруг заныл Толик.

— На, на, обожрись, зараза! — закричала Любка и вытащила из сумки полбатона любительской колбасы.

Тот схватил колбасу, положил на стол, отрезал себе здоровенный кусок и принялся его смачно есть без хлеба.

Вдруг вспомнил что-то и стал бубнить с набитым ртом:

— М-м-м, б-б-б…

— Прожуй сначала, — сказал Гусев, с удивлением глядя на мальчика.

— Я чо? — Толик наконец прожевал колбасу и сумел произнести членораздельно:

— Этот Трыкин болтался по двору и орал про папку плохие слова, блядь, говорит, убью, говорит, мы с пацанами в футбол играли, я ему еще по тыкве мячом заехал — специально, чтобы не базарил. Он матюгами начал и за мной погнался.

Ну я, понятно, домой, хрена ему меня догнать…

— Ты говори, да не заговаривайся! — прикрикнула Любка. — Ты что себе позволяешь? Ты с кем разговариваешь, засранец? Это капитан из милиции, а ты матом кроешь!

— Я же говорю как было, для ясности, — оправдывался Толик.

— Ну вот, видите, — сказала Люба. — Значит, он еще и угрожал. Да он, он, точно он, найдете — значит, дело ясное. Он заховался где-то с перепугу. Искать надо.

В это время вошли Сергеев и участковый Царев, здоровенный, толстый, потный.

— Вот такие дела, Алексей Алексеевич, — сказала ему Люба.

— Да, допился Николай, — вздохнул Царев. — Эх, говорил я ему. Здравствуйте, товарищ капитан.

— Здравствуйте. Скажите, что вы можете сообщить про покойного Фомичева и Трыкина, которого подозревают в убийстве?

— Что могу сказать? Николай был мужик деловой, а вот как закрыли их магазин, да и раньше — ну, понимаете, доходы не те, настроение не то, стал попивать и нашел себе собутыльников. Я этого Трыкина давно знаю. Трижды судим, за хулиганство дважды и за грабеж. Нигде не работает. Ведет антиобщественный образ жизни, неоднократно мной предупреждался. А что я ему могу сделать? За сто первый километр сейчас не высылают, жена работает, он за ее счет живет, имеет право. Ходит и пьет, а потом хулиганит на улице. Но в меру — больше пятнадцати суток давно не получал.

Сейчас вот допросили жену — говорит, что со вчерашнего дня его не видела. Сын двенадцатилетний подтверждает, соседей опросили, видели, как Трыкин по двору болтался, потом ему мячом вот этот… попал в голову, он погнался за ним и исчез куда-то. Больше его не видели.

— Надо искать, — сказал Гусев, и в это время раздался звонок в дверь. Люба пошла открывать, и вскоре в комнате появился человечек, круглый, как шар, и красный, как помидор. По описаниям, это был третий собутыльник Васька Сапелкин.

— Коляка! — закричал вошедший. — Коляка! Братан! Друган! Кто ж это тебя?!

Он бросился к убитому. Его приостановил участковый Царев.

— Минуточку, Сапелкин, минуточку.

— Да вы что, гражданин Царев?! Алексей Алексеевич! Видите же, друга убили, он же мне как брат родной, я за него… Дайте мне его поцеловать на прощание.

Гусев кивнул головой. Сапелкин сел на корточки рядом с трупом Николая и заплакал.

— Какой парень был Какой парень! Во парень Коляка! Он же мне как брат родной.

Все почувствовали крепчайший запах, исходивший от Сапелкина.

— Скажите, Сапелкин, что произошло вчера здесь между Фомичевым и Трыкиным? Только поподробней и поспокойней.

Сбиваясь и путаясь, Сапелкин поведал почти то же самое, что рассказывала Люба.

— Вы полагаете, Трыкин мог убить Фомичева? — спросил Гусев.

— Вовка-то?! — крикнул Сапелкин. — Да что вы?

Да ни за что! Это он с виду такой, а так он добрый, я-то знаю…

— Добрый, дальше некуда! — обозлилась Любка. — Всех бы вас, добрых, отсюда за сто первый километр, чтобы воздух не портили людям! Нашел доброго! Не слушайте его, товарищ капитан, дружка выгораживает, собутыльника.

— А ты чего его топишь, Люб? — возмутился и Сапелкин. — Что он тебе такого сделал, что ты его в убийцы записываешь сразу? Ну, побазарили они между собой, так чего не бывает между друзьями? Так что же он, по-твоему, пришел сюда днем и прирезал Кольку?

Добро бы еще вчера в горячке, в драке, это еще туда-сюда, но чтобы прийти специально и убить, я этому ни в жисть не поверю. Он добрый, я знаю, он собак бездомных подбирал, лечил их, жалостливый он, понимаете, не верю я, чтобы он мог друга прирезать, не верю, и все.

— А вы его не видели со вчерашнего дня? — спросил Гусев.

— Нет, не видел.

— А не предполагаете, куда он мог запропаститься?

— Да мало ли… Подумать надо. — По лицу Сапелкина можно было догадаться, что он знает, где Трыкин.

— Вы подумайте, подумайте, это очень важно, прежде всего для него. Что бы там ни было, ему нужно появиться у нас. Если убил и если не убивал — тем более. Вы понимаете, какое страшное обвинение нависло над вашим товарищем, Сапелкин?

— Да, понимаю… — Глазенки Сапелкина заблестели, забегали, видно было, что он колеблется, сказать или нет, где можно найти Трыкина. Не будет ли это предательством по отношению к товарищу. Но он взглянул на труп Николая и выпалил:

— Езжайте на улицу Гримау, дом десять. Там он должен быть. Там Верка живет, любовница его. Там его и найдете.

— Сергеев! Давайте вместе с Алексеем Алексеевичем срочно туда. И привезите сюда Трыкина!

Сергеев и Царев вышли.

— Закурить позволите здесь, Любовь Михайловна? — спросил Гусев.

— Курите, конечно, товарищ инспектор. Вот пепельница.

— Спасибо. — Гусев вытащил пачку «Кэмела», закурил.

Потом решил выйти в туалет. Проходя по темному коридору, почувствовал чей-то взгляд. Он обернулся…

В коридоре стояла маленькая старушка Вера Александровна и смотрела на него. В ее взгляде Гусев почувствовал какое-то напряжение. В нем были мольба и желание что-то важное рассказать ему, Гусеву. Он невольно вздрогнул и сделал шаг к ней. Но она резко повернулась, открыла дверь своей комнаты и шагнула в нее. Хлопнула дверью.

Странно все это. Что-то она знает. Что-то очень важное…

Гусев стоял в раздумье, не зная, что ему делать.

Зайти сразу к ней или подождать, дать ей собраться с мыслями. Коли она не решилась рассказать то, что знает, она не решится, даже если он будет настаивать.

А на чем он может настаивать? Она и намека не сделала никакого. А с другой стороны, надо ковать железо, пока горячо. А она, безусловно, что-то знает…

Он подошел к ее двери и постучал. Дверь была заперта на замок. Он постучал сильнее.

— Вера Александровна! Вера Александровна! Это я, Гусев. Откройте, пожалуйста.

Ответом было молчание. Гусев продолжал стучать.

— Я плохо себя чувствую. У меня давление поднялось. Я не могу сейчас разговаривать. Позже, позже, — слабым голосом отвечала из-за двери Вера Александровна.

Гусев не счел нужным стучать дальше, постоял немного и пошел опять в комнату.

В принципе, делать здесь было уже нечего. Труп надо было увозить на судмедэкспертизу, а затем вести это дело — видно, простецкое, несложное, обычная ерундовая бытовуха на почве пьянства и скотства.

Найдут они, разумеется, скоро этого дурацкого Трыкина, тот покочевряжится малость да и расколется как миленький. Соседка-то, видать, все видела, да припугнул ее Трыкин, вот она и боится рассказать, хочет, да боится, но она все равно расскажет, честность у таких, как она, выше страха. Устроят им очную ставку, припрут его косвенные свидетели, да наверняка и нож где-нибудь неподалеку отыщется с его отпечатками пальцев. И все. Будет суд, получит этот придурок лет восемь-десять по сто пятой статье и поплывет по этапу в дом родной. А он, Гусев, будет заниматься следующим делом, таким же нелепым и безобразным.

Он сидел и курил, поглядывая на труп мясника Фомичева, продолжал что-то записывать эксперт, пригорюнившись, подперев голову руками, сидела за столом Люба, всхлипывал полупьяный Сапелкин, паясничал на диване Толик. Все это было нелепо и ужасно скучно. «Скорее бы приходили Сергеев и Царев с Трыкиным ли, без него, надоело в этом клоповнике до ужаса», — думал с раздражением Гусев…

Время тянулось медленно, Люба принесла чаю, попили молча, потом Гусев опять закурил. «Как же они долго…» — злился он. И вот наконец раздался звонок в дверь.

— Товарищ капитан, — озадаченно произнес Царев, вытирая пот со лба. Дела-то какие… Трыкин-то со вчерашнего дня в камере. Его еще вечером взяли, на улице хулиганил, гад…

— Во сколько его взяли? — с тоской произнес Гусев.

— Да около полуночи, — ответил Царев. — Он и впрямь поперся на улицу Гримау, но около метро «Академическая» сцепился с кем-то, возникла драка, его и скрутили. Так и сидит там со вчерашнего дня, мне только что звонили.