Ликвидация - Бондаренко Вячеслав Васильевич Страница 43

Бандиты во главе с Пиской прибыли на место около полуночи. Подходили по одному, из разных мест, с небольшими паузами. Прошло полчаса. Шестерки тщетно вглядывались в темноту, пританцовывая от нетерпения. Кто-то взглянул на наручные часы, недоуменно пожал плечами.

Из засады Гоцману хорошо было видно, как Писка подозвал подручных к себе, о чем-то спросил, потом коротко ударил одного в лицо. На пустырь; пыля, въехала полуторка с военной эрзац-кабиной, которую водители дружно звали «прощай, здоровье».

— Чекан, — еле слышно прошипел Якименко на ухо Гоцману, сильно сдавив ему руку.

— Не, — шепнул Давид. — Уезжают.

— И шо, мы их так просто отпустим?..

— Пусть катятся…

— Так столько же ждали!

— А шо ты им предъявишь? — скрипнул зубами Гоцман.

Наблюдая за тем, как бандиты прыгают в кузов грузовика и уезжают, он сильно потер себе грудь. Опять там вроде бы ныло что-то. А может, показалось?.. Только этого сейчас не хватало, только этого…

— А Чекан и не приехал… — задумчиво сказал он. — И мне это таки начинает сильно не нравиться.

Нет, сердце положительно продолжало нехорошо колотиться. Эх, лекарства бы какого, чтобы сразу помогло!.. Сам виноват, гимнастику эту японскую, что Арсенин подсказал, мало делал, по утрам только. А японцы народ умный, поголовно все самураи. Поди, знают как лучше. Гоцман набрал в легкие воздуху и, выпучив глаза, застыл под удивленным взглядом сгорбившегося на стуле Сеньки Шалого. Шумно выдохнул. Вроде полегчало. Машинально глянул на стенные часы,— два часа ночи.

— Следствие закончено?

— Закончено, — вздохнул Сенька.

— Шо светит?

— Вы десятку обещали…

— Обещают жениться, — хмыкнул Гоцман. — А мы — договаривались.

— Ну да, договаривались, — поправился Шалый, — я извиняюсь…

— А теперь договор меняется. Сенька оторопело уставился на Давида.

— Теперь мы тебя выпускаем, — буднично продолжал Гоцман. — Ты ж машину водишь?

— Ну… — растерянно промычал Сенька.

— В одном теплом месте нужен водила. Майор Довжик тебе покажет… Устроишься тудой. Есть шанс, шо там объявится некий человек… — Гоцман нашарил на столе фотографию и показал Сеньке. — Зовут — Чекан. Как только узнаешь, как его можно найти, звонишь мне или Довжику. Ну как?

Сенька секунду молчал, не веря своему счастью, потом расплылся в улыбке:

— А шо? Согласен…

— Не понял ты меня, Сеня, — вздохнул Гоцман, пряча фотографию. — Ты думал, ты умней за одесского раввина?.. Я тебе выпущу, а ты — ходу?.. Ты сейчас мне напишешь расписку за согласие, и, если шо, расписка эта упадет в руки воров, я обещаю. И дальше бегай, сколько хочешь. Теперь скнокал?

Гоцман встал с подоконника, на котором сидел боком, перебрался за стол. Вынул пачку папирос и тут же раздраженно сунул обратно.

— Давид Маркович, имейте совесть! — со слезами в голосе причитывал Шалый. — Меня же на ремни порежут!

— И я за шо? — не стал спорить Гоцман. — А потому пиши расписку: «Я, Сенька Шалый, согласен сотрудничать…» —. и вперед. Найдем Чекана — отдам тебе расписку и отпущу. Вот это — мое слово.

— Давид Маркович! — умоляюще замахал руками Сенька. — Лучше на зону! Червонец отгорбачусь! Кайло как женщину буду нянькать!

— Вышак, Сеня, вышак, — спокойно перебил его Гоцман, — и никакого червонца. Ну шо, звать конвойного?..

Сенька растерянно застыл на стуле, вращая по сторонам глазами. Гоцман дружелюбно хлопнул его по плечу, отчего Сенька вздрогнул.

— Я пойду, а ты послухай майора Довжика во все уши… И считай, Сеня, шо я тебя очень попросил.

…Кстати оказались мысли Гоцмана о том, что давно не надевал он свой летний белый китель, синие брюки с кантом навыпуск и фуражечку с бирюзовым околышем. Хочешь не хочешь, а пришлось извлечь все это из платяного шкафа, стоявшего в кабинете, критически осмотреть, избавить от нафталинного запаха. Достать с верхней полки жестяную коробку из-под довоенного монпансье, где шуршала пригоршня сахарного песку, припасенная специально для ответственной вещи — чистки сапог. Попросив дежурного милиционера согреть воды в чайнике, Давид побрился, удовлетворенно обозрел себя в осколке зеркала, поправил на кителе знак «Заслуженный работник НКВД». И дежурный, козырнув Гоцману на выходе из управления, удивленно подумал — куда это Давид Маркович при полном параде посередь ночи, на свиданку, шо ли?..

…В большом кабинете командующего Одесским военным округом было душно. За длинным столом сидело не меньше двух десятков старших офицеров, среди которых Гоцман разглядел знакомых ему Мальцова, Нурушева и Чебаненко из военной прокуратуры, одесского городского прокурора в чине старшего советника юстиции, нескольких офицеров из Управления военной контрразведки округа. Горкомовские выделялись штатскими костюмами. Начальство областного уровня — прокурор области с погонами государственного советника юстиции третьего ранга и начальники областных управлений МВД и МГБ — сидело несколько поодаль, усиленно делая вид, что оно само по себе. А адъютант Жукова, подполковник Семочкин, так и вовсе занимал отдельный столик, сохраняя на лице полнейшую невозмутимость.

Командующий мерил кабинет энергичными шагами, а Омельянчук, также по случаю принарядившийся в парадную форму, преданно поворачивался вслед за ним, держа руки по швам.

— За последнюю неделю — тридцать восемь нападений только на солдат и офицеров! Тридцать восемь! Это как понимать?! Почему наши офицеры позволяют себя грабить? Это боевые офицеры, покорившие полмира, или бабы с Привоза?!

Взгляд Жукова замер на военном прокуроре Мальцове. Полковник встал, его полное круглое лицо, украшенное бравыми усиками, побагровело.

— По положению все офицеры по убытию домой сдают табельное оружие. А бандиты вооружены, и зачастую…

— Отменить! — перебил Жуков. — Приказом по округу! Всем офицерам, живущим вне расположения гарнизона, табельное оружие не сдавать!.. Семочкин, запиши, — обернулся он к адъютанту.

— Виноват, товарищ Маршал Советского Союза, — встрял Омельянчук. — Но были случаи, когда подвыпившие офицеры…

— Если офицер выпьет и начнет трясти оружием, он у меня для начала сядет голым задом на бетон! А потом вылетит из армии без пенсии к чертовой матери! — рявкнул Жуков. — А ваша задача, чтоб он выпил — в меру выпил — и спокойно шел до дома, да еще с женщиной под ручку…

Присутствующие сдержанно посмеялись.

— Какие будут предложения? — оборвал веселье маршал.

С места поднялся первый секретарь горкома Кумо-ватов:

— Я уже несколько раз предлагал товарищу Омельянчуку арестовать всех авторитетных воров города. Обезглавить преступность и взять их, так сказать, в заложники… Сделать это просто, потому что все уголовные авторитеты хорошо известны руководству УГРО. Но товарищ Омельянчук отказывается.

— Взять разом — это хорошо, — кивнул Жуков и повернулся к Омельянчуку: — Почему не сделано?

— Так как?.. — растерянно выпалил тот.

— Как взять разом? Придумай! На что тебе голова?.. Главное — внезапность!..

— Нет, а за шо ж я их буду сажать? — У Омельянчука от растерянности пропал даже трепет перед Жуковым.

— «За шо»? — передразнил Маршал Победы. — За яйца!..

По кабинету снова прокатился верноподданнический смешок. Гоцман, глядя на бледного как полотно Омельянчука, вновь ощутил то самое, жуткое возле сердца… Не вовремя… Он глубоко вдохнул, задержал дыхание.

—А это кто еще глаза пучит? — как во сне услышал он пренебрежительный голос Жукова. — Что — жарко? Ты кто?

Гоцмана словно подбросило с места невидимой пружимой.

— Начальник отдела УГРО по борьбе с бандитизмом подполковник милиции Гоцман.

Что-то мелькнуло в глазах Жукова. Он узнал человека, который вернул ему украденные с руки часы.

— А-а… — неопределенно протянул командующий. — А что ты думаешь, подполковник, о предложении первого секретаря горкома?

Гоцман вздохнул, опустил глаза на красную скатерть, которой был покрыт стол для совещаний. Руки городского прокурора выбивали на столешнице нервный танец. Гоцман решительно ответил: