Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Семенов Юлиан Семенович Страница 53

— К чему?

— Джо, тебе сохранил жизнь министр юстиции Роберт Кеннеди не для того, чтобы ты рассказывал мне сюжеты детективных фильмов. Тебе сохранили жизнь для того, чтобы ты помог нам разгромить «коза ностру».

— «Коза ностра»… Вы никогда не разгромите «коза ностру», потому что это — второе правительство Америки, сэр. Вы ничего не сможете сделать с Синдикатом. Что вы сделаете с Джо Бонано? Он ведь — формально — руководитель фирмы по торговле недвижимостью. А на самом деле — босс Нью-Йорка. Что вы сделаете с Джозефом Профачи? За ним почти весь импорт оливкового масла, вы ведь так любите оливковое масло, помогает от атеросклероза и все такое прочее. А Профачи — «второй босс» Нью-Йорка. Что вы можете сделать с Карло Гамбино? Он — главный консультант Синдиката, он не завязан ни в чем, хотя без его совета ничего не делают наши люди. А Томас Лукезе? Он — владелец крупнейших предприятий по пошиву одежды и — одновременно — босс Нью-Йорка. А Вито Дженовезе? Он сидит в Атланте, но ведь каждую неделю получает отчет о работе «коза ностры» и дает указания своим людям по важнейшим вопросам стратегии Синдиката… Что вы сможете сделать с ними, сэр?

— Для того чтобы сделать, надо знать, Джо. Ты нам поможешь узнать. Все. До самого конца.

— Ответьте мне на один лишь вопрос, сэр. Только ответьте мне правду — Луки-Лучиано был агентом ФБР?

Вопрос застал Флинна врасплох — особые отношения Лучиано с секретными службами был «тайной тайн» и ЦРУ и ФБР.

— Вот видите, — продолжал между тем Джо Валаки, ставший отныне Ди Марко. — С вами был Лучиано, «босс боссов», а вы не смогли убить «коза ностру». Или вам не позволили это сделать? Роберт Кеннеди — сильный человек, все-таки брат президента, но и он не всемогущ в этой стране. А если он станет упорствовать в своей вражде, его ударят, и ударят больно — поверьте мне.

Вся родня отреклась от Джо Валаки, когда из тюрьмы в Атланте пришел сигнал от дона Вито Дженовезе. Дети публично прокляли отца, жена потребовала развода, родственники выдвинули версию, что Джо сошел с ума.

Джо Валаки умер в тюрьме от внезапной и странной болезни.

— Так будет с каждым изменником, — говорили среди людей «коза ностры», когда сообщение о его смерти появилось в газетах. — Рано или поздно его настигнет наша всепроникающая кара. Никто не умрет своей смертью, никто, даже в одиночной камере, где стоит цветной телевизор и мягкая кровать.

…Возвращаясь к «вражде» мафии и фашизма, стоит привести ряд постулатов, которые словно бы специально сформулированы для практической «деятельности» ордена преступников.

Постулат первый — об отношении к профсоюзам (через них мафия работает):

«Национал-социалистские профсоюзы отнюдь не должны являться органами классовой борьбы, а только органами профессионального представительства. Национал-социалистское государство не знает классов.

Дух классовой борьбы свойственен не профсоюзам, как таковым, а свойственен только марксизму, который сумел сделать из профсоюзов орудие своей классовой борьбы».

Постулат второй относится к «воспитательной работе» мафий, к тому, как надо готовить гангстеров, как воспитывать в них ненависть к культуре, слепое поклонение «устному» приказу.

«Широкие массы народа подчиняются прежде всего только силе устного слова. Кто лишен страстности, у кого уста сомкнуты, тот не избран вестником воли. Человеку, который является только писателем, можно сказать: „сиди за столом со своей чернильницей и занимайся теоретической деятельностью, если только у тебя имеются для этого соответствующие способности. Вождем ты не рожден и не избран“».

Постулат третий: об отношении мафии к людям, к «толпе», «быдлу», «стаду», именуемому порой более мягко — «масса».

«Психика широких масс совершенно не восприимчива к слабому и половинчатому. Душевное восприятие женщин менее доступно аргументу абстрактного разума, чем не поддающимся определению инстинктам, стремлению к дополняющей ее силе. Женщина гораздо охотнее покорится сильному, чем сама станет покорять себе слабого. Да и масса больше любит властелина, чем того, кто у нее чего-либо просит. Масса чувствует себя более удовлетворенной таким учением, которое не терпит рядом с собой никакого другого, нежели допущением различных либеральных вольностей. Большею частью масса не знает, что ей делать с либеральными свободами, и даже чувствует себя при этом покинутой».

(Автором этих «постулатов», столь точно прилагаемых к правым вообще и к мафии в частности, был Гитлер. Хороший у маоистов союзник, а? Попробуй найти другого для ведения «героиновой войны» и террора?!)

…Ни в Палермо, ни в Термини я не нашел ночлега: цены на отели здесь очень высоки.

— Поезжайте в Сефалу, — посоветовали мне, — это красивый городок, старинный, прямо на берегу, там есть несколько отелей разных категорий.

И я поехал в Сефалу.

Возле бензозаправки остановился, решил подзалить двадцать литров. Вообще-то на Западе заливают пять-десять — бензозаправки на каждом шагу, а бензин дорог, зачем зря тратиться, выветрится еще два-три литра, а это — деньги, и немалые. Я же, приученный к нашим громадным пространствам и сугубо малым количествам бензоколонок, заливался под завязку; люди смотрели на меня, выпучив глаза, особенно когда из бака выплескивался бензин — здесь сцеживают до капли, словно кондитеры, украшающие воскресный торт дорогим кремом.

Задний левый баллон моего «фиатика» чуть подспустил. Я открыл багажник — решил посмотреть, где инструмент. Багажник легко поднялся, а я обомлел: ни баллона, ни инструмента не было.

Я сразу вспомнил, как в позапрошлом году возвращался из Испании через Францию и как в Провансе у меня полетел баллон на маленькой дороге местного значения, — приходилось высчитывать каждый франк, конец путешествия, а проезд по автостраде здесь дорог, время ценится высоко, выезжая на четырехрядную дорогу ты можешь развивать скорость до ста семидесяти километров (коли позволяет мощность двигателя), на узеньких же, бесплатных дорогах максимальная скорость — шестьдесят километров. Темень была, хоть глаз выколи. Трещали цикады, как у нас на юге, ветер был соленым, угадывалось близкое море.

На страдах то и дело торчат телефоны «автосос»: позвони — через полчаса приедет техпомощь. Другое дело — сдерут с тебя за эту помощь три шкуры, но помощь окажут квалифицированную; ничего не попишешь — за комфорт надо платить. Здесь же, в тихой и темной французской провинции, не то что «автососов» — ни огонька не было. Менять баллон в темноте — дело не из легких. Спасибо покойному отцу; он посадил меня за руль в Берлине, в сорок пятом, и был это маленький «оппель-кадет», и я тогда впервые испытал ощущение подчиненности скорости, и это прекрасное ощущение, а потом отец и его друг комбриг Лесин учили меня менять баллоны, и заставляли это делать ночью, без света. (Хотя гитлеризм был сломлен, солдаты не могли свыкнуться с солнцем и тишиною — война куда как протяженнее в памяти, чем мир.)

Я поменял баллон, запасной камеры у меня не было, и поэтому ехал по темной тихой деревенской дороге в Марсель с особой осторожностью, будто босой шел по траве, возле строительной площадки, где всегда валяются куски дерева с торчащими гвоздями.

В Марсель я добрался поздно ночью, посмотрел цены на баллон и почесал в затылке: денег явно не хватало.

Утром купил подержанный — за восемьдесят франков.

Сейчас, возле Сефалу, я немедленно просчитал в уме, сколько придется платить за отсутствующий баллон (еще один предметный урок на будущее, — надо ж было осмотреть машину, когда получал ее в Сиракузах!), соотнес приблизительную цену с оставшимися у меня деньгами и почувствовал, как на лбу выступил пот — могло не хватить. Поглядел на свой походный хурджин, вспомнил про диктофончик — придется, видимо, расстаться.

В Сефалу поэтому я приехал в настроении сугубо подавленном, и как ни заставлял себя настроиться на город, который славился, да и поныне славится своими «морскими мафиози», ничего путного у меня не получалось: неприятная мысль, особенно о завтрашнем дне, подобно гвоздю в ботинке — постоянна.