Дмитрий Агалаков - Ангел в петле Страница 41

— А чем не нравятся эти ангелы? — Иноков сделал ударение на последних словах. — Неужели плохи?

Не то, чтобы Дмитрий Павлович был против демонов. Они нравились ему даже больше — сильнее будоражили воображение. Вызывали особый страх. Беда крылась в другом: демоны — начало агонии Ильи Инокова. Им суждено было, крепко ухватив художника за шиворот, бросить его в колодец, из которого нет исхода.

— И все-таки, Илья, ты не ответил?

— А что тут отвечать? — язвительно вспыхнул художник. — Мы говорили с вами о пятидесяти картинах в год. Плюс — черновики, все эскизы. Так? Будут вам пятьдесят картин плюс черновики и эскизы. Но где в вашем документе написано, сколько на каждом полотне должно быть ангелов или подсолнухов? И где упоминание о них?

Соглашаясь, Савинов покачал головой:

— Верно, это упущение.

Но обращался он уже к спине художника. Подойдя к столу, Илья налил в стакан минералки, залпом выпил. Савинов следил за каждым его шагом.

— Подумать только, — вальяжно повалившись на диван, рассмеялся Иноков, ткнул в гостя пальцем. — Дмитрий Павлович Савинов — любитель ангелов и подсолнухов! Кажется, вы сами говорили, что они вам надоели? И зачем вам их столько? Что вы с ними делаете? Солите? Вы же все равно не понимаете смысла ни одного мазка, который я кладу на холст. (Бродивший по крохотной мастерской Савинов остановился.) Вы же — примитив! Вы же умеете только одно — топтать ногами тех, кто рядом с вами…

— Господи, Илюша, говори с Дмитрием Павловичем уважительно, — влетев в комнату, заикаясь, пролепетала Зинаида Ивановна, как и прежде подслушивавшая под дверями, — любишь ты его или нет, он же наш благодетель!

— Что?! — Согнувшись на диване, точно перед прыжком, почти закричал Илья. Подскочил. — Да он — наше проклятие! Вот что он такое! Хозяин, черт рогатый, с плетью… и красавицей женой. Ты многого не знаешь, мама. Женщины восторгаются ангелами, они могут на них смотреть часами, любоваться ими. Но спать они любят с чертями. Так велит им их существо! Мне об этом однажды рассказали. Почему же ты думаешь, мама, все происходит именно так? А потому что я, жалкий человек, похож на ангела. А вот он — на черта. Поэтому женщины будут восторгаться моей душой, а любить — Дмитрия Павловича Савинова. Но я решил исправиться, Дмитрий Павлович. В моей душе больше не осталось ангелов, увы, и подсолнухов тоже. Можете взять на кухне нож, распороть меня и посмотреть — что там и как. Нет больше ни сердца, ничего остального. — Собрав пальцы в кулачок, юноша постучал по груди. — Пусто. Но зато есть вот эти самые демоны, которые окружают вас. Спасибо вам и Маргарите Васильевне. — Илья отдышался, быстрым движением отер с лица пот, отошел к окну; повернулся к гостю и матери. — Если вы знаете, уважаемый Дмитрий Павлович, настоящий художник пишет на холсте не то, что видит, а свою душу. И поскольку вы не оговорили в документе, сколько должно быть ангелов на полотне и какого они должны быть цвета, получайте тех, которые нынче живут во мне. И пустые поля получайте тоже. Там когда-то росли подсолнухи, поверьте мне. Я бы, конечно, с удовольствием толкал вам всякую шнягу, но не умею. А потому берите то, что есть. И повторяю: не приходите в этот дом. Вам буквально все будет пересылаться. До свидания.

— Будь по-твоему, Илья, — кивнул гость.

Зинаида Ивановна бросилась провожать его. Из коридора — в частично открывшейся гостиной — он вновь увидел пузатого, недавно опохмелившегося мужика.

— Да свиданья, — еще тише, чем в первый раз, пробормотал тот.

Но Савинов вновь не ответил ему. И когда дверь за ним закрылась, в квартире Иноковых не было ни звука, ни шепота. Точно дыхание жизни оборвалось за этой дверью.

14

В комнате эмоциональной разгрузки «Нового регионального банка» Юлиан Ганецкий и начальник охраны Вадим Трошин играли под пальмой в карты. Перед ними на столике лежал исчирканный карандашом машинописный листок. Катя Зойкина, бухгалтер, местная красотка, в короткой юбке и открытом жакете, чуть привалившись на один бок, сидела в кожаном кресле; глядя в телевизор, она оттачивала пилочкой ноготки.

— За такие карты убивать надо, — пробурчал Трошин.

Юлиан довольно гоготнул. Закуривая в дверях, Савинов вопросительно поднял брови:

— В очко?

— Обижаешь, начальник, — откликнулся Трошин. — В покер.

— Вчера в казино я его, дурня, надул, — увлеченный игрой, Юлиан мельком бросил взгляд на Савинова. — Хочет отыграться.

— За дурня ответишь.

Савинов выдохнул дым:

— Войдет кто-нибудь из важных клиентов — обалдеет. Еще бы бабки по столу разложили. (Кажется, его не услышали.) А ведь я серьезно, — добавил Савинов.

Его опять не услышали, игра была в разгаре. Савинову казалось, что в последнее время Юлиан стал ко всему безразличен. Что он готов уйти. Унести ноги. Не так давно Ганецкий сказал ему: «Я не верю, что все будет продолжаться так гладко, как раньше… Ты меня понимаешь?». Да, он его понимал. Юлиану тоже не давали покоя приходившие к Кузину крепыши, некоторые с подозрительно выбритыми головами, слитками золота на пальцах и шеях, со звериным оскалом. Савинов верил, что у Юлиана, точно у крысы, чувства обострены. И, возможно, ему, Дмитрию Савинову, самоуверенному и честолюбивому, стоило бы поучиться у сотрудника. Недалеко ушло время, когда он готов был приложить все усилия, чтобы под любым предлогом сместить Кузина. Он знал, что Павел Дынин, начальник валютного отдела, поддержал бы его. И Трошин тоже. Что до Зои Самоцветовой, главбуха банка, она, как мудрая женщина, побежала бы за победителем. Все дело было в Косте и Вале Рудаковых. И в их могучем отце. Если эта тройка не в курсе загадочных визитов незнакомцев к Кузину, и узнай она о них случайно, пухляк вылетел бы в два счета! А если Рудаковы в курсе? И все, что делается, с их соизволения? Тогда стоило помалкивать. Тем более, что сам Кузин его, Савинова, ни во что не посвящал. Оставлял за бортом своих дел. А у Рудаковых, как стало известно Дмитрию Павловичу, появились свои, «московские» трудности. Решать дела банка приходилось генеральному директору. И он решал. Решал и отдалялся. А как хотелось тряхнуть Кузина как следует! Надавить, заставить раскрыть карты! Но время, чувствовал Дмитрий Савинов, для этого было упущено. Он чересчур увлекся изобразительным искусством! Упустил что-то важное. Пару-тройку ниточек. А представится ли другое время для смены фигур на шахматном поле, Савинов не знал. Может быть, уже и нет.

— Ой, — оживилась Катя, — Ирландия. Самолет уже прилетел. Я тоже хочу в Ирландию.

— Какой самолет? — не оборачиваясь, спросил Трошин.

— С Президентом.

— Летят самолеты, плывут пароходы, — довольный, вытаскивая карту из веера в руке, пропел Юлиан. — Какая взятка, а?!

— Интересно, — работая пилочкой, промурлыкала Катя, — он опять пьяный будет?

— Кто? — отвлеченно спросил Трошин.

— Президент, — не сводя глаз с экрана телевизора, ответила Катя.

— Пьяный-румяный, — набирая карты, пропел счастливый Юлиан.

— Вадик, — Катя обратилась к Трошину, — как ты думаешь, его охрана пьет вместе с ним или нет?

— Я, Катюха, проигрываю, — зло пробурчал Трошин, — а ты с глупостями.

— Проигрывать — твоя судьба, — ввернул Юлиан.

— За судьбу ответишь.

«Какой же сегодня год? — подходя к телевизору, подумал Савинов и сразу все вспомнил. — А-а, вот оно, легендарное стояние, вот она, встреча президентов на острове. Которой так, понимаешь, и не состояться». Он с улыбкой смотрел, как открылся люк самолета, как подъехал трап, как замерло, выстроившееся в шеренгу, правительство Ирландии.

Время встало.

— Чего-то он не выходит, — проговорила через минуту Катя.

Савинов с улыбкой взглянул на девушку, на ее колени. Она подняла глаза на начальника, обольстительно улыбнулась ему. Правда, все «обольстительные» улыбки его сотрудниц были не слишком уверенными. И он догадывался, в чем причина. Все знали его жену, Маргариту Васильевну, видели ее на праздниках, когда гулял весь коллектив банка, по телевизору, когда Рита выступала как устроительница выставок, и догадывались: с этой женщиной им не конкурировать.

И были правы.

— А он не выходит, — повторила Катя. — Заснул, что ли?

Часа через полтора, так и не осчастливив своим появлением у трапа правительство скромного зеленого островка, «святой» Президент выйдет в Шереметьево и спросит у придворных: «Что за страна?». — «Россия!» — ответят ему. «Не узнал, — посетует Президент. — Богатой будет! — и тотчас погрозит камере пальцем. — Не разбудили, понимаешь, я им покажу!..». А пока что время замерло, шеренга влиятельных ирландцев затаила дыхание. Впору падать в обморок от нехватки кислорода.

Юлиан и Трошин отложили карты, сели на кожаный диван.