Виктория Платова - В тихом омуте... Страница 8

– Это я. Приезжай, забери своего щенка. – И, не дожидаясь ответа, положила трубку на рычаг.

…Марик уже лежал в кровати, прикрытый легким одеялом.

Я прыснула:

– Оперативно!

Одежда его была аккуратно сложена на стуле, и это вдруг вызвало во мне приступ легкой ярости. “Бедная страшненькая Мышь, ничего похожего на беспорядочность страсти. А от всех твоих случайных любовников, если они по неведению забредут в этот заброшенный сад наслаждений, всегда будет нести формалином”.

Марик испытующе смотрел на меня.

– Ты не разденешься? – спросил он.

– Не сейчас, – я присела на краешек кровати, – хочу посмотреть на тебя.

– Смотри! – откинул он одеяло. Я присвистнула.

– Ну как? Нравлюсь?

Еще бы! Уменьшенная копия копии греческой скульптуры в музее Пушкина; тот же маленький аккуратный член, даже и не помышляющий возбудиться.

– Иди сюда, – сказал Марик. Как в плохом американском фильме десятилетней давности, я так и слышала гнусавый голос синхронного переводчика с бельевой прищепкой на носу.

– Сейчас…

Если Венька не будет краситься, если сразу возьмет такси (а она должна взять такси!), если не будет пробок – то появится здесь минут через сорок плюс-минус десять минут. Остается время на имитацию страстных поцелуев, имитацию петтинга и легкое препирательство по поводу “Полета валькирий” Вагнера.

Я прошлась по комнате, включила музыкальный центр и поставила свой любимый “Полет валькирий”.

Малогабаритную клетушку потрясли мощные аккорды.

– Это еще что такое? – удивился Марик.

– Вагнер. Тебя не устраивает?

– А почему именно Вагнер?

– Стимулирует любовные игрища и забавы. У меня, во всяком случае.

– А что-нибудь полегче есть? Не такое концептуальное?

– Есть Брамс, Равель и болгарские духовные песнопения.

Марик вздохнул:

– Давай болгарские…

Под болгарок я села в кресло на противоположной стороне комнаты и уставилась на Марика. Он явно начал беспокоиться.

– Ты придешь ко мне?

– Приду-приду…

– А то странно получается: я в кровати голый, ты в кресле – одетая… По-моему, мы не неравных.

– Наоборот. Именно сейчас мы на равных.

– Ты меня интригуешь.

Я подошла к кровати, села на пол и обняла Марика. И впервые поняла, что ненавижу себя за эту циничную проницательную отстраненность. Ну что тебе стоит закрыть глаза и хотя бы на секунду подумать, что этот мальчик пришел только для того, чтобы переспать с тобой – именно с тобой! – что ему нравится эта твоя дурацкая ирония в ответах на вопросы, эта твоя дурацкая джинсовая рубаха, этот твой дурацкий “Полет валькирий”.

"Давай, не бойся! Один раз, всего лишь один”, – искушала я себя.

"А падать-то будет больно. О и как больно будет падать!” – говорила я себе.

"Какая разница, главное – ты проснешься не одна, а во сне он может обнять тебя…"

"Все может быть. Вот только назовет он тебя совсем другим именем…"

Я боролась с собой и тянула время.

– Ты меня интригуешь, – снова повторил Марик, так и не дождавшись ответа.

– А ты – меня. Зачем ты все-таки пришел?

Он поцеловал меня:

– За этим.

Теперь поцелуй получился если не страстным, то вполне правдоподобным, и я почти сдалась.

– Хорошо. Только не будем торопиться.

– Не будем, – легко согласился он. Говорить больше было не о чем, и мы лениво целовались. Пока не раздался требовательный звонок в дверь.

– Ты кого-то ждешь? – спросил Марик.

– Да. И ты очень удивишься, – весело ответила я. Все становилось на свои места. Я пошла открывать. На пороге стояла Венька.

– Что случилось? – спросила она трусливо-независимым тоном.

– А где второй?

– Внизу на лавочке сидит.

– Трогательное единение. Кстати, почему ты прислала именно Марика? Могла бы проконсультироваться со мной – ненавязчиво… Узбек мне нравится больше.

– Извини, я не знала. – Никаких следов раскаяния. “Далеко пойдешь, девочка, Москва и создана для таких, как ты”.

– Не знала и приняла волевое решение прислать этого рохлю? В следующий раз пусть читает Карнеги – “Как добиваться успеха и приобретать друзей”.

– Не волевое решение, – нагло сказала Венька, – спички тянули. Марик вытащил длинную.

Я ударила ее по лицу, удар получился смазанным и неубедительным. Как всегда. Тренироваться надо.

– Забирай его, и пошли вон из моего дома. К чертовой матери!

И тогда произошла удивительная вещь – она вдруг громко рассмеялась, запрокинув голову. Она смеялась до изнеможения, а потом села на пол и посмотрела на меня – снизу вверх:

– Значит, с соблазнением тухляк?

– Именно. Радует только то, что он тебе не изменил. Я подошла к двери комнаты и чуть приоткрыла ее:

– Марик! С вещами на выход, дорогуша! За тобой приехали…

Венька все еще сидела на полу и все еще смотрела на меня – снизу вверх.

– Стало быть, с Фариком лыка уже не в строку?

– Не в строку. Никогда бы не подумала, что Ташкент – это кузница таких сучек…

В прихожей, с видом побитой собаки, появился одетый и аккуратно причесанный Марик. Он нерешительно остановился рядом с Венькой. На меня он даже не смотрел.

– Попрощайся с тетей, – повелительно сказала она.

– Извини, – выдавил из себя Марик.

– Бог простит, – только и сказала я, хотя больше всего мне хотелось врезать ему по морде. – Кстати, по ходу пьесы можешь прихватить с собой и свою Мессалину.

– Кого это? – удивился не очень образованный Марик.

– Меня, – пояснила Венька.

– Ага. Свою сучку-подружку, – подтвердила я. Марик в растерянности стоял между мной и Венькой.

– Иди. Я сейчас.

Послушный Марик притворил за собой входную дверь. Мы остались одни.

– Ну? – спросила я.

– Можно я останусь?

– Что?!

– Ты мне ужасно нравишься, – Венька обезоруживающе улыбнулась. – Можно я останусь?

– Думаю, тебе вполне хватит твоих мужиков…

– Ты не понимаешь… Они – это я. А я здесь – совсем одна… Я согласна, глупо как-то получилось…

– Глупо?! На что вообще ты рассчитывала?

– Я же говорила тебе… Мы бы могли работать вместе… Ты ведь совсем не знаешь меня…

– Уже знаю. Уходи…Она осталась.

И в четыре утра, измотанная легким кухонным трепом, покоренная сногсшибательными перспективами, кажущимися вполне реальными в час Быка, – я не устояла, я согласилась.

"Вот паинька, профессионалы не должны кобениться, профессионалы должны соглашаться”.

…Сразу же оказались востребованными полузабытые, уже ненужные мне телефоны; к ним добавились другие, добытые Венькой и тоже жизненно необходимые. За два месяца она, как ни странно, получила несколько заявок на рекламу, пропихнула три синопсиса на конкурс журнала “Киносценарии”. Мы выиграли, огребли чисто символическую премию и расплывчатое обещание запуска на “Мосфильме”.

Фарик устроился репортером криминальной хроники в газету к своему двоюродному брату, осевшему в Москве после ферганской резни.

Марик же, с его безмятежным лбом, влип в какую-то сомнительную полукриминальную контору, обзавелся джипом и подарил Веньке роскошную штатовскую визитницу.

Визитница оказалась не последним делом – по вечерам Венька заседала в Доме кино и мастерски снимала охочих до приключений малопрактикующих кинематографистов. Нюх у Веньки был собачий, она сразу же определяла перспективы людей, отсеивая праздношатающихся, не связанных с кино и телевидением мужичков.

Она уже знала киношные и телевизионные кланы, легко ориентировалась в расплодившихся, как кролики, рекламных агентствах и так же легко получала там заказы на ролики.

Мне оставалось только получать деньги и, поплевывая, писать идиотские слоганы.

Погибший, но не забытый Иван вдруг воплотился в Веньке с такой силой, что мне иногда казалось – уж не удачно ли он, проскочив вне очереди, реинкарнировался в этой ослепительной, с железной хваткой провинциалке.

Впрочем, я никогда не была буддисткой, я не верила в переселение душ.

И никогда не была у Веньки на Алексеевской.

Чаще всего именно она паслась у меня в Бибиреве. В ванной появилась ее дорогая косметика, в комнатах были небрежно разбросаны се дорогие вещи, которые я педантично складывала на уже отведенную ей полку в шкафу.

Шкаф был куплен на деньги, полученные за рекламу мыла, – это мыло я ненавидела.

Веньке же было плевать на эту рекламу, мыло, отведенную полку – и со временем получилось так, что все мои аскетичные свитера и рубахи пропитались ее дорогушей туалетной водой – эту туалетную воду я тоже ненавидела.

Устав сражаться с ее безалаберностью и смирившись с тем, что она оккупировала – совершенно незаметно для меня – мой дом, я заказала ей дубликат ключей и предоставила право делать в нем что угодно…