Виталий Гладкий - Талер чернокнижника Страница 49

Мозаика начала складываться. Притом практически без усилий с моей стороны. Отдельные ее кусочки сами начали сползаться к единому центру и клеиться на основу.

Охота шла за талером графа-чернокнижника. Кому-то он сильно понадобился. Что касается самих охотников, то их кровожадность и настойчивость в достижении цели были поистине дьявольскими. Они будто выползли на свет ясный из адских глубин, где существует одно зло.

Мне теперь стало ясно, что хотел найти лозоходец в моем подъезде. Он искал квартиру, где находится монета. Но почему тогда его напарник, уродливый убийца, не сориентировался, как должно, а сначала искал талер в жилище Хамовича, затем добрался и до квартиры Альфреда?

У меня уже не было сомнений, что вилообразная ветка – точный инструмент. Лозоходец сразу определил, что у Паташона талера нет, когда ходил вокруг его дома. Скорее всего, он даже не определял, – это было сделано раньше – а уточнял свои данные. Потому старик так легко отделался.

Если бы монета находилась у Паташона, то ему не помог бы и свирепый Гурд…

То, что эти страшные оборванцы пришли не ко мне, могло значить только одно – Князь даже под пытками не сказал им, что талер уже в моих руках. Он направил своих истязателей к Паташону, так как знал, что того голыми руками не возьмешь. И в принципе Князь сказал им правду.

Он не учел лишь один важный момент – что эти исчадия ада не удовлетворятся только информацией, но отберут у него еще и жизнь. Скорее всего, так они заметают следы – чтобы никто не узнал, за чем идет охота. Поэтому и были убиты все, кто имел хоть малейшее отношение к талеру чернокнижника.

А каким образом они вышли на Князя? Скорее всего, через того человека, который когда-то продал ему злополучный талер. Кто он – неизвестно, но думаю, что в милицейских сводках, в графе «Убийства», его фамилия уже отражена.

Ладно, допустим все это так. Но как они вышли на наш дом? Ветка показала? Сомнительно. Не могли же эти уроды шлындрать по городу с лозой в руках, выискивая нужный объект. Для этого нужно очень много времени. К тому же, как они узнали, что монета находится в нашем городе, а не, скажем, в Москве или в Казани?

Естественно, объяснений может быть множество. В том числе и такие, которые относятся к запредельным областям человеческого бытия. Мистика, одним словом.

Но мне казалось, что у меня был ответ на этот вопрос. Я вспомнил свою первую встречу с назойливым нищим. Это было еще до звонков телефонного хулигана. Однако тогда этот оборванец ничего не просил, а шел по тротуару, не поднимая головы.

Нищий выглядел очень робким, и мне показалось, что он просто в ужасе от проносившихся мимо автомашин. Иногда он даже шарахался в сторону, когда очередной лихач, поравнявшись с ним, добавлял газу.

Оборванец старался казаться как можно незаметней, но разве можно не заметить таракана, который ползает по праздничному столу, накрытому белой скатертью? Прохожие – в основном молодежь – брезгливо обходили его по дуге, а некоторые отпускали в адрес нищего разные нехорошие шуточки.

Короче говоря, создавалось совершенно фантастическое впечатление, что оборванец каким-то образом попал в двадцать первый век прямиком из средневековья. Хотя бы потому, что его одежда сильно отличалась от шмоток наших родных бомжей, да и сам он словно сошел с рисунков и гравюр западных художников шестнадцатого века.

По правде говоря, в тот момент я особо к нему не присматривался. Это сейчас мне все вспомнилось в деталях. А тогда я чересчур был занят своими мыслями, чтобы обращать внимание на очередного бездомного, коих после развала Союза расплодилось великое множество.

Я возвращался от Чикина – большого мастера по подделкам нумизматических раритетов. Нет, мне не нужен был новодел, чтобы временно – до приобретения подлинника – заполнить пробел в коллекции. Я всего лишь носил ему на чистку приобретенный у Васьки Штыка рудничный талер.

Конечно, я и сам в этих делах не пас задних, и кое-что умел, но Пал Саич работал просто гениально. Из его рук даже самая забитая и истертая монета выходила как новенькая.

Он чистил монеты каким-то специальным раствором собственного изобретения, который совершенно не нарушал слой патины, покрывающий экземпляр (а патина в глазах коллекционера обладала большой ценностью). И в то же время этот раствор «проявлял» самые мельчайшие детали изображения на аверсе и реверсе монеты.

Я шел окрыленным и думал только о своем сокровище, которое лежал, завернутое в мягкую фланельку, во внутреннем кармане пиджака, застегнутом на «молнию».

Пал Саич чистил талер при мне. Я не хотел выпускать монету со своего поля зрения, чтобы не дать возможности Чикину ее скопировать; за ним такие грешки водились. Особенно когда ему в руки попадал редкий, а значит, ценный экземпляр.

Что поделаешь – была у этого очень талантливого человека такая слабость…

Перед тем, как приступить к чистке, Пал Саич долго вертел талер в руках и цокал языком от восхищения. У него был потрясающий нюх на раритеты, но то, что он держал в руках, видимо, сразило его наповал.

Мастер даже не стал упрашивать меня, чтобы я продал ему этот талер. Он сразу прикинул, сколько может стоить монета на аукционе, а потому был уверен, что на эту сделку я не пойду – у него не имелось так много денег.

(Чикин не считал себя коллекционером, однако некоторым его раритетам могли позавидовать и солидные музеи. Для чего Пал Саич приобретал уникальные и очень дорогие монеты, думаю, объяснять не нужно…)

Когда я проходил мимо оборванца, его будто током ударило. Он даже споткнулся. А затем потопал за мной, как привязанный невидимой, но прочной нитью. Но я обратил на это внимание лишь тогда, когда стал переходить улицу, на противоположной стороне которой находился мой дом.

Естественно, я не стал дожидаться, когда загорится зеленый свет для пешеходов, а по привычке устроил забег с препятствиями в виде несущихся под всеми парами автомашин. Перебежав улицу, я обернулся и с видом победителя показал большой палец какому-то чересчур нервному водиле, которые за считанные секунды успел рассказать мне чей я сын, как зовут меня, моих родителей, а также обозначил мою сексуальную принадлежность.

Тут-то я и увидел, что нищий в отчаянии мечется на противоположной стороне улицы, не решаясь последовать моему примеру. Он даже начал подвывать от страха и бессилия. Удивительно, но, несмотря на шум моторов, этот вой я все-таки услышал.

Однако в тот момент проблемы этого бомжа, как я определил его общественный статус, меня мало волновали. Развернувшись, я почти бегом направился к своему подъезду, горя желанием рассмотреть талер через лупу – вдруг после чистки открылись еще какие-то детали изображения.

А потом через некоторое время начались телефонные звонки…

Похоже, нищий каким-то образом почуял, что талер лежит в моем кармане. Для него это открытие было сродни раскату грома среди ясного неба. Однако он смог узнать лишь дом и подъезд, в котором я жил, но не квартиру.

Тогда с какой стати меня терроризировали телефонными звонками? И тут я вдруг вспомнил разговор жены Альфреда с какой-то дамой из соседнего подъезда. Супруга Джумбо жаловалась, что из-за телефонных хулиганов муж в течение месяца два раза менял номера телефонов.

Кстати, и Андроник однажды начал что-то говорить мне на этот счет, но я постарался побыстрее уйти от него в отрыв. Дело в том, что заумные бесконечные речи ученого соседа вызывали у меня чисто щенячье желание поднять ногу и помочиться на его спортивный костюм времен позднего социализма и стоптанные домашние тапочки, а затем еще и облаять.

Значит, звонили не только мне одному! Почему – это другой вопрос. Может, все это делалось ради психологического давления. Ведь нищий не знал точно, в какой квартире я живу, поэтому его подельники (а может, и он сам) звонили по всем телефонам нашего подъезда.

Скорее всего, готовилась почва для будущего гипнотического внушения, вспомнил я одного очень известного «экстрасенса-чудотворца», в смутные времена развала Союза заряжавшего «чудодейственной» энергией с экранов телевизоров бутылки и банки с водой. Именно тогда была унавожена и вспахана почва для грядущей прихватизации с последующим оболваниванием бывших советских граждан всякими финансовыми пирамидами и инвестиционными фондами.

Наверное, те, что искали талер графа-чернокнижника, думали, что и нынешнему владельцу он представляется огромной ценностью, выражающейся в каких-то его магических свойствах. (Действительно, не ради же самого серебра, из которого была изготовлена монета, ее так жаждали заполучить).

Поэтому они хотели заставить нового владельца талера нервничать и бояться, чтобы он сдался и отдал раритет без сопротивления. Именно ОТДАЛ – сам, по своей доброй воле.

Эта мысль пронзила меня раскаленной иглой. Где-то в какой-то книге я читал (или мне дед рассказывал, точно не помню), что только в таком случае магическая сила предмета переходит вместе с ним к его новому обладателю.