Ральф Макинерни - Третье откровение Страница 41

Из «лексуса» вышел мужчина, медленно, еле-еле. Выпрямившись, он толкнул дверь и едва не потерял равновесие. Та не закрылась. Двигатель работал. Трэгер проводил взглядом шатающегося водителя до здания, после чего вышел из «крайслера», обошел «лексус» спереди и бросил свою сумку на переднее сиденье. Первым делом он проверил датчик топлива: три четверти бака. Трэгер включил заднюю передачу.

— Джим?

Невнятный женский голос с заднего сиденья.

— Джим, почему мы остановились?

Схватив свои вещи, Трэгер вылез из машины и успел подойти к входу в здание, прежде чем женщина на заднем сиденье выпрямилась. Войдя внутрь, он остановился перед стеллажами с брошюрами, описывающими местные достопримечательности. В болезненно-бледном освещении предметы, которые при дневном, возможно, и выглядели нормально, сейчас казались декорациями. На витрине под стеклом лежала подробная карта штата — вы находитесь здесь. На стоянке замигали лампочки. В окно Трэгер увидел, как полицейская машина подъехала к «крайслеру». После быстрой проверки номеров машина медленно проехала дальше, остановилась и погасила огни. Из нее вышли двое полицейских.

Другая дверь, напротив той, через которую вошел Трэгер, вела на стоянку грузовиков. Думай. Думай. Поскольку угнанный автомобиль на парковке, полицейские решат, что он внутри. В этот самый момент из кабинки, застегивая штаны, вышел пьяный водитель «лексуса».

— Привет, Джим.

Тот криво улыбнулся, попытавшись сфокусировать взгляд на Трэгере.

— Я забыл, как тебя зовут.

— Ты этого и не знал. Тебя звала женщина, сидящая в твоей машине. И, вижу, накликала беду.

Трэгер открыл дверь, показывая Джиму полицейских. Тот посмотрел на него.

— А я пьян в грязь.

— У меня есть мысль.

Джиму эта мысль понравилась. Рука об руку они направились к «лексусу». Джим старался идти ровно. Трэгер открыл перед ним правую переднюю дверь, затем сел за руль. Патрульный, стоявший рядом, внимательно проследил за ними, но ничего не сказал. Трэгер снова включил заднюю передачу и на этот раз покинул стоянку.

— Джим?

— Помолчи минутку!

Они выехали на шоссе и набрали скорость. Бормотание на заднем сиденье сменилось тишиной. Облегчение, которое испытал Джим, ускользнув от полиции, постепенно уступило место любопытству.

— Слушай, а как же твоя машина?

— Осталась на парковке.

— Но…

— Бензин кончился.

Возможно, трезвый Джим такое объяснение и не принял бы.

Трэгер расстался с ним при первой же возможности. Джим запротестовал, когда он свернул к мотелю.

— Просто узнаю, можно ли здесь остановиться.

Осоловелые глаза Джима вспыхнули пониманием.

— Можешь не торопиться.

Похоже, чем машина была старше, тем вернее она была заперта. У большинства автомобилей запасные ключи находились в коробке, закрепленной на магните под передней дверью. На этот раз Трэгер повысил свой статус, выбрав «линкольн». Когда проезжал мимо «лексуса», Трэгер заметил, что Джим уже спит мертвым сном, запрокинув голову и открыв рот. Так-то лучше.

Избегая магистралей, Трэгер объездными дорогами добрался до здания, где находилась его контора и где в дневное время дежурила Беа. В коридорах горел свет, застеленные коврами полы и бледные стены словно излучали тишину. Трэгер поднялся на лифте на седьмой этаж и через мгновение вошел в офис номер 721.

Теперь, когда он оказался здесь, когда наконец отодвинул кресло, откинул угол ковра и отпер сейф, его охватили сомнения. Спасаясь бегством с бесценной папкой в заплечной сумке, Трэгер чувствовал себя инкассаторским бронеавтомобилем. Брендан Кроу считал, что документ в полной безопасности в его чемоданчике в гостевом доме «Эмпедокла». Он ошибался. Однако и ватиканские архивы не сберегли секрет. По крайней мере, рабочий сейф Трэгера ничуть не уязвимее двух предыдущих мест хранения.

Трэгер оставил папку с третьей тайной Фатимы и взял паспорта и кредитные карточки. Естественно, на всех фотографиях он был без бороды. Убрав все в сумку, Трэгер на прощание похлопал пакет из Ватикана и запер сейф. Вернув ковер на место, он сел в кресло. Многое случилось с тех пор, как он согласился встретиться с Дортмундом и обсудить один вопрос.

Покинув мотель «Красная крыша», Трэгер направлялся к Дортмунду. Но теперь он засомневался в своем маршруте. Лучше хорошенько все обдумать. Трэгер закрыл глаза, и на него накатилась бесконечная усталость. Он перебрался на кушетку. Хватит и сорока минут.

— Доброе утро.

Одним движением Трэгер вскочил на ноги и обернулся. Голос донесся из внутреннего коммутатора. Беа. Подойдя к столу, он поздоровался.

Она вошла, улыбающаяся, деловитая, с рано поседевшими распущенными волосами, вызывающе длинными.

— Я заглянула утром и собралась вызвать полицию. Но она и так уже занимается тобой.

Трэгер кивнул.

— Ты прославился.

Беа протянула утреннюю газету.

«Бывший сотрудник ЦРУ разыскивается за зверское убийство священника в Нью-Гемпшире». В заметке приводился точный послужной список Трэгера в управлении. Похоже, Дортмунд пустил его на корм рыбам.

— А я и не догадывалась, что работаю у такой знаменитости, — заметила Беа.

Преданность — великое качество. Жаль, что его нет у Дортмунда.

— Борода мне не нравится.

— И мне тоже.

— Из-за нее я едва не вызвала полицию, затем рассмотрела твою сумку. Они приходили вчера. Я сказала, что не видела тебя уже несколько недель.

Беа держалась спокойно, невозмутимо, словно ситуация ее нисколько не огорчала. Она сказала, что сварит кофе и сходит за выпечкой. Трэгер кивнул. Он сел в кресло. Из того, что полиция справлялась о нем, еще не следовало, что она сюда больше не вернется. Аромат кофе из приемной создавал обманчивое впечатление, будто начинается обычный рабочий день. Трэгер вспоминал агентов, от которых избавились во имя высших целей. Что с ними сталось? Он не хотел об этом думать.

Подошла Беа.

— Винс, с тобой все в порядке?

Винс. Она раньше никогда его так не называла. Трэгер посмотрел в ее обеспокоенные глаза и потонул в волне чувств, которые сдерживал столько лет. Он привлек Беа к себе.

— Я никого не убивал.

— Знаю.

Она прильнула к нему. Трэгер едва не сказал ей кое-что еще, но сдержался. Соблазн был слишком велик. Он не имел права обнадеживать Беа, пока не очистится от прошлого, и чтобы сделать это, нужно было найти Анатолия. Отпустив Беа, Трэгер отступил назад. И снова ее взгляд наполнился тревогой.

— До встречи.

— Будь осторожен, — кивнула она.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

Он окинул взглядом панораму Чефалу

Монсеньору Анджело Орвието, епископу Чефалу, епархии, расположенной всего в пятидесяти километрах от Палермо, его родного города, оставался всего год до семидесятипятилетия, однако он до сих пор не получил из Рима известий относительно того, будет ли в следующий день рождения принята его отставка. Епископ не роптал. Ответ обязательно придет, положительный или отрицательный. Неудивительно, что, несмотря на очень древние корни христианства, маленькая епархия Орвието не считалась в Вечном городе чем-то значительным.

Чефалу переживал возрождение как туристический центр; современный пляж резко контрастировал со средневековым городом, интерес к которому не зависел от веяний моды. Пытливый ум видел здесь историю всей Сицилии, и не в последнюю очередь — напоминание о появлении ислама на острове и последующем распространении.

Семидесятилетним старикам свойственно оглядываться на свою жизнь и пытаться, пока еще есть время, исправить ошибки. Епископу Орвието, как и всем нам, было в чем раскаиваться, но в любом списке, какой он только мог составить, первая строчка неизменно отводилась Жану Жаку Трепанье.

Власть посвящать в духовный сан, передающаяся от апостолов, сопряжена с огромной ответственностью. Подумать только: положить человеку руки на голову и посвятить в священники. Епископ посвящает в сан священников, чтобы те помогали ему в приходе, и именно это делал на протяжении многих лет Орвието, за одним только исключением: Трепанье.

Трепанье показал рекомендацию пастора, который его крестил, а затем наставлял в вопросах веры, и другие письма, не такие однозначные, в особенности от преподавателей семинарии. Однако окончательно Орвието подтолкнуло переступить границы благоразумия и осторожности послание матери Трепанье.

Орвието читал его со слезами на глазах. Написанное карандашом на линованных тетрадных страницах, оно напомнило епископу его мать. Женщина поведала, что сидит за столом на кухне. Она перечислила, какие облачения сшила для своего мальчика, когда тот в детстве играл в священника. Она молила Бога о том, чтобы дожить до того дня, когда ее сын отслужит свою первую мессу.