Татьяна Степанова - Зеркало для невидимки Страница 6

— Давно, Верке десять было…

— А сейчас сколько же вашей племяннице?

— Восемнадцать в августе будет. Школу в этом году кончила, десятилетку.

И снова Кате почудилось в его фразе о племяннице что-то…

— Фамилию, имя и адрес бывшего мужа вашей сестры не подскажете? — Воронов деловито придвинул лист бумаги.

— Сокольников Иван.., а по бате его.., да забыл, сколько годов не виделись. И адреса не знаю. Он из Стрельни в Москву подался. Вроде на хладокомбинате где-то работает.

— Он был на похоронах Анны Николаевны? — спросила Катя.

— Нет.

— Но ему сообщили?

— Верка говорила — мол, звонила отцу. Вроде не застала его.

— А кто взял на себя организацию похорон? Вы? — спросил Воронов.

— Да вся родня понемножку скинулась: я, младший наш брат Петро, дядя Кузьма и тетя Света — это двоюродные наши по отцу, потом Северьяновы — по матери родня из Стрельни самой, потом Васька Грузин с машиной помог, ну, а на поминки — соседи по дому само собой — Грызловы, Мородова Александра и…

Катя терпеливо, не Перебивая, слушала длинный перечень родичей и соседей Сокольниковой. Так всегда в маленьких поселках и деревнях — родословное древо, корни, одним словом.

— И все эти люди присутствовали на похоронах? — спросила она.

— Конечно, еще больше было, многих я уж и не помню. Аню любили все. Человек она была добрый, душевный.

— А где ваша сестра работала? — спросил Воронов.

— Да в сельпо почти всю жизнь. Потом, как магазин приватизировали, Васька Грузин ее все равно оставил: честная потому что. Ни копейки никогда ни у кого. Никакого обману.

— Этот Грузин… Прозвище у него такое, а фамилия как же? — простодушно осведомилась Катя.

— Фамилия Васьки — Луков. Наш он, мячниковский. А Грузин — прозвище с войны.

— С какой? — опешил Воронов.

— Ну, с Афгана. Солнцем его там обожгло, опалило. Черный вернулся. Ну и пошло по поселку — Грузин и Грузин.

— А что же, выходит, этот Василий Луков денежный, раз магазин выкупил и вашу сестру работать оставил? — спросила Катя.

— Ну, он «афганец», с медалями, с ранениями, у них льготы… Сначала-то он на ярмарке палатку держал, потом расторговался помаленьку. К нам перебрался. Магазин-то один в поселке, выгодное место.

По настороженному взгляду Воронова Катя поняла: наконец-то до того дошел истинный смысл ее настойчивых вопросов об этом Ваське Грузине. Воронов догадался, какой именно вопрос ему сейчас предстоит задать свидетелю:

— Вот что, Илья Николаевич.., не пойми нас с коллегой не правильно. Сестра ваша хороший была человек, мир ее праху, но… Не могу по долгу службы не задать такой вопрос…

— Какой? — Федоров вскинул на него глаза.

— С мужем она давно развелась, одинокая была, значит. С мужиками-то у нее как было? С этим Луковым, например?

Федоров отреагировал на скользкий вопрос холодно, внешне спокойно:

— Ну, ходил он к ней, а что?

— Жили они вместе? Хозяйство вели совместное?

— Нет. Ходил — и все. Он моложе ее. Да и она снова хомут на шею вешать не хотела. Благоверный-то ее, Ванька Сокольников, алкаш был конченый, забулдыга.

— А еще был кто-то, кроме Лукова?

— А ты что же, сопляк, сестру мою за.., держишь?

После спокойного безжизненного тона Федорова такой всплеск темперамента был точно крик души.

Кате больно было смотреть на этого человека — руки его не находили себе места. Это был настоящий комок нервов, и только огромным усилием воли старался скрыть свое волнение.

— Илья Николаевич, ради бога… Сядьте, сядьте, пожалуйста. Поймите вы, никто тут не хочет копаться в грязном белье, никто не собирает сплетен о личной жизни вашей покойной сестры. Но мы должны, понимаете, обязаны это и еще многое другое спрашивать у вас. Знаете, почему должны? То, что он сотворил с вашей сестрой… Его не где-то в Москве, не где-то далеко за тридевять земель искать нужно, понимаете? Он здешний либо живет где-то поблизости. — Катя и сама не знала, отчего утверждала это с такой уверенностью. — Возможно, он был в тот день на кладбище, возможно, прежде знал вашу сестру.

Может, видел ее в магазине, может, еще где-то встречал, услышал о ее смерти и… Там ведь много могил на кладбище — а он ни одной не тронул, кроме…

Только вашей сестры покойной, свежую.

— Там не только ее могила свежая была. Старуху Карасеву третьего дня схоронили. И Мишка Говоров из Стрельни на мотоцикле убился. — Федоров говорил вяло. И по его осевшему, утратившему гневные ноты тону Катя поняла, что с ним можно говорить дальше.

— Быть может, сами вы, Илья Николаевич, замечали, что кто-то из мужчин заглядывается на вашу сестру? Вы часто ее видели? — спросила она тихо.

— Да каждый день почти. Я же шофером автобуса работаю Седьмой маршрут как раз от ярмарки в Стрельню через наши Мячники. Ну, по пути и заскочишь к Анюте; то сигарет купить, то еще за чем. Все сестре оборот торговли. А насчет заглядывался ли кто… Так она ж цельный белый день на народе была за прилавком-то Пришел покупатель, ушел покупатель… С ярмарки едут мимо с оптовой цельными автобусами, потом дачники…

— Я вас просил фотографию ее захватить, — сказал Воронов. После окрика Федорова он присмирел.

Федоров достал из внутреннего кармана куртки бумажник. Извлек крохотную фотографию С нее на Катю смотрела упитанная сорокалетняя женщина с ярко подведенными черными цыганскими глазами, гладко зачесанными темными волосами и маленьким, напоминающим пухлый кокетливый бантик ртом.

Было даже как-то не по себе от того, что такая пышка, из тех, что «в сорок пять — ягодка опять», и уже в могиле, в сырой земле.

— Отчего она умерла? — спросила Катя.

— Сердце.

И от этого будничного ответа у Кати мурашки по спине побежали. Это ее больное сердце некто, более схожий не с человеком, а с кровавым чудовищем, прокравшись ночью на кладбище, вырвал из груди и забросил на ветки старой вишни… Боже, да что же это? Немудрено, что в Стрельненском ОВД все в шоке. Они же на место выезжали… Видели это.

— Она что, сердечница была, гипертоничка? — спросил Воронов.

— Нет, не жаловалась никогда. Даже к врачам в город почти не ездила.

— А что же тогда с ней случилось? Может, перенервничала, переволновалась? Федоров как-то странно глянул на молодого сыщика. Снова в кабинете повисла неловкая пауза.

— Племянница ваша теперь одна осталась Вы девочку пока к себе не заберете, ну, на первое время? — спросил Воронов.

— Нечего ей у нас делать. Она сама себе хозяйка.

Больно самостоятельная. Впрочем, захочет — пускай живет. Мы с женой не против.

— Как же девочка будет жить одна? — осторожно спросила Катя. — Только школу окончила. Ни работы, ни профессии, ни семьи. Сирота.

— Ничего, не пропадет. Не беспокойтесь.

— А побеседовать с ней можно? — спросил Воронов.

— Отчего же, — Федоров криво усмехнулся. И хотя губы его змеились в ухмылке, в глазах была горечь и боль. Ухмылка и неприязнь — это все, что нашлось у него для родной племянницы. И это показалось Кате диким и неприятным.

— Тебе не показалось, Андрюша, что этот шофер словно бы винит девочку в чем-то? — спросила она Воронова, когда они остались одни в кабинете. — В смерти матери винит?

— Да это он еще тихий сейчас, — сыщик покачал головой, — мне стрельненские звонили из розыска: он же видел могилу, понимаешь? Могильщики-то, дураки, перед тем как в контору добежать, чтобы нам позвонить, кому ни попадя по дороге рассказали.

А там поселок, свои люди. Пока милиция доехала, Федорову стукнули — шоферня же Он прямо на автобусе туда. Его патруль не пускает, а он в драку с нашими-то… Его еле успокоили. Он же увидел все .

Ну, домой отвезли. А он, стрельненские говорят, за ночь вот так поседел. Был шатен с проседью, а стал старик стариком. С горя, что ли? Или от потрясения?

Там, Катюша, все это Нижне-Мячниково сейчас, как котел с кипятком, бурлит. Настрой у местных мужиков такой, что наших милицейских разбирательств никто ждать не будет. А как что стукнет кому в голову, особенно если по пьянке или если на кладбище кого заловят, — башку на месте снесут. Потому и тайны тут у нас, чтобы не усугублять накал страстей, так сказать…

— Тяга к трупам как называется? Некрофилия? — Катя поежилась. — Только этого нам не хватало. Когда в Стрельню-то думаешь ехать?

— Как Колосов распорядится. Все же пока формально это не наше дело.

— Знаешь, Андрей, что я тебе скажу… Да по сравнению с этим случаем никакие убийства даже и рядом не стоят! — сказала Катя. — Так что…

Тут снова зазвонил телефон. Хмурый Воронов буркнул в трубку:

— Где-где, все на выезде.., я один. Ладно, сейчас зайду.

Катя поднялась, и они вместе вышли в коридор.

Попрощавшись с ней, Воронов пошел в секретариат — звонили оттуда, просили забрать почту и пришедшие на имя Колосова бумаги из экспертно-криминалистического управления.