Леонид Словин - Война крыш Страница 5

— Полиция быстро уехала?

— Ты что! Когда я уходила, полицейские только съезжались.

— Много?

— Порядочно. Машины, мотоциклы. Хочешь взглянуть?

— Нет.

— Как ты думаешь, кто его?…

Гия не поддержал разговор.

— Куда пойдем?

— Как обычно…

Попадая в Старый Город, Гия любил заглянуть к христианским святыням, в храм Гроба Господня. У себя в Грузии, где он жил мальчиком, одно время Гия считался христианином, даже носил крест. Ходил с бабкой, матерью отца в церковь.

— Может, в Храм Петуха?

Через ближайшие ворота — Сионские — они вышли наружу, двинулись вдоль крепостной стены. Перейдя через дорогу, которую называли Папской, в честь кого-то из Пап, приезжавших сюда, они спустились к католической церкви Петушиного Крика, Храму Петуха — совсем новому, с золотым петушком на куполе.

Тут ощущалось близость Восточного Иерусалима…

По другую сторону долины поднималась серая, цвета старых костей арабская деревня Сильван. В стороне виднелась знаменитая Масличная Гора. Остатки синагог и могильника сына царя Давида тянулись вдоль дороги, вперемежку с кручеными стволами тысячелетних маслин. Несколько месяцев назад Гия работал здесь с бригадой, сооружавшей каменную ограду, напротив храма. Арабы-христиане, сторожившие этот уголок Святой Земли, его знали. Пропустили без платы. Они прошли к чистенькой, смотревшейся, как игрушечная, католической церкви. Церковь была построена на месте, где две тысячи лет назад стоял дом легендарного первосвященника Каиафы. В ней заседал синедрион. Сегодня святыня была абсолютно пуста. Вике храм нравился именно этим. Особой симпатии ни к одной из религий у нее не было. В крови у нее тоже было намешано всякого… Постояли в верхнем пустом зале.

Археологам тут сложно работать. «Ткнешь в пол, проткнешь чей-то потолок!»

На этом месте судили Иисуса…

В каменном полу было отверстие, в которое после суда осужденных опускали на веревке на шестиметровую глубину. Специальный страж обрезал веревку. Каменный мешок был с отвесными стенами. Осужденный в одиночку уже не мог оттуда выбраться. Туда же спустили Христа…

Неожиданно Гия поймал взгляд хаверы. Понемногу он научился в нем разбираться. Вика смотрела своими лучистыми безгрешными глазами животного — чистого перед Богом и людьми…

— Прямо тут? В храме?

Она молча показала на другую сторону зала. На хорах было что-то вроде класса с партами, с черной доской. Дальний конец скрывала ширма. С этой минуты они двигались неслышно — слаженно. Дверь в класс была не заперта. За ширмой стоял обтянутый синтетическим покрытием стол. Гия помог ей спустить трусы, приподнял на край стола. У нее были белые полные колени, которые и созданы-то были только для того, чтобы их раздвигать. Гия обнял ее. Они ритмично плавно раскачивались. Вика стонала. Все сильнее и громче. Она не контролировала себя, могла закричать на весь храм. Гия ладонью накрыл ей рот.

Крик замер вместе со всем непереносимым, острейшим, невозможным…

Она открыла глаза, все вокруг было как в тумане. Помещение наполнял естественный свет, проникавший сверху — через купол. Зал впереди был вроде концертного. Со сценой.

Изображения трех женщин и трех мужчин смотрели на них с обеих сторон алтаря.

— Это — три Марии…

— Да?

К Вике словно ничего не приставало. Гия разглядывал фрески. Он быстро загорался и так же быстро остывал. В этот момент он был уже далеко от нее. Его больше всего на свете интересовали фрески. Вика привела себя в порядок. Его отстраненность её не расстроила. «У ребят свой бзик… Чего-то ищут, выдумывают, мучаются. А кончается и у них, и у нас одним и тем же… Только они не хотят это признать…» У нее уже было до него несколько парней.

Богоматерь Мария не фреске сидела, а две другие Марии — Мария Магдалина и Мария Египетская — стояли. Двоих из тех мужчин, что были изображены по другую сторону алтаря, казнили вместе с Иисусом, но за другие дела…

— Две бывшие проститутки и два первых вора в законе…

Гия будто стал мягче.

Церковь Петушиного Крика была посвящена грешникам… Они оба слышали это объяснение от американки-экскурсовода, и, как обычно, Вика вроде пропустила все мимо ушей. Но оказалось, именно она каким-то образом догадалась о главном! В этом храме, посвященном грешникам, грехи заранее отпущены. Именно на этом месте в том году два раза прокричал петух, а потом и в третий — после того, как Петр трижды отказался от Учителя.

Вика показала на барельеф.

— А при чем здесь ягненок?

— Заблудшая овца, которая не останется без пастыря, который вернет её назад, в стадо…

Он изредка приобщал её к своим знаниям.

— Пойдем…

Гия помог ей спрыгнуть со стола. Они вышли наружу. Солнце палило все так же нещадно.

— Смотри…

Рядом с домом сохранился кусок старой древнеримской дороги, цепочка грубо отделанных тяжелых плит.

— Христа судили в ночь с четверга на пятницу. В пятницу на рассвете вынесли приговор. Подняли из мешка сюда. На этой площадке народ всю ночь ждал решения синедриона…

«Ну, хитрец!» — Она-то думала, ему неинтересны объяснения американки-экскурсовода — ходил хмурый, ничего не спросил. На самом деле все запомнил.

Дом Каиафы находился за Сионскими Воротами Старого Города. Ставки римлян тут не было. Вводить осужденного Христа в город через эти ворота было опасно. Священнослужители боялись: собравшиеся у дома иудеи могли убить Иисуса, а по другой версии, наоборот, освободить. Старой римской дорогой, той, что шла у дома Каиафы, Спасителя повели вдоль стены к дому Понтия Пилата, где несли службу солдаты римского легиона. Таи через Львиные Ворота ввели Иисуса в город. Дальше он шел по Скорбному Пути, по Виа дела Роса…

— Это было уже в пятницу…

Привести в исполнение приговор, и похоронить осужденного надо было успеть еще до наступления субботы, поскольку в субботу евреи не хоронят и не ходят к местам погребений.

— Поэтому в субботу к мертвому Иисусу никто не мог подойти, а в воскресенье он воскрес.

— С чего ты вспомнил?

— Не поняла?

— Не-е…

— Храм-то покаявшихся грешников! Убийцы! Проститутки, воры… Познавшие грех и раскаяние ближе Богу, чем те, кому не было дано искушений. Пошли…

Он заспешил домой.

— Поедем на такси, как белые люди. Я плачу.

— А откуда деньги? Хозяин дал?

Ничего другого не пришло ей в голову.

— Вроде того.

Многоквартирный дом на Бар Йохай бурлил с самого утра, с того самого момента, когда раздался безумный вопль хасида Ицхака Выгодски… На всех этажах узкого подъездного колодца кричали, жестикулировали возбужденные люди. Они и при других-то обстоятельствах вели себя шумно. А теперь и подавно!..

Борька Балабан — кареглазый, с золотистыми патлами, с бледным веснушчатым лицом — на лестничной площадке второго израильского этажа нутром отзывался на все разговоры вокруг. Попервости это никому не бросалось в глаза. Парней — выходцев из СНГ, «русим», в доме было трое, они жили своей жизнью, тесных отношений соседи с ними не поддерживали, только здоровались, встречаясь на лестницах, на галерее внизу. Бар Йохай населяли в основном выходцы из Марокко и тайманцы — смуглые, похожие на арабов симпатичные уроженцы Йемена.

— Кетель… Кетель… — раздавалось во всех углах.

«Кетель…»

Когда-то в Санкт-Петербурге решением комиссии по делам несовершеннолетних Борька был направлен на год в спецПТУ. Там он и нахватался российской уголовной фени и язык этот знал отлично.

«Укецали»! Иначе — убили!

Он примчался к месту происшествия одним из первых, едва вой полицейской сирены оповестил улицу. Далеко бежать не пришлось: несколько прыжков по лестнице с четвертого этажа, где он и еще двое парней снимали на троих комнату и салон за 500 долларов в месяц. Все трое приехали по молодежной программе как школьники, приняли гражданство. Теперь вели самостоятельную жизнь. В ожидании призыва в ЦАХАЛ, Армию обороны Израиля…

Балабан вертел головой, перехватывая отдельные фразы. Он едва успевал поворачивать голову.

Кто-то вспомнил:

— Амран жаловался, что у него хотят отобрать место на Кикар Цион, где он сидит. А отдавать не собирался…

Сосед с третьего этажа — смуглый выходец из Йемена, по-здешнему тайманец, облезлый, с выцветшими клочками волос на подбородке и щеках — вытянул перед собой сложенные щепотью пальцы:

— Люди перестали жить по Торе! А ведь умирать будем!

Он повторял это по любому поводу много раз в день.

Собеседник, такой же старый курд, возразил:

— Может, наследники?

Тайманец удивился:

— Я тут десять лет! Ни разу не появлялись, ни брат, ни сестра…