Саша Калина - Лилит Страница 7

У дома Мишель у меня появилась небольшая идея, я говорила об этом, теперь эта идея стала немного побольше.

Когда Вадик вышел из «мерседеса», я подумала, что мне стоит встретиться с ним еще раз. Теперь, после того что мне рассказала о нем Леночка, я решила, что будет правильным и заплатить ему. Такие, как он, люди его профессии, за деньги способны на все, он за деньги мне и расскажет все, что знает, в этом я не сомневаюсь.

Вечер уже наступил, но до одиннадцати было еще далеко.

Я поехала к себе.

Я легла на диван и стала просто слушать музыку, и постаралась ни о чем не думать, потому что думать хорошо, когда на душе хорошо, а когда такое вот, как у меня, то лучше не думать. Я слушала, слушала, старалась ни о чем не думать, хотя это, понятно, и не очень получалось, а потом, сама не заметила как, уснула.

А когда я проснулась, было уже половина одиннадцатого. Если я потороплюсь то опоздаю не больше чем минут на десять — пятнадцать, это вполне нормально.

Я нажала кнопку звонка. С минуту я ждала, но дверь мне не спешили открывать. Я нажала на кнопку еще раз. За дверью не раздалось ни шороха.

Я удивилась, но не очень, хоть Мишель мне и показалась женщиной неспособной на такие шутки, но я сама женщина и по собственному опыту знаю, что иногда все дела, даже важные для тебя, хочется послать подальше ради кое-чего другого или кое-кого другого.

Я уже собралась уходить, но в это время услышала, как с той стороны двери кто-то скребется. Звук был такой, как если бы по двери скребла когтями собака, только не большая, а очень маленькая собачка.

Я так и подумала, что это какой-нибудь карликовый пинчер пытается открыть мне дверь. Но тут же послышался слабый металлический лязг. Он что, принес из кухни табуретку, забрался на нее и открывает теперь замок? Я решила подождать, потому что мне было интересно, как маленькая собачка может таскать по квартире такие тяжелые предметы.

Замок наконец щелкнул, и дверь медленно и таинственно стала открываться.

Я увидела девушку лет двадцати, и мне сразу показалось, что я ее где-то уже встречала. А через несколько секунд я ее узнала, и мне сразу захотелось шлепнуться на свою (восемьдесят шесть сантиметров в окружности) попу — это была та самая девушка, которая еще несколько часов назад была мертвой, во всяком случае, считалась такой лично мной. И сейчас было даже больше доказательств, что она мертвая, потому что сейчас на ее щеке я заметила кровь. Да и не только на щеке, но и на платье.

Девушка некоторое время смотрела на меня, хоть и очень красивыми, но стеклянными глазами. Какими я смотрела на нее, не знаю. Потом она медленно поднесла палец к губам и прошептала:

— Тсс, — И пояснила тоже шепотом:

— Проходи, только тихо.

— Почему? — спросила я тоже шепотом.

— Здесь ходят мертвецы.

Мне захотелось спросить, не о себе ли она говорит, но я сдержалась.

— Они приходят и уходят, уходят и приходят, — объясняла мне она.

Я кое-что стала понимать. Мне приходилось в; своей жизни видеть наркоманов их лучшей форме. Девушка была, по-моему, именно в таком состоянии.

Я немного подумала, решила, что войду, но приготовилась сразу убежать, если здесь целая компания таких «мертвецов».

— А зачем они приходят и куда уходят? — спросила я все так же тихо и переступила порог квартиры.

Она осторожно прикрыла за мной дверь.

— Они не любят быть на месте, — объяснила девушка.

Я раньше считала по-другому, но это новое знакомство (правда, мы еще не познакомились, но все равно) стало менять мое мнение в вопросе о мертвецах.

— Понятно, — почти согласилась я. — А где Мишель?

— Она ушла. Она полежала немного мертвая, а потом ушла.

И тут я подумала: неужели Мишель тоже наркоманка?

Не похоже. А вообще кто ее знает…

— Давно она ушла? — спросила я.

— Кажется, нет, не очень.

— А куда? — зачем-то спросила я, как будто это было мое дело.

— Я не знаю. Она ушла, и все.

— Понятно. Скажи мне, а кто такая Мишель? — задала я вопрос, который меня очень интересовал.

— Она моя мама. Только не настоящая.

— Как это?

Девушка помолчала, а потом ответила, но не совсем на мой вопрос:

— У меня еще есть мама, и она тоже не настоящая.

У нее вообще едва ли сейчас что-то настоящее, кроме ее больного воображения.

— Тебя как зовут? — спросила я.

— Оля, — ответила девушка.

— Ты давно знаешь Сергея? — задала я свой главный вопрос.

— Сергея? Сережу?

— Да, Сережу.

— А какого Сережу?

— Художника.

— А какого художника?

— Сегодня тебя привезли сюда из мастерской Сергея.

Она задумалась.

— Нет, — сказала она, помучившись со своей памятью, как с испорченным магнитофоном, — я не помню, откуда меня привезли.

Ну, об этом-то я знала лучше ее. Но не могла же она не помнить, как попала туда, не привезли же ее туда в таком виде, в каком я ее нашла! Я так подумала, но сразу передумала: потому тогда получалось, что она накачалась наркотиками там, при Сережке, а этого быть не могло.

Я так подумала, но Оля вдруг сказала:

— Я вспомнила. Я знаю Сережу, он художник.

Интересно, чем она слушала, когда я ей сказала то же самое:

— Он живет в каком-то подвале, — продолжила Оля, — мы туда приехали, а потом я не помню, что было дальше.

Так, значит, все мои рассуждения не дороже пустой банки от пепси-колы, в крайнем случае тянут на пустую бутылку, но я их все равно не сдаю, поэтому одно другого стоит.

— А с кем ты туда приехала? С Сережей?

— С Сережей? Нет.

— С мамой?

Она посмотрела на мена, пытаясь что-то сообразить, потом сказала:

— Не знаю.

— А Сережка был там, в мастерской?

— Сережа?

Как нежно она произносит его имя. Был бы он рядом, я бы его убила за это. Но его нет, и сначала мне нужно его найти. Найти и убедиться, что он простил меня. А потом я бы его убила, это точно.

— Да, Сережа. Он был там? — повторила я свой вопрос.

Она снова задумалась, пытаясь вспомнить.

— Я не знаю, — вспомнила она наконец.

— Оля, ты хоть что-нибудь знаешь? — поинтересовалась я.

Она опять задумалась.

— Знаю. Там лежала мертвая мама, — указала она на одну из дверей, — а потом она ушла.

— Значит, ты не знаешь, где можно найти Сережку?

— Сережа? Она его забрала с собой.

— Мама?

Она кивнула, но потом передумала:

— Нет, другая.

— Кто другая?

Оля неуверенно пожала плечами.

— А где твоя мама? — спросила я.

— Она была там, а потом ушла. Она очень любит его картины. Она вообще любит картины.

— То, что она любит картины, я знаю. Правда, что Сережкины особенно, об этом она мне почему-то не сказала.

— У нее их несколько. Она говорит, что в его картинах ее душа, что он ее в них переселяет.

— Кого и куда?! — очень удивилась я.

— Ее душу в свои картины.

Так, это что-то новенькое — Сережка в роли похитителя душ!

— Ты, значит, не знаешь, куда ушла твоя мама?

— Какая мама?

— Да, я забыла, у тебя Их две или три. Ну хоть одна из них, не знаешь где?

Оля задумалась. По ее лицу было видно, с каким трудом движутся ее мысли, словно стайка черепах по битым кирпичам. Наконец она что-то вспомнила:

— Я же говорила тебе, она была там. — И Оля снова указала на дверь, на которую уже показывала.

Не знаю, чтобы убедить меня или самой убедиться, Оля подошла к этой двери, приоткрыла ее и заглянула в комнату. Потом она посмотрела на меня, и лицо ее стало удивленным, как у мальчика, которому показали фокус (девочки фокусам не удивляются, они сразу понимают, что их просто обманывают — от рождения данная женщине интуиция, с которой мы потом всю жизнь боремся, чтобы позволить себя обмануть).

Но мне стало интересно, что такое Оля могла увидеть.

В этот момент я обратила внимание, что Сережкиной картины, которую я видела днем, сейчас нет на стене, остался только гвоздь, на котором она висела. Я хотела спросить об этом Олю, но сначала решила посмотреть, что такого удивительного она там нашла.

Я тоже подошла к двери и заглянула в комнату.

В комнате горел яркий свет. Там был огромный диван, а больше я ничего не успела рассмотреть, потому что сразу увидела, что на этом большом диване лежит женщина.

Это была Мишель.

Она лежала и смотрела в потолок широко раскрытыми глазами. Но едва ли она видела даже этот потолок.

— А я думала, она ушла, — тихо проговорила Оля.

Я услышала Один голос и посмотрела на нее. А она смотрела на Мишель, и из глаз ее по щекам медленно ползли две слезинки.

Все платье Мишель было залито кровью. Но у меня уже был опыт, и я знала, что не каждый, кто кажется мертвым, действительно мертвый. Я осторожно подошла к Мишель.

Мне захотелось закричать оттого, что я увидела вблизи: все платье Мишель было в небольших узких порезах, их была не меньше десяти, и была понятно, что именно из этих порезов и вышла кровь.

Вдруг я почувствовала, что одной ногой я наступила на какой-то предмет. Я отошла назад и посмотрела, что это било. Оказалось, большой кухонный нож. Я едва удержала себя от желания развернуться и убежать отсюда, как там, в Сережкиной мастерской. Хотя отсюда-то" может, и стоило убежать, что меня здесь удерживало?