Алла Полянская - Прогулки по чужим ночам Страница 44

Он бурчит себе под нос, и я понимаю, что он привык разговаривать сам с собой, а сейчас у него есть слушатели. Он что-то смешивает в банках, ванночках, наливает растворы, священнодействует, и видно: эта мастерская — все, что у него осталось. И он цепляется за нее, пытаясь удержать, чтобы чувствовать себя живым. Он слишком стар, чтобы начинать все сначала, приспосабливаться к новым условиям. Да и не хочет он приспосабливаться, а здесь, среди своих приборов, он чувствует себя уютно, боится новой и безжалостной жизни, которая подступает все ближе к порогу его ателье.

Этого старика просто выбросили из жизни, как хлам, а он не согласен. И я думаю о том, как по-разному живут люди. Вот Климковские — ушли, и ни одна душа их добрым словом не вспомнит. Они зря прожили свою жизнь и уничтожили десятки чужих. Может, они родились, чтобы творить зло? Но были же они когда-то детьми — и Ольга, и Василий, прижимались доверчиво к маминым ладоням, играли в мяч, смеялись... Кто извратил их души? Или они оказались более восприимчивы ко всему злому? Вот этот старый фотограф не утратил с годами доброты, от него веет теплом, и рядом с ним уютно сидеть в его пыльной мастерской. И наш Старик — скольких детей он поставил на ноги, скольким заронил в души свет? Почему же так по-разному живут люди? Не знаю.

— Если хотите, можете посмотреть альбомы. Я много лет собирал и складывал сюда лучшие снимки. А теперь... Вот умру — и выбросят их на свалку. Посмотрите, если хотите. Правда, там только портреты. Знаете, меня никогда не интересовали пейзажи, ни в живописи, ни в фотографии, а только люди — их лица, характеры. Да-да, характеры, я много видел, давно живу и научился понимать характер человека по его лицу, по тому, как человек держится, — и умею передать это в фотографии. Правда, теперь это никому не нужно.

Ему жалко, что некому передать свое мастерство. Ему жаль свои работы, он вложил в них душу, но этим снимкам осталось жить ровно столько, сколько проживет он сам. Осколки чужого прошлого никому не нужны.

— Вот послевоенные снимки. — Он кладет перед нами большой альбом. — Я только начал здесь работать, когда вернулись из эвакуации. Отец меня учил, вместе работали. Вы не поверите, но я многих людей из этих альбомов помню. Нет, я не знал их, но вот закрою глаза — и вижу, как они входят, как заказывают фото, даже запах помню. Позже я уже не так остро все воспринимал, но первые лет десять... Вот, прошу вас, если есть интерес.

— Конечно, мы с удовольствием посмотрим.

Это словно вернуться на семьдесят лет назад. Будто пленку кинопроектора отмотали, и на нас смотрят люди — женщины в праздничных платьях или девушки из ближайших сел, в платках и стареньких кофточках, вот пара — он в гимнастерке, она — в еще довоенном платьице, неведомо как сохраненном «на выход». И туфельки разбитые, заплатанные. А вот семья, несколько человек, а это...

Это — черноволосая женщина с правильными чертами лица и глазами, как на иконах Богоматери — темными, грустными и покорными. А рядом — холеный красавец, немного старше, его черные кудри тщательно уложены, он хорош, да, очень хорош собой — но что-то в его лице есть неприятное, хищное. А женщина... нет, не может быть. Вот стоит дата — 1957 год. Это не Люба Климковская, но лицо... Ну, сколько таких лиц можно встретить?

— Скажите, а вот эта пара — их вы помните?

Старик внимательно смотрит на фото, потом переводит на меня взгляд.

— Почему они вас заинтересовали?

— Ну, не знаю... Как-то не подходят они друг другу. Она кажется тихой, милой женщиной, а он неприятный, злой, что ли...

— Вы тоже умеете читать по лицам! Редкий дар в наше время. А эту пару я не только помню, но и знавал их когда-то. Если вам интересно, могу рассказать.

— Расскажите.

— Странно. Собственно, история невеселая. Женщина на снимке — это Оксана Вольская, моя одноклассница. Когда началась война, мы едва семилетку закончили. Моя семья сразу эвакуировалась на Урал, там у мамы жила сестра, вот к ней мы и поехали. А Оксанкина мать была какая-то странная — безразличная ко всему, знаете, из тех людей, что живут — лишь бы скоротать день до вечера. О детях она никогда не заботилась — а было их не то пятеро, не то шестеро, и все от разных мужчин. Оксанка младшая, и единственная девочка, остальные — сыновья. Старших забрали на войну, а Оксана осталась с матерью. Что там было при оккупации, я не знаю, но говорили люди, что мать Оксаны работала в комендатуре — полы там мыла, что ли, — чтобы прокормиться, надо полагать. Ну а как наши вернулись, ее арестовали, и Оксану тоже арестовали, хотя какая в том ее вина, ей тринадцать лет было, что она могла сделать? Старшие братья, кто вернулся, сразу открестились и от матери, и от сестры, да и разъехались в разные стороны, чтобы, значит, анкет себе не портить, а Оксану где-то держали, но потом она вернулась, снова поселилась в своем доме — и пошла работать на фабрику, жила тихо, незаметно, да и люди понимали, что ни в чем она не виновата, потому не трогали ее. Она и сама сторонилась всех, ни в клуб, никуда не ходила, работала на фабрике игрушек и все.

А потом появился этот. Времена тогда были суровые; что касается морали, так и вовсе безжалостные, а он поселился у Оксаны, и хоть люди осуждали ее, но что тут скажешь — взрослая девушка, надо устраиваться, а он очень прилично одевался, красавец такой, что женщины шеи сворачивали, оглядываясь ему вслед. Я часто тогда встречал их, Оксана со мной здоровалась, как со знакомым. Она очень нравилась мне, да, но я так и не решился к ней подойти, а потом появился этот... Может, если бы я решился, все обернулось бы по-другому и у нее, и у меня...

— А что же случилось?

— А случилось то, что и должно было случиться. Он говорил, что работает в адвокатской конторе, даже консультировал кое-кого, люди обращались к нему по-соседски, так сказать. А оказалось, что законы он знает не поэтому. В какой-то день за ним пришли и арестовали, был обыск, и выяснилось, что никакой он не адвокат, а обычный вор. Перед этим в городе ограбили сберкассу. При обыске денег не нашли, но Оксанку снова забрали, вроде бы как соучастницу. Я и сейчас уверен, что она не имела ни малейшего представления, чем промышляет ее любовник. Но ее все же судили — правда, выпустили из зала суда под амнистию. Она была беременна.

— И что?

— А что хорошего? С фабрики ее сразу уволили, времена такие были. Соседи плевали ей вслед, припомнили и мать. Знаете, как оно бывает — находят люди кого-то, над кем можно безнаказанно поглумиться, начинают травить. Вот и с Оксаной так же произошло. Все кому не лень бросили в нее камень. А потом она быстро продала дом и куда-то исчезла. С того времени я ее больше не видел и не знаю, что с ней стало. Мир большой, и я надеюсь, что она как-то наладила свою жизнь.

— Вы хорошо ее знали? Какая она была?

— Как тихое утро. Приветливая, мягкая, не умела ни отпора дать, ничего. Просто слабая — может, потому и случилась с ней такая беда.

— А он? Его вы потом видели?

— Нет, где бы мне его видеть?

— И вы не помните, как его звали?

— Девочка, память у меня крепкая. Я могу позабыть, куда очки засунул, а то время помню так, словно все было не просто вчера, а час назад. Знаешь, что в старости самое страшное? Это когда чувствуешь себя молодым, а уже время умирать. И ты понимаешь, что ничего так и не успел, многое еще можешь сделать, но песок в песочных часах практически закончился. И от этого становится невыразимо горько, да... Конечно, я помню, как звали этого негодяя. Петр Носик, вот как его звали.

Петр Носик... Так вот каким ты был? Интересно, во что превратили тебя годы? Научился ли ты прятать свою волчью ухмылку? Помнишь ли ты милую девушку Оксану, которой сломал жизнь? И знаешь ли ты, что есть у тебя дочь — Анна Петровна Вольская, или Вернер? И внук.. Я уверена, что знаешь. Значит, счастливое семейство воссоединилось, вот только сдается мне, что Оксана Вольская, если она еще жива, ничего о том не знает. Думаю, нам стоит разыскать ее.

— Ну вот, готов ваш снимок.

Фотограф пинцетом вынимает из ванночки мокрую фотографию, еще две полощутся в растворе. Я от нетерпения даже язык прикусила. Что там, на фото? Неужели именно это искал тот парень? И почему Корбут прятал негатив, что такого в нем?

— Не понимаю... Что это?

Рыжий рассматривает еще влажную фотографию. Как ни странно, получилась она четкой, фотограф свое дело знает. Но что на ней такого, из-за чего стоило убивать? Вот группа мужчин, сидят за столом, что-то празднуют. Среди них женщина, видимо, имеет к ним прямое отношение, раз пустили ее в свою компанию. Ну и что тут интересного?

А вот еще снимок, ракурс немного другой. Сняты только женщина и один из мужчин, крупным планом. Женщина как женщина, в темном шелковом платье с кружевным воротничком, а мужчина...

— Интересные снимки.

Фотограф рассматривает их, надев очки.