Федор Московцев - Темные изумрудные волны Страница 72

Между скользкими глыбами на дне ущелья холодно и мрачно, как в подземелье. Всё пропитано сыростью. С отвесных стен вечно капает вода. Камни одеты слизью. И над всей этой неприглядной картиной висел гул неуёмного потока. Где-то выше из теснины наплывал поток. Разбиваясь о шероховатую поверхность валунов, он вздымался над ними массой голубой воды. Облитая светом солнца, вода лила на стены, на лес каскадами огня, блеска и с рёвом падала в пропасть. Ей покорно вторили скалы.

Тропа, тянувшаяся по узкой лощине террасы, набирала высоту. Дальше всё изменилось, будто медведи решили показать, какие они акробаты. Поднимаясь по уступам, тропа поскакала по крупной россыпи, зарываясь в щели, и, наконец, ушла под колючий кустарник.

Над глубоким ущельем, в чистой лазури неба плыли редкие облака. Казалось, протяни руку, и достанешь их. В неподвижном воздухе, насыщенном запахом кедровой хвои, висел глухой рокот водопадов, доносившийся откуда-то издалека. Ветерок бежал мимо, шевеля дремлющие кроны колючих кустарников.

Они стояли на крошечной вершине гребня, на краю глубокой пропасти. Андрей сказал, что ощутил на своих плечах небо. Катя ответила, что хотела бы в эту дымящуюся бездну сбросить тяжесть мрачных дум и неясных предчувствий.

— Бой мог, но что тебя так тревожит?

Она ответила, что томительная, из глубины души идущая тревога вдруг охватила её. И началось всё это у ворот Гелати.

— Ты даже приблизительно не можешь назвать причину?

— Почему ты не даёшь мне клятв любви? Я что, хуже царевны Нестан-Дареджан?!

Он отвёл её подальше от края обрыва и заключил в свои объятия.

— Катя… моя Катя…Ни блеску благополучной жизни, ни королевам красоты, не затмить волнующий поток твоих кудрей и изумрудные озера глаз!

И он поклялся, что будет любить её всегда, ничто не разрушит их большую, как небо, любовь.

Мечтательный взгляд её был устремлён к небу, туда, где лёгкие облачка, почти на уровне глаз, скользили над ущельем. Андрей спросил:

— А ты?

— Я тоже тебя люблю.

— И всегда будешь меня любить?

— Как можно знать?

Он видел, что она его дразнит, но всё-таки счёл нужным обидеться. Она прибавила:

— Тебе что, было бы спокойнее с девушкой, которая поклялась бы любить всю жизнь тебя одного?

— Я хочу сокращать число отпущенных мне дней не с какой-нибудь там девушкой, пусть даст мне хоть сто клятв! Мне нужна ты!

Она посмотрела ему в глаза:

— Ты же знаешь, я не легкомысленна. Я не такая расточительная, как… как некоторые.

— Дай тогда мне клятву. Чем я хуже царевича Александра?

— Клянусь! — сказала она, не задумываясь.

Он крепко сжал её.

— Пусти, Андрюша. Душно. Чувствую, что сердце убежит.

— От меня не убежит, крепко умею держать, чем завладел. Сейчас горы нас соединили — крепкий венец, вместе судьбу встретим. Не пугайся. Слышишь, что вершины говорят?

Перед ними крутой склон, весь в трещинах, убегал щербатыми гребнями в неведомую за изломом высоту. В синем небе черными лоскутами парили два хищника. Они поднимались всё выше и выше, как бы желая подобраться к самому солнцу, и оттуда бросали на землю печальные крики.

Музыка природы наполняла пространство величавых гор.

Катя сказала, что пора идти — их, наверное, уже обыскались.

Приготовления к праздничному застолью были в самом разгаре. В воздухе разносились пьянящие запахи специй, вина, поджаренного сала. Заза с игрушечным ружьём бегал по дому, как угорелый. Маленький Автандил с очищенным яблоком в руках с удивлением смотрел на брата, и, время от времени, подойдя к матери, дёргал её за подол.

Катя присоединилась к женщинам, приготовлявшим салаты. Андрей отправился в сад, где Иорам, запасшись несколькими бутылками вина, жарил на мангале шашлык. На шампурах шипело мясо, рядом на решетках дымилась золотистая форель.

— За именинницу! — сказал Иорам, протягивая бутылку.

Андрей кивнул, и, чокнувшись бутылкой, выпил.

— Почему не написать такой закон, чтобы пенсионерки надевали на себя покрывало, как восточные женщины?! Давно об этом думаю. Посмотри, Андрей-джан, бутоны превращаются в розы, а розы обратно в бутоны, но уже без лепестков. Вот Тамара, подружка Нины. Совсем осенней ткемали стала; ей бы я посоветовал дразнить воображение мужчин, прикрывшись двумя чадрами. А вчера иду через поселок, вижу, за оградой, в огороде, полуголая женщина канонического возраста, свой тройной живот на солнце сушит. «Э-о, кричу, почему жиром небо смазываешь?» — «Как смеешь, — в ответ кричит хозяйка живота, — со мною так шутить! Я вдова мэра города!» — «Очень прошу прощения! — в ответ рычу я. — Не узнал. До сегодняшнего дня думал: у вдов высоких чиновников на животе должности мужей выжжены, а на… скажем, спине — собственное имя!» Почему-то рассвирепела вдова, убежала в дом.

Как-то само собой получилось, что начали произносить тосты и праздновать до того, как был накрыт большой стол во внутреннем дворе. Пенилось вино, поднимались и осушались бокалы в саду возле мангала, на кухне, где на разделочном столе курчавилась зелень, белел сыр, пестрели разноцветные фрукты.

А когда собрались за столом, то оказалось, что Анзор, недавно прибывший с работы, был единственным, кто еще не поздравил именинницу. Подняв бокал, он сказал:

— Дорогая именинница! Лучшая из лучших! Катерина из Катерин! Я тебя помню школьницей. Когда мы вместе с тобой и твоим отцом поднимались в горы, и смотрели вдаль, он говорил: смотри, Катюша, с горы далеко видно, счастье видно, удачу видно. Вот смотрю я на твоё лицо сегодня, и вижу: нашла ты своё счастье, нашла удачу. Будь же счастлива всегда!

Поддержав мужа в его поздравлении, Тинатин, поднявшись, подошла к Кате и поцеловала её. Потом сказала, обращаясь к отцу и к Нине Алексеевне:

— Жаль, вы с нами не поехали сегодня. Царица Русудан, когда мы подошли к ней, прошептала тихо: «Благословляю вас, и будьте счастливы».

Сказала, и пожалела об этом. Иорам встал, и, подбоченившись, ответил дочери:

— Вай ме! Что мне шёпот? Когда я удачно продал фуру апельсинов, и Нина потащила меня в церковь, свечи сами зажглись, когда мы туда вошли. А при первых словах молитвы кадило само взлетело вверх, и такой фимиам закурился, что сквозь разорванные облака народ увидел кусочек райского сада! Так ведь было, Нина, а?!

Его слова, высказанные в манере балаганного шута, перелетев через блюда со свининой на косточке, с нежной мякотью баранины, с баклажанами и помидорами гриль, с рулетиками из цуккини с зеленью и начинкой из адыгейского сыра, через корзины с цветами; и, достигнув слуха Тинатин, эти слова потрясли её.

— Нина Алексеевна, я вам так не завидую, — вздохнула она.

— Э-хе-хе! — насмешливо протянул Иорам. — Скажи еще свою любимую фразу, что умные женщины выбирают дураков, с которыми им скучно!

— Разумеется… — едва слышно проговорила Тинатин. — Но мужчины, стоящие выше общего уровня, наскучивают им еще больше. У них для этого ещё больше возможностей…

И она обратилась к Кате:

— Расскажи, как вы погуляли в лесу, давно хочу спросить.

Запивая вином чахохбили, Анзор рассказывал про свои дела:

— Меня пригласили субподрядчиком на один объект. Когда работы были закончены, директор строительной фирмы, с которым у меня был договор, начал меня динамить по оплате. Сначала заказчик якобы не перевёл деньги. Потом арестовали счёт в банке. Потом нарисовалась другая причина — учредитель куда-то скрылся, а банковская подпись у него. Я проходил давно эти истории, и знаю все его шаги, — что он мне скажет завтра, а что на следующей неделе. Эти люди, что не хотят платить, придумывают отмазку, и начинают ездить по ушам. Человек слушает, вникает во все мелочи, сопереживает неприятностям. Когда история подходит к концу, тут же придумывается новая, и человек снова вникает во всё это дерьмо, хавает базар. И так до бесконечности. Я сразу сказал подрядчику: «Послушай, дорогой, если б ты меня сразу предупредил, что будешь сношать мою голову, я бы не стал с тобой работать!» Он смотрит, как будто не понимает меня, и продолжает меня лечить. Тогда я развернулся и ушёл. К сожалению, нельзя на него наехать — технику забрать, материалы забрать, машину. Крыша у него серьёзная. Думал я, что делать. И вот сгорела у директора фирмы машина. Дорогая иномарка. И как здорово горела — загляденье. Три литра бензина потрачено, а сколько удовольствия! Вот так. Что дальше у него загорится?…

Звуки голосов сливались со светлым звоном серебра. Лепестки отяжелевших роз сыпались на скатерть. Иорам, уже перешедший на тяжелые напитки, закусывая чачу тарталеткой с морковью и цуккини, рассказывал притчу.

— Всевышний подсказал мне притчу, и я принял её, как благоухающую розу.

В одном из эмиратов жил Аль-Бекар. Богатство этого эмира давно превысило его ненасытные желания, и даже главный финансист эмирата не трудился над точным подсчетом активов, ибо количество их было выше чисел его знания.