Аркадий Адамов - Черная моль (сборник) Страница 75

Как уже известно читателю, неумный, но хитрый, глазастый Перепелкин на первых же порах заметно преуспел в своей новой должности, получил повышение и был даже избран в комитет комсомола. В вину ему ставились только пижонство, неуемная болтливость и легкомысленное – не более того – отношение к девушкам.

Решено было его «перевоспитать», и Перепелкин в первом же разговоре с Кругловой охотно покаялся в своих недостатках, твердо обещав «поработать над собой в плане их ликвидации в ближайшее же время».

Перепелкину все казалось, что на фабрике творятся какие-то темные дела, творятся хитро и с размахом. Но он никак не мог напасть на след, обнаружить хоть какой-нибудь, самый ничтожный кончик и уцепиться за него, заявить кому-то о себе, заставить выделить ему хоть кроху. Иногда ему вдруг приходила мысль, что все это он выдумал, что просто-напросто ему нестерпимо хочется, чтобы это так было, вот и все.

И Перепелкин терзался сомнениями.

Так было вплоть до того памятного вечера, с которого, собственно, все и началось. В тот вечер он думал только о встрече со своей новой знакомой, «неслыханной красоткой», которую обворожил накануне на танцплощадке в клубе. Но случилось непредвиденное…

Да, конечно же, все началось именно с того вечера.

В условленный час Перепелкин появился на месте свидания, у входа в сквер на площади Свердлова. Моросил нудный, мелкий дождь; порывами задувал то с одной, то с другой стороны холодный ветер. Сквер был пуст; на дорожках темнели рябоватые от дождя лужи. Шумливым потоком пересекали площадь вереницы легковых машин, автобусов, троллейбусов, текла густая толпа прохожих: рабочий день окончился.

Перепелкин поднял воротник пальто, поглубже засунул руки в карманы и, насвистывая модный мотивчик, стал вышагивать журавлиным шагом по дорожкам сквера, старательно обходя лужи и не упуская из вида каменные шары у входа. Он волновался: придет или не придет Эллочка? Заветная сотня, давно припрятанная на экстренный случай, гарантировала уютный и приятный вечер в кафе. Вот только придет Эллочка или нет?

Дождь усиливался.

Наконец у входа в сквер мелькнула стройная фигурка, и Перепелкин, забыв о лужах, устремился навстречу.

– Это жестоко – заставлять себя так долго ждать! – страдальческим тоном сказал он, приподымая в знак приветствия шляпу.

– Ну, что вы! – удивилась Эллочка. – Всего пятнадцать минут.

– О, мне они показались часами!

– Ах, вы промокли, бедняжка? – лукаво спросила Эллочка.

– Нет, нет, я этого дождя просто не замечал! То есть замечал и поэтому безумно боялся, что вы не придете.

– Ну, так теперь ваше безумие кончилось. Куда же мы пойдем?

– Надо перенести свидание с натуры в павильон, – галантно ответил Перепелкин, беря девушку под руку.

Они пересекли площадь и направились по одной из улиц.

– Из наплыва, – торжественно объявил Перепелкин, – аппарат панорамирует на средний план: вход в кафе, светящиеся шары в косых струях дождя… Крупным планом: молодая, красивая и… влюбленная пара.

– Ого! – засмеялась Эллочка. – Однако!… Стремительность у вас действительно, как в кино, и самонадеянность…

– Я не виноват, – весело оправдывался Перепелкин, – так принято в кинематографе. Штамп! Железный закон!

Они зашли в кафе, разделись и прошли в дальний угол зала, к свободному столику. Официантка положила перед ними продолговатую папку с меню. Но в этот момент заиграл джаз.

– Танго, – мечтательно произнес Перепелкин и положил руку на тонкие пальчики Эллочки. – «Листья падали с клена». Пойдемте?

Он танцевал самозабвенно, нежно прижимая Эллочку к себе, и, погрузив лицо в ее мягкие, душистые волосы, шептал:

– Мы не случайно встретились с вами. Это судьба! Я так долго ждал вас. И тосковал. Я так одинок!

Эллочка молча улыбалась.

Потом джаз умолк, и они вернулись к своему столику.

– Вам приходилось участвовать в съемках? – с интересом спросила Эллочка.

– О, да! – небрежно ответил Перепелкин. – Не раз. Вот кстати…

И на свет появился знаменитый фотодокумент.

– А где вы сейчас работаете? – снова спросила Эллочка, вдоволь налюбовавшись фотографией.

– Сейчас? Временно на одной крупной меховой фабрике. Мне поручили наладить ее охрану. Вооруженную охрану, – уточнил он.

– Ой, как это должно быть страшно!

– Ну, что вы! К свисту пуль можно привыкнуть.

Официантка накрыла на стол. Перепелкин налил Эллочке вина, себе – коньяку и, подняв рюмку, многозначительно произнес:

– Давайте выпьем за этот вечер – вечер, с которого начнется новая, чудесная наша жизнь. Давайте?

– Просто за этот вечер, – благоразумно поправила Эллочка. – А там посмотрим, что начнется.

В это время откуда-то сбоку до Перепелкина донесся удивленный возглас:

– Гляди! Ромка! Ей-богу он, собственной персоной! И, конечно дело, не один!

Перепелкин поднял голову.

Невдалеке за столиком сидел шофер с их фабрики Григорий Карасевич. Это был невысокий крепыш, смуглый, черноволосый, с усиками, одетый, даже на взгляд Перепелкина, с излишней крикливостью. Чего стоил только один галстук – явно заграничный! – где на красном фоне были разбросаны зеленые пальмы с обезьянами и розовыми женскими фигурками.

С Карасевичем была работница их фабрики. Лида Голубкова. Ее Перепелкин узнал тоже не сразу. Ярко накрашенные губы, как-то по-особому уложенные волосы, серьги, пестрое платье с глубоким вырезом у шеи, вызывающая улыбка и дерзкий взгляд – все это так не вязалось с обычным, скромным обликом этой девушки, с обычным выражением робости и тревоги, что сейчас Лидочку действительно трудно было узнать.

– Гуляем, Ромка? – весело подмигнул Карасевич.

– А как же! – охотно отозвался Перепелкин. – Милости прошу к нашему шалашу! Официанточка одна и та же, дозволит.

Карасевич охотно согласился. За ним последовала и Лидочка. Разлили вино, коньяк и чокнулись.

– За веселую жизнь всем вам! – объявил Карасевич.

– Жить надо уметь, – нравоучительно начал захмелевший Перепелкин. – По принципу «всех денег не заработаешь, всех девушек не перецелуешь, но надо к этому стремиться!»

– Ха, ха, ха! – звонко рассмеялась Эллочка. – Прикажете и нам следовать этому принципу?

– Ни в коем случае! – ревниво замотал головой Перепелкин, и, перебив собравшегося было что-то сказать Карасевича, он запальчиво продолжал: – Ведь я это к чему привел? К вопросу о том, что надо уметь жить. А то знаете, как бывает? «Умные на поезде катаются, а дураки под поездом валяются».

– Себя ты, конечно, сажаешь в поезд, и притом в классный вагон! – ехидно заметил Карасевич.

– А то как же! Не в твою же задрипанную «Победку» садиться! – отпарировал Перепелкин. – Вот пусть девушки решат, куда бы они сели, с кем?

– Я с Гришей, хоть в «Победе», хоть так! – горячо и чуть заискивающе ответила Лидочка, и Перепелкин, хоть был уже изрядно пьян, но все же отметил про себя эту странную интонацию: «Боится, что бросит он ее, что ли?».

– А я подумаю еще! – игриво заметила Эллочка.

– Я, брат ты мой, в этой «Победе» самого Свекловишникова вожу! – обиженно произнес Карасевич.

– Подумаешь! Нашел, чем крыть! – вошел в раж Перепелкин. – Да я, может, и его за жабры возьму! Все жулики! У меня на подозрении. Захочу – и посажу. – Он поднял сжатый кулак. – Вот вы все где у меня!

Карасевич даже задохнулся от злости. Ах, так! Этот тип еще насмехается над ним! Ну, ладно! Он ему мину подложит, не обрадуется. Все в удобный момент «самому» передаст. Жуликами обзывает, тюрьмой грозит! Ладно! Попомнит Гришу Карасевича!

Между тем Перепелкин уже рассказывал притихшим и испуганным девушкам жуткую историю с тремя убийствами, случившуюся якобы совсем недавно в Москве.

– Процесс сейчас идет, – важно закончил он. – Я там присутствую.

Девушек развлекал теперь один Перепелкин. Карасевич угрюмо отмалчивался. Когда же Перепелкин и Эллочка ушли танцевать, он подозвал официантку, торопливо рассчитался и грубо бросил через плечо Лидочке:

– Пошли, ты!… Расселась!…

Так в тот вечер Перепелкин, сам того не подозревая, приобрел опасного врага, и неожиданно пророческим оказался первый его тост за начало новой, не очень, правда, «чудесной» жизни.

В один из дней следующей недели Перепелкину пришлось долго томиться на заседании комитета комсомола.

Обсуждался вопрос о состоянии спортивной работы на фабрике. По этому вопросу ожидали самого Свекловишникова, а также председателя фабкома Волину и заместителя председателя областного совета ДСО Огаркова.

Первым пришел Свекловишников. Это был тучный пожилой человек. Из-под черного халата виднелся неряшливый костюм, плохо завязанный галстук, жирно лоснилась бугристая, совершенно лысая голова, и только из больших, мясистых ушей выбивались густые пучки волос. Свекловишников, сопя, опустился на пододвинутый стул и обвел собравшихся маленькими, заплывшими глазками.