Дмитрий Агалаков - Ангел в петле Страница 43

Савинов просил, требовал задержать его. И так торопился, что даже опередил ее сына.

Подкараулил, пошел за ним.

Где-то рядом — за стеной дождя — загремел трамвай. Еще один край города. Угол. Трамвай гремел за домами, уже за ближайшим домом, готовый вывернуть, надвинуться, разрезать ночное пространство, как масло отточенным ножом.

Савинов прибавил шагу, побежал. Потому что бежал и Илья. Все уже было понятно, решено. Свет фар обжег утопающие в дожде рельсы, бурлящую между ними воду; гремящий трамвай вылетел из-за дома, стал разрастаться…

Савинов был уже за спиной Ильи, — тот сделал шаг вперед, протянул к трамваю, точно к Спасителю, обе руки; Дмитрий Павлович схватил его за мокрый шиворот в тот самый момент, когда пальцы Ильи утонули в рыжем свете фар, когда, точно опомнившись, в последний миг, пронзительно, истошно загремел трамвайный звонок.

Он рванул его на себя. Трамвай, скрежеща колесами о рельсы на повороте, пронесся мимо…

Савинов повернул художника к себе, тряхнул его, что было силы.

Илья обмяк. Глаза его были пусты, члены не слушались. Савинову хотелось ударить его и как следует отлупить, что было силы, но он сдержался.

— А ведь я вспомнил вас, Дмитрий Павлович, — поднимая глаза, мокрый и жалкий, вдруг проговорил юноша. — Я был тогда мальчишкой и смотрел в окно. Еще там, на Барятинской. И к моему окну подошли вы. Вы стояли под зонтом и смотрели на мое окно. А я на вас. Вы еще тогда выследили меня, вы все знали наперед, ждали, когда я вырасту, возьму в руки кисть. Угадал? А потом вышло солнце, и у меня сердце от счастья едва не разорвалось. Я запомнил тот день! Меня тогда ангел крылом коснулся. И я понял, кто я, зачем, чем буду заниматься. А вы все стояли и смотрели под своим черным зонтом. Потому что вы — дьявол, Дмитрий Павлович. Хорошо, что я вам сказал это. Я больше вас не боюсь. Жалко только, что о вас ничего Маргарита Васильевна не знает. Она — хорошая, добрая. Она верит вам. Пока верит!..

— Ты ошибся, Илья, — спокойно ответил Савинов. — Это твои фантазии. Я никогда не стоял у твоего окна. И в первый раз узнал о тебе, когда нашел твою папку у озера. А теперь встряхнись, пора возвращаться домой. Я обещал твой матери, что прослежу за тобой и привезу целым и невредимым. Ведь я тоже отвечаю за тебя.

Нет, мальчишка не поверил ему! Инокова выдала улыбка, которую он прятал. Заговорщицкая, осторожная! Савинову оставалось поймать машину и доставить художника по адресу. К счастью, Илья не сопротивлялся, когда минут через пять он открывал перед ним дверцу левака. Садясь рядом с водителем, Савинов думал о том, что много бы отдал, только бы забыть о прозрении юнца, которого он сейчас ненавидел особенно остро. Ненавидел и даже устрашился его. Первый раз за всю историю их нелегкого и малоприятного знакомства!..

Он скинул башмаки, плащ и уже собирался пройти в ванную, когда услышал:

— Дима, войди, пожалуйста…

Савинов подошел к дверям спальни, открыл дверь. И тут же зажмурился от света — Рита включила бра. Кажется, его вид не шокировал ее, она даже не обратила на него внимания, точно ничего другого и не ожидала.

— Я была недавно в его мастерской, — с постели сказала Рита.

Он стер с лица воду.

— И что же?

— Я виделаэто…

Савинов взглянул на руки жены, безжизненно лежавшие вдоль одеяла. Поднял брови:

— Что — это?

— Ты понимаешь, о чем я. Бог с ним, что там больше нет солнечных цветов и ангелов. Уже написанных, их бы хватило на весь мир. Только они не нужны миру. Это скорее проблема самого мира, чем художника. Господи, говорю как искусствовед… Мне страшно оттого, что вырывается из его сердца теперь. Ты знаешь, это не маска. Я вначале не поверила тебе. Это он — нынешний. Он с какой-то одержимостью выписывает и множит своих демонов. Помоги ему — отпусти его.

Он кивнул:

— Я подумаю.

— Пообещай мне.

Он смотрел на плечи и руки Риты, даже в печали — сексуальной, желанной, бесконечно дорогой ему.

— За исполнение такой просьбы я потребую, как минимум, твою душу.

Рита улыбнулась, не ответила.

— Почему же ты не хочешь сказать мне, что твоя душа и так принадлежит мне? Потому что это не так?

Она опустила глаза:

— Иди в душ, не хватало еще, чтобы ты заболел.

2

— Хочешь, уедем куда-нибудь? — спросил он Риту утром, когда они, проснувшись, едва обмолвившись двумя словами, еще лежали в постели.

За окном лил дождь, и казалось, от осени, в этом году беспощадной во всех самых неблаговидных своих проявлениях, не будет избавления.

— Куда? — спросила Рита.

— Возьмем карту, закроем глаза, ткнем пальцем.

— Кто будет тыкать пальцем?

— Хочешь, я.

Она села на кровати, сбросила ноги. Как-то слишком быстро она закончила их разговор.

— Ты в душ? — спросил он просто так, чтобы хоть что-нибудь спросить.

Рита встала; отбросив волосы назад, не ответив, пошла в сторону коридора. Ее загоревшие ягодицы, два райских яблочка, разделял наверху тонкий след от купальника. Когда-то он впивался в эти плоды, забывая обо всем на свете, и был жив их соком. А как же теперь? Рита исправно занималась с ним каждый день любовью, получая удовольствие от его нежности и огня, но все же что-то было не так. Точно главное ушло из ее отношения к нему. И в этом была виновата не она — он. Что-то происходило с ним, меняло, калечило. Он даже чувствовал физическую боль от этого перерождения. Но, как и прежде, сходил с ума от одной только мысли, что однажды, вдруг, забыв о достатке, к которому давно привыкла, Рита уйдет от него. Отсюда и появляются такие дикие предложения: сесть на любой поезд и уехать. Другого выхода не было. Все катилось куда-то. Он чувствовал, что был не в силах вот так, запросто, выправить их отношения. Все наладить. Вернуть. А Рита если и стремилась к этому, то очень слабо, точно не веря в счастливый исход дела. Апатия с ее стороны приводила его в замешательство, граничившее с паникой.

Ванная комната не оживала, не гремела посуда на кухне.

Рита вернулась минут через пять с картой страны, села, разложила ее на кровати. Прогнулась, утопив подбородок в ладонях.

Он потянулся к ней, провел рукой по загорелой ягодице. Она качнула бедрами, точно кошка, норовившая улизнуть от нежеланной ласки.

— Позже, — сказала Рита. — Где ваш хваленый палец, Дмитрий Павлович? Давайте, тыкайте.

— Ты это серьезно? — спросил он.

— А вы — серьезно? — не меняя позы, поднимая на него глаза, ответила она вопросом на вопрос.

Савинов пожал плечами, зажмурился и ткнул правым указательным пальцем наугад.

— Хорошо, что в карту попал, — с усмешкой сказала Рита.

Он открыл глаза, палец его упирался в белый край карты.

— Вторая попытка, — объявила Рита.

На этот раз он постарался попасть в европейскую зону страны, дабы не оказаться на Северном полюсе или, что было бы тоже крайне нежелательно, в горячих точках, с щедростью разбросанных по всему государству Российскому.

После второй попытки, ощутив под пальцем мелованное поле, он открывал глаза с опаской: вначале один, потом другой. Палец упирался в северную столицу.

— А почему бы и не Петербург? — спросила Рита. — Город хороший, я его люблю. А могла бы, попади иначе, полюбить и Грозный… А ты?

— Думаю, нет.

— А слабо было бы поехать?

Савинов молчал, глядя на ее улыбку.

— Со мной? — не отставала Рита.

— Не вижу в этом никакого смысла. — Он решил принять дуэль. — Даже с тобой. Тем более с тобой.

— Почему же?

— Не дело это — подвергать риску жизнь любимой женщины. Недостойно мужчины.

— А если она сама того хочет?

— Тем более. Как известно, ваши эмоции неподвластны логике. Очень часто и к великому сожалению. И вас порой необходимо оберегать от себя самих. Кому это делать, как не близким людям?

— Будем считать, выкрутился.

Он отрицательно покачал головой:

— Я не выкручивался. Итак, мой палец указал на Петербург. Что дальше?

— Собирай чемоданы, любимый.

— Значит, ты не шутишь?

— Нет, — она отрицательно покачала головой. — Мы едем?

— Да, конечно, вот только позвоню Кузину. — Он слез с кровати, набросил халат. — Предупрежу начальника и доброго товарища. Надеюсь, отпустит. Все-таки я работаю.

— В твоем голосе слышен упрек, но он напрасен. Не я предложила эту идею. Ты. Но мне она понравилась.

Савинов подошел к окну. Он чувствовал, что Рита сейчас не сводит с него глаз… Это куда же годится: в конце октября ветер сорвал все листья, обесцветил их, расшвырял по бесконечным городским лужам. Потопил солнечные корабли!..

— Полетим, разумеется? — спросил он.

— Нет, — из-за его спины сказала Рита. — Хочу поездом. И поедем как можно скорее. — Он услышал, как она спрыгнула с кровати. — Завтра же!