Владимир Колычев - Пацаны, не стреляйте друг в друга Страница 47

– Трудности понимания. Так же, как и у мужчин в отношении женщин... Значит, мог Лосев убить Максютову?

– Ну, если он Пашу смог утопить... Может, она правда его шантажировала. Может, под венец тянула. Валька-то бедная, у нее ничего за душой нет. А у Аллы целое состояние... Но дело в том, что Лосев Вальку очень любил. Гулял, бил, но разводиться бы не стал. Он ее ко всем жутко ревновал. Если с ней развестись, значит, она с другим слюбится... Нет, не стал бы он с Валькой разводиться... Может, Алла настаивала. Может, шантажировала. Не знаю...

– А у Лосева был пистолет?

В доме Лосева был произведен обыск, но ничего подозрительного найти не удалось. Были только охотничьи ружья, зарегистрированные по всей форме закона. Запрещенного оружия не нашли. Хотя Панфилов и надеялся разыскать пистолет, из которого был убит Алексей Полунин... Зато был найден приличный запас морфия в ампулах и порошках – высококачественного кокаина. Скорее всего, Лосев использовал наркотик как обезболивающее. Заглушал боль и деградировал как личность...

– Ну вы сказали... Откуда я знаю, что у него было? Я же ревизию в его доме не делала... Не знаю про пистолет...

– Ладно, пусть этим следствие занимается. А мне сына своего найти надо... И еще выяснить, кто в меня стрелял... Лосев сделать этого не мог. Но он мог организовать покушение. Мог корректировать огонь снайпера...

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Зато я понимаю... У него свой банк, есть служба безопасности, но точно известно, что никто из этой структуры не участвовал в темных делах Лосева...

– И что?

– Но кто-то же участвовал.

– Кто?

– Вот я и хочу знать, кто помогал ему... Он был дома, когда пропала Агата. Но я уверен, что похитители действовали по его указке...

– Может быть, – кивнула Оксана. – Если он что-то задумал, то не отступится. А он глаз на Агату положил. И что-то задумал... Да, мог он.

– Но с помощью кого?

– Не знаю.

Марк Илларионович также не знал, кого Лосев мог привлечь к соучастию в преступлении. Его люди в экстренном порядке прорабатывали все связи Лосева, но пока никаких зацепок. И та информация, которую на него собирали прежде, никак не проясняла ситуацию... Как будто с Луны свалились его сообщники.

– Может, брат Валентины знает, – робко предположила Оксана. – Я, конечно, не уверена... Но брат у нее еще тот жук. На «восьмерке» обычной с таким гонором ездил, будто «Мерседес» под задницей. Я по дороге шла. Нормально шла, ну, чуть дальше от обочины, чем нужно. А он подъехал, давай сигналить, как будто объехать меня не мог. Нахамил... Хамло, в общем. И рожа у него нахальная... С такого станется...

– И часто он к Лосевым приезжал?

– Ну, не часто, но бывало. Последний раз и правда на «Мерседесе» приехал. Не совсем новая машина, но смотрится очень даже... Не иначе как Лосев помог.

– Ну, все-таки родственник.

– Родственник, – хмыкнула Оксана. – Да он матери родной копейки не подаст...

– А она что, на паперти, мать родная?

– Нет, это я к слову...

– Ну, тогда, может, еще что знаете о подозрительных знакомствах Лосева? Так, к слову?

– Так то ж не знакомство, то родство. Но шурин у Лосева точно непутевый. Такие честным путем не зарабатывают... Да и сам Лосев его проходимцем называл. Я ему пожаловалась на него, так он проходимцем его и назвал. И улыбнулся еще. Дескать, что с такого возьмешь...

– Что ж, будем работать по шурину. Как его зовут?

– Так и зовут, Шурик. Шурин Шурик...

– Где его можно найти?

– Что-нибудь полегче спросите.

– Спрошу. И полегче спрошу, и потяжелей...

Допрос продолжался, но ничего интересного Панфилов больше не узнал.

Глава двадцать четвертая

Расстояние от Земли до Солнца – восемь целых три десятых световых минуты. Это значило, что световой фотон от Солнца к Земле идет в течение восьми минут и восемнадцати секунд. Светило может внезапно погаснуть, а свет все еще будет идти к планете, греть, освещать. А до лампочки в гараже рукой подать. И если она вдруг потухнет, то свет от нее исчезнет мгновенно.

Лампочка горела сутки напролет. Сначала это радовало, затем стало раздражать, а на исходе третьих суток уже вызывало ненависть. Кирилл смотрел на нее, стиснув зубы. Она казалась ему ярче солнца, свет резал глаза, но он продолжал исступленно смотреть на нее.

Он чувствовал, что сходит с ума. Ему вдруг стало казаться, что лампочка эта – и есть источник всех его бед. Это она притянула его к этому проклятому дому. Чтобы остаться с ней наедине, он был заперт в гараж. И стоит только погасить ее, как сгинут все беды. Сразу же появится отец с охраной, Лосева застрелят, Агату освободят, они вернутся домой...

– Ненавижу!

Вскрик означал, что Кирилл дошел до наивысшей точки кипения – терпение зашкалило за критическую черту. И тело сорвалось с лежака, изогнулось в истерическом прыжке. Руки потянулись к лампочке...

Сильные ноги, бешеная энергия рывка, низкий потолок – все это позволило ему дотянуться до стеклянного плафона. Горячее стекло обожгло руки, но боли он не почувствовал. Потому и не послал мозг в мышечные узлы рефлекторный импульс, чтобы отцепить руки от источника опасности. Так, держась за плафон, Кирилл и закончил свой прыжок. Ноги твердо стоят на бетонном полу, а лампа в плафоне в руках, на уровне груди. Продолжает светить, а от нее к ламповому патрону к потолку тянется электропровод.

Вспышка болевых ощущений затмила удивление. Кирилл развел в сторону обожженные руки, но лампа вместе с плафоном так и осталась висеть на уровне груди. И светит как ненормальная.

Он поплевал на руки, подул на них, кое-как унял боль. Лампа еще качалась как маятник, но амплитуда колебаний стремительно приближалась к нулю. Зато Кирилл не успокоился. Он внимательно осмотрел провод – не нарушена ли где изоляция, аккуратно взялся за него, потянул вниз.

Было видно, как белая пластиковая змейка вылезает из круглого отверстия в потолке. Видно, где-то там над ним пустоты, в которой строители уложили лишнюю часть провода. Или жалко им было укорачивать его, или лень, но так или иначе, созданный ими запас позволял Кириллу довести провод до самых ворот. Горячее стекло еще не коснулось железного листа, а у него уже родилась идея...

Боль раковой клешней вцепилась в мозг, разливаясь по крови, терроризировала тело. Но есть лекарство, есть способ ее заглушить. И не так важно сейчас, что наркотик не в состоянии избавить от самой напасти.

Морфий успокоил боль, кокаин залакировал возникшую при этом приятность в ощущениях. Теперь можно жить дальше. День, два, три... Может, удастся протянуть целый месяц. Если так, то это время он проведет в полное свое удовольствие. Агата, эта юная девочка с фигурой зрелой девушки, давно потрясала воображение. Теперь настала пора потрясти ее саму...

– Игорек! Музыку! – для пущего эффекта хлопнув в ладоши, приказал Лосев. – То есть я хотел сказать – Музу!

Игорь не даром ел свой хлеб. Он с полуслова понял, чего требует душа его хозяина, и молча направился на второй этаж за Агатой... А хлебушек он кушал не абы какой, весом в тысячу евро за каждый день работы. Слишком много. Но Лосев денег не жалел. На тот свет их не унесешь.

Агата шла под принуждением. Казалось, что Игорь вел ее на невидимом поводке. Неряшливая, волосы всклоченные, глаза опущены к полу.

– Нарочно блузку испачкала? – недовольно спросил Лосев.

Агата молча пожала плечами.

– А с волосами что сделала?

Тот же ответ.

– Да ты хоть сажей лицо намажь, мне по барабану! Я три дня женщин не видел! Ты хоть понимаешь, что это значит!

Агата жалко всхлипнула, расплакалась. Поджав плечики, поднесла руки к глазам, растирая слезы.

– Ты меня на жалость не бери. Я от жалости еще больше возбуждаюсь.

Агата продолжала плакать. Но Лосева это совершенно не трогало.

– Я тебе три дня давал на размышление. Ты подумала?

– Да, – не отнимая рук от лица, кивнула она.

– И что?

– Я не хочу.

– А как же благоразумие?

Он поднялся со своего места, подошел к Агате, с силой схватил ее за руки, развел их в сторону.

– Не тронь меня!

Девушка взбрыкнулась, но вырваться не смогла.

– Как это не тронь? – осклабился Лосев. – Я твой муж, что хочу с тобой, то и сделаю...

– Ты не муж, ты сволочь.

– Может, и сволочь. Но муж. Правда, нелюбимый... Если бы дала согласие, был бы любимым. А так – нелюбимый муж. Но тем не менее... Разве я не говорил, что через три дня ты будешь моей женой?

– Ты сам все это придумал!

– Сам не сам, а никуда ты от меня не денешься.

– Оставь меня в покое!

– А если нет, то что?

– Посадят тебя! В тюрьме сгниешь!

– В тюрьме твой отец гнить будет. На этот раз он выкрутился, но ничего, я еще раз его подставлю. А мамку твою в расход... Я могу. Не веришь?

– Не надо.

– Я спрашиваю, ты веришь?

– Нет... То есть да... Не надо, прошу!