Сергей Зверев - Новые гладиаторы Страница 9

– Приятно познакомиться, – церемонно сказала соседка и снова слегка погладила Генины джинсы чуть ниже того места, где заканчивалась молния ширинки.

Волков не знал, как отреагировать на это, и лишь кивнул.

– А это Тимофей.

Парень, сидящий впереди, повернулся и протянул руку. Ладонь у него была твердая, как доска.

– Поперли по бездорожью! – Пашка резко рванул с места и чудом избежал столкновения со старым грузовиком, идущим в общем потоке.

Водитель этой древности нажал на клаксон.

– Да пошел ты! Понасажали за руль колхозников! – Пашка, не отрывая рук от руля, изобразил неприличный жест. – А ты знаешь, Гек, что мы тебя разыграть хотели? Поспорили с Тимой на чирик, что Нинка заманит-таки молодого блондина, спортсмена и комсомольца Волкова в тачку. Но ты молоток. Прямо как Штирлиц: характер нордический, в связях, порочащих его, замечен не был. Так что я еще и в наваре остался.

«Двойка» понеслась на северо-западную окраину города. Там, в мягких складках сопок, поросших тайгой, прятались многочисленные дачные поселки.

Нинка как положила правую ладонь на штаны соседа, так и не убирала ее. Круговые движения были уверенными, но не сильными.

Волков как-то не привык к столь быстрому развитию событий между мужчиной и женщиной. Да еще и незнакомыми. Со столь зрелыми дамами ему раньше общаться не приходилось. Со сверстницами алгоритм ухаживаний был принципиально иной: поцелуи взасос, долгие попытки расстегнуть свободной рукой дурацкую застежку лифчика, фехтование кистями в попытках стянуть трусики. Так что инициативная дама слегка обескураживала его. Треп в мужской компании на эту тему – одно, а оказаться в такой ситуации, да еще без подготовки – совсем другое.

Пашка увидел в зеркале чуть растерянный взгляд приятеля, широко оскалился и подмигнул.

В этот момент рука соседки уверенно вжикнула молнией на джинсах, оттянула резинку трусов и выпустила наружу орган, вздыбленный настойчивым массажем. Маленькая ладошка сомкнулась вокруг него ласковым кольцом и плавно заскользила вверх и вниз. Мягко, быстро, горячо.

«Штаны бы не замарать», – мелькнула в голове Гены несвоевременная мысль.

Но соседка верно угадала момент, быстро нагнулась и поймала ртом «корень», торчавший между змейками молнии. Горячий язык заработал винтом, открывая дорогу фонтану оргазма.

Когда машина остановилась у ворот дачи, Нинка уже сидела прямо.

– Пашечка, а вы мне мартини взяли? – как ни в чем не бывало проговорила она своим грудным контральто.

– Все взяли, не боись, – ответил Пашка.

В этот момент он заезжал задним ходом в довольно узкие ворота и был почти полностью поглощен этим не самым простым занятием.

Гена, конечно, про мартини читал, но встретить сей чудный напиток среди всесокрушающей советской действительности было странно и удивительно.

«Круто ребята живут. Чем они все-таки занимаются?»

Судя по всему, ответа на этот вопрос ждать оставалось не долго.

Пашка открыл дверь, и парни стали перетаскивать содержимое багажника в дом. Геку достался ящик чешского пива. Здесь он уже не удивился. Странно было бы ожидать, что Репнин пьет «Жигулевское» по сорок пять копеек за бутылку.

Теперь я вспомнил, кого мне напоминает Багира. Ту самую Нинку. Такая же сумасшедшинка во взгляде. Правда, Настя скорее подходит под определение «роковая красавица», тогда как Нинка никогда больше чем на «красотку» не тянула. Как говорится, демо-версия.

– Выйти к лифту, взять медицинские инструменты! – звучит из динамика над дверью.

Ого! Меня по громкой связи не вызывали с гладиаторских времен. Обычно хозяева просто присылают через кухонный лифт список пациентов и номера камер. А на большом лифте я ездил только однажды – на свидание со Смирновым. Кому я там, наверху, понадобился?

Собрался, поехал.

Из динамика в лифте звучит предупреждение:

– Выходи медленно и без глупостей.

Да и так ясно, что глупости мне здесь не помогут. Шмальнут и отправят к крокодилам. Некому будет лечить больных бегемотиков и всем по порядку давать шоколадку.

Двери разъехались, за ними просторный холл. Метрах в пяти боец в камуфляже, совсем не таком, как у нас частные охранники и рыбаки носят. Какого-то серого цвета, да и качество ткани, даже визуально, на порядок лучше. Охранник на вид очень крепок, вдобавок вооружен пистолетом.

– Двигай вперед!

Идем застекленным переходом между корпусами. Первый раз вижу реальный мир поверх всего этого зазеркалья. За стеклом большой двор, как в пансионате. Небольшие домики, стилизованные под швейцарские шале, аккуратные дорожки, подсвеченные разноцветными фонариками. Кругом лежит снег. Надо же, совсем забыл, что бывает зима. Вечер.

Неподалеку видны силуэты заснеженных гор. Наверное, Алтай или Саяны. Вряд ли меня везли на Урал или Кавказ. Хотя после Настиного угощения я был в отключке, наверное, не меньше суток. Так что полной уверенности в том, где именно я нахожусь, у меня нет.

На улице и в коридоре ни души.

– Направо! – командует конвоир.

Мы поднимаемся на второй этаж. Большая комната с набором мониторов от камер слежения. На офисном стуле полулежит мускулистый бритоголовый парень, обнаженный по пояс. Лицо у него покрыто бисеринками пота. Он стонет, прижав руку к правой стороне живота. Его форменная куртка, майка и кепка валяются на подоконнике.

– Потерпи, Олежек, – подбадривает парня мой конвоир. – Сейчас полегче будет. Я тебе доктора привел.

– Что с ним?

– Откуда я знаю? Ты доктор. Давай лечи.

Резонно.

– Так положить бы его куда-то.

Никакой мебели, кроме стола и стула, в комнате нет, поэтому напарник больного бросает на пол куртку с подоконника и укладывает на нее своего товарища.

Я пальпирую живот. Справа он жесткий, явно реагирует на все пробы раздражения брюшины.

– Аппендицит. Надо срочно операцию делать.

– Ну так делай!

Я с недоумением смотрю на провожатого.

– Ты, братушка, с дуба рухнул? Мне операционная нужна. Это раз. Два – я по специальности не хирург. Рану зашить, кровь остановить – еще куда ни шло. Но полостную операцию делать…

– Чего ты свистишь? Аппендицит – самая легкая операция.

– Раз легкая, сам бы и делал. Его надо в больницу везти!

Конвоир садится верхом на стул у окна, опирается сложенными руками на спинку. Теперь у меня есть возможность его разглядеть. Это парень лет двадцати пяти с простым славянским лицом. Такие типажи любят режиссеры военно-патриотических фильмов.

Он в явной растерянности.

– Здесь до ближайшей больницы три часа езды. А по такому снегу – все шесть. Плюс мороз под сороковник. Не довезем.

Стало быть, Алтай или Саяны. Там зимой и пятьдесят градусов не в диковинку.

– У вас тут своего доктора нет, что ли?

– Только медсестра.

– Это что такое?! – раздается за спиной удивленный и негодующий начальничий рык.

По той прыти, с которой вскакивает со стула солдатик, я понимаю, что мой привод сюда не согласован с начальником караула.

Парень, лежащий на полу, тоже пытается встать, но со стоном валится назад.

– Вы что, охренели вконец?

Обладатель грозного баритона – мужик слегка за сорок, квадратный, с толстой шеей, на которой удобно гнуть железные прутья и тому подобный инвентарь. Руки у него толщиной с ногу обычного человека. По-моему, у Дюма Портос был таких размеров. Морда красная, но скорей не от любви к алкоголю, а от склонности к апоплексии.

– Виталий Петрович, Олегу вот плохо стало. Думал, помирает. Доктора вызвал, – оправдывается здоровый боец.

– Какого доктора?! Это же охраняемый! А ты его наверх поднял! Забыл инструкции?! Так и самому легко внизу очутиться.

Охранник напуган, но беспокойство за друга перевешивает.

– Так помрет Олежка! Он же меня под Гератом на себе десять верст по горам тащил. Как же я мог его бросить?

Виталий Петрович какое-то время матерится. Я тихо стою в сторонке. Выражается начальник хоть и громко, но как-то механически, без души. Наверное, под звуки родного мата в голове лучше протекают мыслительные процессы. Судя по всему, понятие боевого братства для него тоже не пустой звук. Закончив монолог, он называет в рацию две фамилии. Через минуту в караулку прибегают еще двое из ларца.

– Заступить на дежурство! Петросян, грузи своего приятеля на себя и тащи в медпункт. А за доктором я сам присмотрю.

Боец с рязанской рожей, так не соответствующей армянской фамилии, поднимает товарища с пола, перекидывает его руку себе через шею и выводит в коридор. За ним иду я. За мной – квадратный полковник. Почему-то мне кажется, что он еще недавно носил именно это звание.

Мы снова движемся вглубь поместья по застекленной галерее. Сейчас можно раскидать конвоиров, потерявших бдительность, разбить железным сундуком с лекарствами стекло и рыбкой нырнуть в пролом.