Марианна Баконина - Смерть на выбор Страница 44

— Я же вижу, что кто-то приходил! Я же не просто так спрашиваю! — Удельное содержание осатанелости на килограмм живого веса возрастало.

— Предположим, приходил. Я по твоей милости сорвалась домой с работы, и что? — соврала Нина. Семейный скандал разрастался по стандартной схеме. Всякая семья скандалит одинаково.

— Послушай! Ты можешь хоть раз хоть что-то воспринять всерьез. Ответь мне: кто у тебя был?

— Ты поганых грибов объелся за обедом!

— Я вообще не обедал, к твоему сведению!

— Значит, клея «Момент» надышался!

— Не дышу, — окончательно рассвирепел Максим, не сумевший добиться простого ответа на простой вопрос. От собственной жены не сумевший добиться ответа. От жены недотепистой и покорной. — Мне надоели твои увертки и твое упрямство. Они всегда только мешают.

Классический скандал, химически чистый. Не хватало только традиционных ссылок: «Правильно меня мама предупреждала», «Не зря мне папа говорил».

— Кто? Кто здесь был?! — Максим уже не спрашивал, он ревел, словно бык, укушенный мухой цеце. Сонной, вялой и вредной.

— Почему тебе не все равно? — недоумевала Нина. Такой неугасимый пыл, такая арапская страсть — раньше Максим удерживал бурный темперамент в сфере служебных интересов. Не приносил в дом.

Минут пять они стояли друг против друга — руки каждый по-наполеоновски сложил на груди. Словесная дуэль переросла в поединок взглядов. Первой отвела глаза Нина:

— Еще вопросы есть? — Какой скудоумный вопрос, а ее всегда считали девушкой язвительной. Почему быт превращает всех в примитивных глупцов?

Максим пыхтел и молчал.

И мог простоять так еще довольно долго. Нина судорожно придумывала, как вывести супруга из скандального штопора.

— Ладно. Я все скажу: у меня был, был сегодня любовник… Я хотела скрыть, но ты, как всегда, догадался.

Микстура оказалась действенной. Максим несколько раз щелкнул зубами, сморщил нос и наконец сумел выговорить:

— Кккакой ллюбовник?

— Обыкновенный. — подчеркнуто сдержанно ответила Нина.

— Ччто ты мне голову морочишь! Лучше признавайся, что ты выложила Сараевскому?

Теперь пришел ее черед заикаться:

— Какому Сараевскому?

— Корреспонденту с телевидения! Он, скотина, тоже этими ножами занимается, на ходу подметки режет, змееныш бессовестный!

У Нины отлегло от сердца. Муж стал привычным и обычным. Колкости насчет коллег, пассионарность, предусмотренная теорией Льва Николаевича Гумилева, и полное нежелание обращать внимание на что-либо другое.

— Нет, Сараевский не заходил. — Она поправила сползшие на кончик носа очки. — Так я кофе сварю?

Максим сразу и безоговорочно ей поверил. И тут же перешел к третьей части Мерлезонского балета.

— Погоди со своим кофе! Что тебе сказали в Кунсткамере?

— Ничего существенного.

Нина все же пошла на кухню. Нетерпеливый супруг не отставал. Ей вдруг стало невыносимо горько и обидно. Что за мужчины пошли — она ему все-таки жена законная, а он устраивает истерики из-за визитов конкурента, а признание насчет любовника пропускает мимо ушей. Он отчего-то очень уверен, что на нее никто не позарится. Только за сию уверенность его следует проучить. Но… Не проучит ли она саму себя — ему все равно, а ей ведь придется переживать, разбираться с предполагаемым соратником по измене. Все же не «стакан воды».

Нина вздохнула и наполнила водой беспроводный чайник — мечту молодоженов. Чей-то свадебный подарок. Потом занялась поисками джезвы, потом достала кофемолку. Обычно они пили растворимый кофе. Кофе настоящий — это настоящий ритуал. Сейчас хотелось именно ритуала, чтобы отвлечься и развлечься.

Максим же уселся в «свое» кухонное кресло, со вкусом закурил и продолжал расспрашивать. В своем неподражаемом стиле:

— Ну, так это действительно история загадочная. И мужик-геолог — занятный. Правильно Горюнов их зафиксировал. Я не думаю, что геолог про подкинутый кинжал придумал. У него книг — вагон, и ни слова про этот ножичек. Ни слова. Может, инопланетяне?

— Да, прогрессивная технология, — ввернула словечко Нина.

— Я ж ничего не утверждаю, я тебя спрашиваю, — отмахнулся журналист. — Там у него какая-то пещера Аладдина. Деревья, ковры, пыль… И сам старичок — этакий интеллектуальный Кащей Бессмертный. Про эзотеризм какой-то рассуждает.

Нина хихикнула. Иногда Максим поражал бессознательными, но верными выводами. Кащей, хранящий некое тайное учение. Все правильно.

— Эзотерикос — по-гречески внутренний, то есть нечто тайное, скрытое, предназначенное исключительно для посвященных.

— Ну вот, я же говорю! И он говорит правду, что не знает, откуда кинжал. Я-то, когда вошел к нему, подумал, будто там сумасшедший живет или шарлатан.

— А он не шарлатан?

Максим уверенно помотал головой:

— Если и шарлатан, то бескорыстный, добросовестно заблуждающийся.

Ритуал разгорался. Кухня наполнилась дивным ароматом настоящего аравийского кофе. Не финские «Паула» или «Президент», не выхолощенный «Мак-Кормик» или «Нескафе», пусть даже в гранулах. Кофейный аромат пустыни — зерна, вызревшие на родине зерна, сначала прокаленные обжигающим солнцем Аравии, потом обжаренные прямым потомком того пастуха, который первым нашел в кострище приятно пахнущие коричневые полуовальные семечки, зерна, размолотые и сваренные в соответствии со строгими предписаниями османских кулинарных книг. Теперь эти зерна превратились в напиток богов. Нина наполнила чашечки костяного фарфора, рядом поставила стаканы с родниковой водой, — правда, из родника водичка попала в бутылку, потом в магазин и лишь потом в их с Максимом холодильник. И села напротив мужа. Неспешный, полусказочный разговор за кофе — тоже часть ритуала.

— Выяснить мне удалось не очень много. Из того, что может тебя заинтересовать, лишь две-три вещи. Во-первых, эти кинжалы — йеменские, это точно, также нечто подобное можно увидеть в некоторых странах Залива. Персидского залива. — Она поправилась, вспомнив, что не каждый обязан быть в курсе территориально-топонимических дискуссий. Максим, во всяком случае, не обязан. — Так вот. То, что кинжал оттуда, — это точно. Следующее. Такие кинжалы — как и повсюду — символ чести. К примеру, их отбирают у подсудимых. Если оправдывают, то нож возвращают. Есть еще одно испытание — на честность. Такой Божий суд. Нож этот раскаляют, и человек, заподозренный во лжи, должен лизнуть лезвие. Если, обжегся, значит, лжет. Если нет — говорит правду.

— Дикие люди! — Максим с кайфом отхлебнул из чашки. Кофе Нина готовить умела.

— Ничуть не более дикие, чем твои излюбленные имиджмейкеры. — Максим пару месяцев назад, накануне выборов в Думу, разразился огромной статьей про специалистов, умеющих из простоватого увальня в спортивном костюме, с золотой цепью на шее и обкусанными ногтями создать политического идола, который вполне может сойти за выпускника если не Оксфорда, то МГУ. За деньги, разумеется.

— Твои творцы имиджей уверены, что серо-стальной строгий костюм с галстуками холодных оттенков заставят широкие массы избирателей, на их высоконаучном языке — электорат, забыть, как нынешний президент дирижировал оркестром в Берлине и проспал встречу с премьером захолустной Ирландии. Причем ссылаются на психологические феномены.

Те, кто сейчас пытается проникнуть в тайну этого древнего обычая, уверяют: лгун переживает, во рту у него пересыхает, вот он и обжигает язык. Тот же, кто говорит правду, в себе уверен, и слюна смягчит ожог. Точно такая же психология.

Максим навострил уши — впереди куда более важные выборы. Про имиджмейкеров еще писать придется, тема, что называется, горячая, а в рассуждениях Нины есть резон. И варварство — слово хорошее, не заезженное.

— Так что поосторожнее с терминами.

Нина допила кофе и вновь наполнила чашки. Явное нарушение правил. Но она так редко устраивает себе такое вот кофейное удовольствие. Ограничиться одной порцией — грех.

— Ну, лижут они эти кинжалы. Что еще?

— Еще они с их помощью защищают свою поруганную честь. Правда, я не сумела выяснить, есть ли какие-то особые приемы фехтования именно этими кинжалами. Единственное — их носят все или почти все взрослые мужчины. Практически не снимая. Следовательно, удар может быть нанесен в любую минуту. Вот так сидят в шатре, пьют кофе — и бух.

— Такое коварство?

— При чем здесь коварство? — покачала головой Нина. — Как сказал Сергей Валентинович — тот ученый, что меня консультировал, — когда ты защищаешь свою честь или честь рода, военная хитрость вполне допустима.

Нина улыбнулась, вспомнив, как именно кандидат наук Перцев рассказывал историю о подпольных ударах кинжалом.

— Они так и отвечают: ты дождись момента и ударь, только посильнее. Чтобы сразу насмерть.