Станислав Родионов - Дьявольское биополе Страница 7

С работой я справился. Но осталось долгое ощущение, что месяц просидел где-то диспетчером; правда, ответственным. Донимали звонки, вкрадчивые, как мышиное шуршание. Они, эти звонки, никогда и ничего прямо не просили, а лишь рекомендовали, советовали, намекали и подсказывали. Итог моей месячной деятельности подвел выздоровевший прокурор района, настоящий: я был нелюбезен с сотрудником райкома партии, нагрубил зампреду исполкома, послал подальше – нет у меня такой манеры! – генерального директора крупнейшего в городе объединения, и, главное, острил с самим прокурором города. Выходит, с работой-то и не справился.

Не хотел бы я стать прокурором и потому, что слишком ценю независимость. Я сам планирую свой день и свою работу, никому не подчиняюсь и не имею подчиненных, самостоятельно принимаю решения и сам их реализую. За мной надзирают, но, слава богу, не контролируют.

Не хотел бы я стать прокурором. Впрочем, и не предлагали. Я ходил в хороших следователях, хаживал и в лучших, но печать человека, не способного ладить с инстанциями, оказалась несмываемой. А я убежден что истинный прокурор – это человек, который не способен ладить ни с одной инстанцией. Его дело не ладить, а надзирать за исполнением законов.

Прошла неделя. Мысли о сущности прокурорской работы опять раздраженно лезли в голову, ибо я созерцал резолюцию: «т. Рябинину С. Г. По делу необходимо выполнить дополнительные следственные действия…» И перечень на целой странице с завершающей подписью – «Прокурор района Прокопов». Сложное дело по нарушению техники безопасности, целая куча экспертиз, через неделю кончается срок следствия… Злила не только суть указаний – выдуманная им работа ничего не добавляла и ничего не опровергала, оставаясь чисто формальной; злило, что Прокопов, сам никогда не работавший следователем, отваживается учить.

И тогда открылась другая причина, более существенная, почему мне не работать прокурором района, да и вообще начальником.

Хорошо, не умею ладить с инстанциями. Но ведь не умею и командовать. Прежде чем приказать, я обосновываю необходимость этого приказа; оцениваю состояние того, кому приказываю; взвешиваю свою правоту, на основании которой приказываю… Выходит, что я колеблюсь. Кто же таких слушается? Уж не знаю с какой стороны, но к моим понятиям о руководстве людьми примешивается совесть.

Видимо, телепатическая дуга «прокурор Прокопов – следователь Рябинин» замкнулась, потому что невесомая Веруша сказала в приоткрытую дверь:

– Юрий Александрович просит зайти.

Я запер кабинет и пошел, начав думать о виденном по телевизору веселом мюзикле. Чтобы выгнать скопившиеся во мне заряды.

Прокопов встал из-за стола и пожал мне руку; говорят, что эту процедуру он проделывал только со мной да с крупным начальством.

– Сергей Георгиевич, Овечкина на вас в обиде. Возбудила уголовное дело, а вы прекратили, – сказал прокурор мягко, с чуть видимой улыбкой, означавшей, что в эти слова своего отношения не вкладывает.

– Вы же с делом знакомились, – напомнил я.

– Элементы обмана в действиях Смиритского есть…

– Да, но они укладываются в рамки гражданских правоотношений.

– Боюсь, городская прокуратура отменит ваше постановление.

У меня плохая память, но бывают слова и тексты, которые западают в нее:

– а… исцову иску не правити, потому что один обманывает, а другой догадывайся, а не мечися на дешевое.

– Из Священного писания? – видимо, пошутил прокурор, не обозначив это не улыбкой, ни мягкостью взгляда.

– Из Судебника царя Федора Иоанновича, тысяча пятьсот восемьдесят девятый год.

Теперь Прокопов улыбнулся, посчитав мои слова шуткой. Еще бы: не кодекс я цитировал и не приказ Генерального прокурора.

Мы стояли друг против друга, и мое воображение сумело отлететь и глянуть со стороны. Один выше среднего роста, худощав, строен, молод – двадцать девять ему, – в моднейшем плечистом костюме, в ежедневно меняемой рубашке, темные волосы подстрижены-приглажены (интересно, продается ли нынче бриллиантин?), вежлив, спокоен и корректен, как дипломат. Второй роста среднего, в толстостекольных очках, в костюме, который мешковат обреченно, даже новый, даже только что отглаженный Лидой; впрочем, второй моему воображению неинтересен.

– Сергей Георгиевич, гражданин Мишанин подал на вас жалобу.

Вовик проявил характер.

– По какому же поводу?

– Во-первых, необоснованно прекратили дело. Во-вторых, не допросили его бывшую жену. И в-третьих, держались с ним иронично.

– Держался, Юрий Александрович.

– Надо научиться скрывать чувства, – порекомендовал прокурор совершенно бесчувственно.

– Теперь уже не успею.

– То есть как – не успеете?

– До пенсии не успею.

– Вам до пенсии десять лет. А почему не допросили его бывшую жену?

– Характер гражданских правоотношений очевиден. Допрос жены Мишанина ничего не добавит. Она же не признается, что вышла замуж ради квартиры, машины и алиментов.

– Откуда вы знаете, что она скажет?

– Хотя бы из показаний ее брата, Смиритского. И еще из жизненного опыта.

– Жизненный опыт к делу не подошьешь.

– Анатолиий Федорович Кони советовал пользоваться здравым смыслом и житейским опытом.

В моей ссылке Прокопов, видимо, уловил намек на сравнение его, юного прокурора, с блестящим прокурором Кони.

– Жену надо было допросить, – сухо заключил он.

Юрий Александрович прав. Если следовать форме, всегда будешь прав; впрочем, прокурор всегда прав. Даже самый молодой в городе. Говорили, что Прокопов любит рок и ходит на дискотеки, играет в теннис и крутит в доме видео. Знающ, современен и молод; главное – молод. После университета он попал в район помощником прокурора; потом его, как молодого, двинули в аппарат городской; потом, как молодого, поставили прокурором района. Не удивлюсь, если Прокопов станет заместителем прокурора города – как молодой.

Боже, но чему он может меня научить? Закону? Я знаю его не хуже прокурора. Следствию? Я знаю его лучше прокурора. Выходит, что он может мною лишь командовать, а не руководить; выходит, что ему остается ловить меня на случайных промашках. Это ли основа для деловых отношений?

– Сергей Георгиевич, на вас поступила и вторая жалоба.

– Третья, – поправил я ради верного счета.

– Почему третья?

– Вместе с Овечкиной.

– Да. Третья от Чариты Захаровны Лалаян. Странная жалоба…

Видимо, странность была столь неудобной, что прокурор замешкался. Нужно было помочь:

– Мишанин жаловался, что я ироничен. А Лалаян, наверное, жалуется, что я несимпатичен?

– Лалаян утверждает, что вы подстрекали се убить отца.

И Прокопов жадно глянул на меня. В его карих округлых глазах было столько добросовестного любопытства, что я стушевался, не выдержав подозрения. Вдобавок, в правом глазу светилось агатовое пятнышко – наверное, бельмецо, – которое нацелилось прямо в мою переносицу, как поймало в оптический прицел.

– Подстрекал, – признался я.

– Вы, разумеется, шутили?

– Нет.

– Тогда что?

– Лалаян хочет от отца избавиться, да не знает, как.

– И какой предложили способ?

– Путем утопления.

– Да, Лалаян так и пишет.

– Чарита Захаровна врать не станет, – вздохнул я.

– А если бы Лалаян последовала вашему совету?

– Я бы стал соучастником убийства, вы бы меня арестовали.

– Неуместно шутите, – бросил он, но, видимо, поугрюмевшее мое лицо заставило его добавить: – Забываете, что смех убивает и разит.

– Что-то не видно сраженных.

Прокурор отпустил меня взглядом, сел за стол и рассеянно переложил бумажки. В образовавшейся паузе была какая-то неуклюжесть: видимо, он не решался сказать то, что хотел, а я не решался уйти туда, откуда пришел.

– Сергей Георгиевич, – спросил он вдруг голосом, лишенным прокурорского цемента, – вам не нравится мой возраст?

– У вас прекрасный возраст, но не для прокурорской должности.

– А какой нужен для этой должности? Ваш?

– Ага, – подтвердил я. – Примерно с сорока до семидесяти.

– Почему же? – усмехнулся Прокопов, услышав цифру семьдесят.

– Юрий Александрович, прокурор – это ведь не грамотная машинка для применения статей закона. Прокурору, судье, любому руководителю необходимы жизненный опыт, ум, знание психологии, проникновение в человека, интуиция…

– Да в городе сорок процентов судей имеют возраст до тридцати лет!

– Поэтому справедливости и не жди.

– Вы хотите сказать, что молодой в отличие от пожилого станет нарушать закон?

– Нет. Но соблюдение законов и справедливость – это еще не одно и то же.

– Сергей Георгиевич, – с бесшабашной свободой спросил вдруг прокурор, – вас никто старомодным не называл?