Р. Гордон - Пуля для звезды. [Пуля для звезды. Киноманьяк. Я должен был ее убить. Хотите стать вдовой?] Страница 48

— Позвольте ему войти!

Дельмас и Соважон предстали перед Фонтенем, загорелое лицо которого резко контрастировало с отворотами пижамы из белого льна. Все его обаяние куда-то исчезло.

Почти бессознательно оба полицейских удивились произошедшим с актером переменам. И в то же время некая замкнутость, смешанная с недоверием, часто возникающая у людей искусства, полностью исчезла.

— Не знаю, продвинулось ли ваше расследование дальше того, что я почерпнул из газетных статей, — начал Фонтень, отбросив рукой газеты с одеяла, — но могу сказать лишь одно: обвинять Жан-Габриэля Эрналя в серии преступлений и попыток покушения на создателей фильма — ошибка. Вы можете возразить, что я всего лишь актеришка, не знающий методов полицейского расследования, но я воздержался бы от переоценки явных доказательств виновности, оставленных у последней жертвы.

— Вы говорите о следах пыли от замши и волосках парика? — спросил Дельмас.

— Не кажется ли вам это несколько грубоватым, несколько притянутым? Тем более, что у Эрналя душа не убийцы. Даже наоборот. Это человек, все испытавший, все вкусивший и, если он за что-то берется, делает все со знанием и спокойствием. Он был слишком привязан к Тони, чтобы причинить ему боль. То же самое и с фильмом: немыслимо, чтобы Эрналь его уничтожил. Я много размышлял обо всем этом, и мое мнение таково: он убит, как и все, но убийца тщательно скрыл его труп, чтобы свалить на него вину. Еще одна деталь: попытайтесь вырвать несколько волосков из парика — и вы увидите, как это легко!

Улыбка Соважона быстро сошла с лица, он практически только что выполнил совет актера.

— Вы будете счастливы узнать, что мы пришли к тому же заключению, что и вы, — сообщил инспектор Дельмас.

— Значит, я не зря снимался в дюжине полицейских фильмов! — заметил Фонтень.

Он пытался шутить, но на душе у него было невесело. Актер медленно протер глаза.

— Я думаю, у вас есть идеи насчет личности убийцы? — спросил Дельмас.

— И да и нет, — прошептал Фонтень, протянув руку к стакану с минеральной водой, стоящем на столике у изголовья.

Медленно выпил, облизнул пересохшие губы и продолжил:

— Я хочу сказать, что после смерти Франсуазы Констан, случайной, пока нет доказательств обратного, и исчезновением Эрналя, я отказывался верить в возможную связь между событиями. Я сказал «отказывался», что означает нежелание предполагать возможность связи. После смерти Луврие мне пришлось взглянуть на события открытыми глазами. А когда Маги…

Не закончив фразы, он махнул рукой, выдав тем самым свои эмоции.

— Что вы знаете точно? — спросил Дельмас.

— Многое из того, что вам необходимо знать. В 1962 году Эрналь организовал распределение ролей в «Скажите, что мы вышли», как он полагал, идеальное и объединившее Франсуазу Констан, Даниэль Пакен и его самого; главная роль оставалась за ним. В те времена Франсуаза была одной из ведущих звезд, и мы были уверены, что благодаря ей фильм ждет успех, даже в самом худшем случае! Я был на пути к славе. Что же касается Даниэль, то она была дебютанткой, несколько раз появлявшейся на театральной сцене. Она не выдающаяся актриса, но ее чувственность, ее прелестная небрежность в совершенстве подходили для роли. Оставалось определиться с ролью Лены, очень спокойной девушки, немного отрешенной, которая…

Фонтень прервал свой рассказ вопросом:

— Вы видели фильм?

Инспектор отрицательно покачал головой.

— Говоря в двух словах, мы, две пары: Франсуаза и Эрналь и Даниэль и я, псевдоинтеллектуальные пары, громогласно произносящие между двумя бокалами виски фразы о самоочищении, но слишком эгоистичные и привязанные к маленьким радостям жизни, чтобы действительно желать перемен. Все это воспроизводится в полутонах с незначительным текстом. Противоположность нам — Лена. Серьезность, искренность, красота. Все то, чем не обладаем мы. Она стеснительна и притягивает нас обоих вплоть до момента, когда, без каких бы то ни было прямых объяснений, мы понимаем, что Лена — лишь воображаемый образ того, что мы желаем в ней видеть. В действительности она чище, чем мы, но обладает удивительной скрытностью и терпением.

Внезапно осознав всю не разделяемую ими экзальтацию, Фонтень продолжил с некоей иронией, как бы стесняясь самого себя:

— Это действительно выдающийся фильм, вы же знаете…

Затем, уже более спокойно, продолжил:

— Эрналь обошел все курсы драматического искусства Парижа, чтобы найти подходящую для этой роли девушку, тем более, что роль немногословна. Необходима была выразительность взгляда, естественность… Эрналь встретил ее на улице, на бульваре Сен-Мишель, девушка где-то училась. Ей было лет шестнадцать-семнадцать…

— Как ее звали? — поинтересовался Соважон.

— Я знал лишь ее имя: Элен, которому она предпочла Лену, имя своей героини.

— Была ли она замужем или обручена?

— Не знаю. Она не делилась с нами. А когда ее начинали расспрашивать, отвечала: «Я не интересна…» Предложение Эрналя позабавило ее, она ничего не понимала в кино, но согласилась на пробу. И проба оказалась великолепной… до того блестящей, что мы — актеры, Франсуаза и я, а может быть, и Даниэль, почувствовали, что Лена крадет наш фильм! Мы выехали в Гремильи, в Солонь, где устроились в поместье друга Эрналя. Нам нужен был месяц: две недели на репетиции и две на съемки, но в действительности ничто не было пущено на волю случая. Мы, актеры и техники, были своего рода семьей, все знали свое дело, у всех был какой-то театральный опыт. Лене было чуждо то, что нас волновало, и мы этому смутно завидовали.

— В общем, то, что и в фильме, — резюмировал Соважон.

— Точно, — подхватил Фонтень тоном, означавшим, что замечание поверхностно. — Мы много пили. Эрналь курил марихуану. Даниэль была моей любовницей, но не увлекала меня. Я был любовником Франсуазы, а ассистент режиссера была некрасива… Мне нужна была Лена. Все желали ее… а Эрналь полагал, что имеет на нее все права.

На мгновение он замолчал, взгляд его затуманился; полицейские вежливо молчали.

— Вы догадываетесь о последствиях, — продолжил он. — Слишком много друзей или, скорее, соучастников противостояли друг другу. Мы решили развратить, слово несколько литературное, но точно по сути, Лену. Начали с того, что заставили ее пить. Затем от алкоголя она перешла к наркотикам, по пути пройдя через постель Эрналя и мою тоже. Дело довершили техники. Все это с согласия Франсуазы и Даниэль, которых разумность и целомудрие Лены раздражали. Лишь ассистент режиссера нам противостояла… Но что она могла сделать!

Фабрис Фонтень вновь погрузился в свои мысли и поудобнее устроился на подушке.

— Лена быстро поддавалась влиянию, была хрупка и сверхчувствительна. Она не оказывала нам никакого сопротивления. Самое ужасное в этой авантюре с… (актер поискал подходящее слово и нашел его)… разрушением — ей, возможно, послужил фильм. Мы снимали сцены в хронологическом порядке и Лена, казалось, падала на наших глазах, как того и требовал сценарий, но не теряла своей красоты. Она была все так же прекрасна, но еще более отчуждена и обеспокоена. У нее было два или три нервных кризиса. О враче никто не заикался. Девушки, заботясь о ней, наливали ей стаканчик спиртного! Мы сыграли с ней ужасную шутку…

Фонтень заколебался, продолжать ли ему излияния, затем решился.

— Однажды, когда я совершенно голым лежал на постели, с вылезшими из орбит глазами и весь в крови (я убил кролика), она меня увидела…

Актер тряхнул головой, не закончив фразы.

— Последние дни съемок Лена не понимала даже самых простых указаний. Она нас больше не слышала. В некоторых сценах Эрналь снимал ее со спины…

Торопясь закончить, Фонтень заговорил быстрее.

— Когда фильм отсняли, мы отправили ее в Париж и бросили там прямо на улице… Солидарные… и стыдящиеся себя, я думаю. С тех пор я ее не видел, хотя часто вспоминал. Мы ее не убили, но в каком-то смысле она была мертва. Что с ней стало? Может быть, она вылечилась? Мы оставались безнаказанными… по крайней мере, до сих пор! — подчеркнул актер. — И все же… я спрашиваю себя, связана ли история Лены Лорд каким-то образом со смертью Франсуазы, Луврие, Даниэль… Вам это выяснять. Естественно, мы можем найти оправдание. У Лены, когда мы ее оставили, уже проявлялись признаки душевного расстройства. Можно было убедить себя, что она станет рано или поздно безумной, в любом случае… но это не имело большого значения! Итак, я вам рассказал все, что знал, — почти со злостью заключил он.

— Мы будем вам признательны, если вы больше никому не скажете об этом. В особенности представителям прессы, — рекомендовал Дельмас.

— Не беспокойтесь… «Михаил Строгав» с этим и умрет, тем более, что в этой авантюре трупов и так хватает.