Николай Леонов - Шакалы. Роман Страница 54

Батулин приехал быстро, вошел, поклонился, занял предложенное кресло.

— Значит, так, — начал без предисловий Орлов. — Чтобы через час Илья Карцев был в этом кабинете, иначе через два часа твой пистолет с твоими пальчиками, заключения экспертов лягут на стол прокурора города. Я не люблю грозить, парень, но бандитские правила установили вы, так хлебайте полной ложкой. Я отобрал у Гурова материалы на тебя. Они здесь, — он ткнул пальцем в свой сейф. — Лева сказал, что я пожалею. Гуров всегда прав. Если вы Карцева тронете, я с вас шкуру спущу, так и передай Фокину. Ни один мент не испачкает о вас рук, и плакаться в жилетку генералу Коржанову оснований не будет. Вас порвут на стельки уголовники, беспредельщики. У нас имеется среди них агентура, и мы найдем нужные слова. Убирайся!

— Господин генерал-лейтенант!

— Я включил часы, время идет. Торопись!

Пошатывающегося Карцева вывели из подъезда на улицу, он походил на сильно выпившего человека, который передвигается автоматически. Он и окружающий мир видел, как пьяный, люди и предметы двоились, уплывали в туман, земля под ногами поднималась и опускалась.

— А еще в галстуке, — сказала проходившая мимо старушка.

— Такой наверняка будет голосовать за Явлинского. Все демократы — алкаши, — высказался немолодой мужчина, тащивший на плече коробку иностранного происхождения. — Какого-нибудь виски с утра нажрался, ему русское ничего в глотку не лезет.

Охранники подвезли Карцева к МВД, поставили его у колонны, вручили его удостоверение частного сыщика постовому.

— Старшина, позвони генералу Орлову, скажи, что груз доставлен. Телефон генерала записан.

Милиционер глянул испуганно на державшегося за колонну мужчину, на незнакомое удостоверение, хотел спросить, а нужен ли генералу такой гость, но охранники уже сели в машину и укатили.

Орлов смотрел на спящего в кресле Карцева с удивлением, но и раздраженно.

— Верочка, а чего мы с ним будем делать?

Девушка возмущенно повела плечами, она не знала, что оперативник абсолютно трезв, но догадывалась, что и пьян он не от беспутства.

— А зачем нам что-либо делать? Станислав в кабинете, пусть забирает своего ненаглядного, не я же его буду таскать?

— Я не комод, меня не надо таскать, — неожиданно ясным голосом произнес Илья, поднялся из кресла, но тут же упал обратно.

Пришел Крячко, подхватил приятеля, отвел в свой кабинет.

— Где тонко, там и рвется, — сказал он, усадив Илью на место Гурова, чтобы парень мог опереться руками на стол и положить голову. — Как они тебя определили? На Гришу Котова или Валю Нестеренко они не кинулись.

— А ты, Станислав, полагаешь, что против современной химии человек способен устоять? — слышал и говорил Илья отлично.

Станиславу стало стыдно, но он ответил, как считал нужным:

— Устоять нельзя, а вот дать себя захватить в центре Москвы на многолюдной улице… Что теперь говорить, ребенка обратно не родишь.

Фокин вернулся с приема рано, около шести вечера. Смокинг, белоснежная рубашка со стоячим воротничком, галстук-бабочка, все как положено. Обед был устроен в честь пятидесятилетия одного из высших функционеров КПРФ в шикарном ресторане. Оркестр исполнял старинные довоенные песни, пели не кривляющиеся мальчики под фанеру, а настоящие исполнители, некогда народные и заслуженные, сегодня обидно забытые, голоса у них звучали прекрасно, пели они задушевно. Когда исполнялись замечательные военные песни, некоторые из гостей, хотя и не воевали, украдкой вынимали платки, смахивали слезы — песни юности всегда трогают, а уж в таком исполнении и подавно.

Проститутки отсутствовали, в основном жены-ровесницы и подруги, которые, хотя и были полноваты и совсем не молоды, смотрелись приятно. Никто не напился, один воин-орденоносец принял на увешанную орденами грудь лишнего, так его тихо и интеллигентно увели, объяснив, мол, ничего не поделаешь, возраст.

Лидер, как и полагается, произнес речь, говорил почему-то о войне, которую они, присутствующие, выиграли, защитили родную землю от супостатов, а сегодня ее разорвали на части и распродают клочьями американцам. Но они, коммунисты, не допустят и встанут, как тогда, в сорок первом, понадобится, лягут под танки. Все это звучало особенно трогательно, так как подавляющее число гостей родилось намного позже войны, а их отцы служили в армии политработниками, шли позади наступающих и стреляли в спины людям испугавшимся, замешкавшимся.

Обед получился впечатляющим, несколько ностальгическим и очень патриотичным. Когда начали расходиться, то человек десять-пятнадцать, переглядываясь, довольно улыбались и понимающе кивали друг другу — люди ехали в баньку, где их ждали девочки и остальные услады нормальной жизни.

Во время обеда Иван Иванович Корзинкин познакомил Фокина с Лидером. Видимо, знакомству предшествовал разговор, так как Лидер придержал руку Семена Петровича, внимательно посмотрел в глаза и, улыбаясь, сказал:

— Приятно видеть на нашем скромном обеде своих противников, как здоровье Евлампия Дубова?

— Спасибо, не жалуется.

— Голосов не хватает? Ничего, пусть терпит, молодой, его время придет. Коля Алентов еще не женился на дочке Юрия Карловича?

— Молодые, нерешительные, да и погулять хочется, — отшутился Фокин.

— Ну, знаешь, такой брак — не прогулка в загс и в церковь. — Лидер легко перешел на «ты». — Он сродни подписанию международного договора. Скажи Николаю, чтобы он дурака не валял и вопрос форсировал. И пусть в ближайшие дни найдет меня, разговор есть.

— Передам, — пожал плечами Фокин. — Однако, хотя Евлампий имеет смешное имя и держится рюхой, но мужик он самостоятельный, и вряд ли Николай может на него повлиять.

— Я подберу ему в моем правительстве подходящую должность, обсудим, так и передай.

— Хорошо. — Фокин поклонился и подумал, что если не он, никому не известный подполковник, то этот дебил будет иметь не правительство, а кучку галдящих в Думе депутатов, потому что в случае поражения на выборах крысы, как и положено, побегут с тонущего корабля.

Корзинкин взял Фокина под руку и зашептал:

— Ты ему, безусловно, понравился, и все видели, как долго он с тобой разговаривал.

И точно, стоило Фокину остаться одному, как к нему начали подходить незнакомые люди, чокаться бокалами с шампанским, представляться, говорить всякие пошлости. Один здоровенный мужик сжал его локоть, дохнул перегаром и прошептал: «Хайль!»

С обеда Фокин поехал не домой, а в контору. В своем скромном кабинете переоделся, когда, робко постучав, на пороге появился Сергей Батулин.

— Здравствуйте, Семен Петрович, как прошел обед?

— Привет, Серега, обед прошел нормально, меня чуть было не приняли в нацистскую партию, да чистого бланка под рукой не оказалось. Ты этому старому пидеру Орлову звонил?

— Зачем? Парня доставили, все нормально.

— Следовало позвонить, мол, мы свое слово держим. Они что же, тебя на этом крючке всю жизнь держать будут? А Гурова мы все равно уберем и поднимем такой крик в газетах, мол, авторитеты сводят счеты с лучшими офицерами милиции, что ничего пенсионер нам не сделает. У него есть агентурные подходы к разбойникам, у меня они тоже имеются. Шепнем, что стрелок из другой группировки, они между собой толковище затеют, им будет не до нас с тобой.

— Семен Петрович, вы говорили, что я вам понадоблюсь, приказывали дождаться, — в обращении к шефу он постоянно сбивался с «ты» на «вы».

— Поедем на кладбище, покажу тебе скромную могилку, дней через десять под ней заберешь чемодан с баксами.

— А когда именно, как я узнаю?

— Тебе позвонят.

— Кладбище, могилка, проще встретиться в центре, в толпе, да поменяться чемоданами, — рискнул возразить Батулин.

— Лучше, чтобы домой принесли, но посредник рядом с кладбищем живет и ехать в город не желает. И основания у него для того достаточно серьезные.

Поехали не на роскошном «Мерседесе» Фокина, а на скромном «Москвиче» охранника. Батулин понял: Фокин не желает афишировать поездку. Митинское кладбище располагалось сразу за Кольцевой, кажется, в тех краях и прописка была московская. Пошел восьмой час, шоссе уже пропустило основную массу дачников, проезжали последние грузовики да деловые, у которых не было ни утра, ни вечера, ни даже ночи.

У ворот кладбища машину оставили, купили какую-то рассаду, цветочки с клубнями, и с пристойно-скорбными лицами вошли вовнутрь. Любое кладбище, даже не имеющее вековой истории, мраморных роскошных памятников и тенистых аллей, все равно действует на нормального человека успокаивающе, напоминая, мол, и тебя не минует обитель сия.

— Дорогу запоминай, — сказал на ходу Фокин. — Крайняя левая до самого конца. — И пошел чуть впереди.