Гангстер - Каркатерра Лоренцо Страница 9

По дороге домой Паолино почти всегда думал о Карло, своем старшем сыне, которого он убил. За годы, прошедшие с мгновения выстрела, его чувство вины становилось все острее и острее, а бремя сомнений еще больше усиливало душевные муки. Он больше не был убежден, что поступил правильно, жизнь в Америке подточила моральные основы, заставившие его совершить тот поступок. Он закрывал глаза и пытался изгнать из головы образ залитого кровью мальчика, лежавшего мертвым в жарко натопленной душной комнате. Но он не мог. Эта картина навсегда врезалась в его память. Спазмы в животе говорили ему, что всю оставшуюся жизнь ему предстоит провести с осознанием непоправимой страшной ошибки. А для такого человека, как Паолино Вестьери, изо всех сил пытавшегося сводить концы с концами в новой стране, смертоносное сочетание сомнения и вины должно было оказаться чрезмерно тяжелым, попросту непреодолимым.

Первая уличная драка Анджело состоялась, когда ему было семь лет. Ему пришлось схватиться с десятилетним парнем, которого звали Пуддж[5] Николз, терроризировавшим весь школьный двор. Хилый заикающийся малыш показался ему легкой добычей. А то, что это был итальянец, плохо говоривший по–английски, делало все происходящее еще приятнее для верзилы Пудджа. И вот Николз стоял, на голову возвышаясь над Анджело, протянув правую руку раскрытой ладонью вверх, а левую с крепко стиснутым кулаком отведя назад.

— Ну–ка, покажи! — потребовал Николз.

— Что показать? — с трудом выговорил Анджело.

— Твои деньги, — сказал Николз.

— У меня нет деньги, — ответил Анджело.

— Раз хочешь жить здесь, должен знать законы, — презрительно процедил Николз. — Закон первый: когда видишь меня, сразу ползи ко мне с деньгами. Это совсем нетрудно запомнить. Даже идиоту.

— У меня нет деньги, — повторил Анджело, раздельно произнося слова.

Пуддж Николз разжал кулак и хлопнул левой рукой Анджело по лицу. От пощечины у Анджело брызнули слезы (только из задетого правого глаза); он содрогнулся всем телом.

— У меня нет деньги, — опять произнес Анджело, выворачивая пустые карманы серых шорт. — Ты видеть? Никакие деньги.

Лицо Пудджа расплылось в улыбке, он взял крепкой ладонью Анджело за плечо и сильно стиснул. Анджело напрягся, но не пошевелился.

— Ладно, — сказал Пуддж. — Денег нет, верю. Тогда давай что–нибудь другое.

— Что? — спросил Анджело.

Пуддж окинул Анджело взглядом — красная от пощечины щека, слезы, испуганные глаза — и громко фыркнул.

— Скидывай одежду, — сказал он.

Анджело уставился на Пудджа. В первый момент он не понял сказанного, но потом до него дошло, и он медленно покачал головой.

— Нет, — сказал он голосом, в котором почти не угадывалось страха.

— Ты что, сказал нет? — с деланым удивлением воскликнул Пуддж. — Ты, наверно, такой дурак, что даже не понимаешь, что это слово значит.

— Не дам моя одежда, — сказал Анджело.

— Или я уйду домой с твоей одеждой, или ты уйдешь домой с разбитой харей.

— Ты ничего у меня не возьмешь, — ответил Анджело.

Вместо ответа Пуддж с ходу нанес три сокрушительных удара. Первые два Анджело удалось отбить правой рукой. Третий угодил ему в шею и сбил на тротуар. Он грохнулся на четвереньки, и Пуддж дважды пнул его ногой в спину, сразу выбив весь воздух из больных легких.

— Ты что, сдохнуть согласен за эти поганые тряпки? — осведомился Пуддж. Он лишь слегка запыхался.

— Ты не получишь мою одежду, — с трудом выговорил Анджело и, как был, на четвереньках, потянулся к торчавшему поблизости столбу, чтобы ухватиться за него и подняться на ноги. Но не дотянулся: Пуддж схватил его сзади за волосы и принялся избивать. Левой рукой он держал Анджело за волосы, а правой изо всех сил лупил по лицу. Кровь изо рта и носа Анджело крупными брызгами летела на белую футболку Пудджа и его веснушчатое лицо. Вокруг уже скопились взрослые, наблюдавшие за потехой, кое–кто, правда, шепотом возмущался таким неравенством сил, но никто не сделал попытки прекратить избиение.

Пуддж наконец выпустил волосы Анджело. Мальчик рухнул на тротуар, его голова свесилась на мостовую. Пуддж наклонился и содрал с ноги Анджело один ботинок.

— Твои тряпки все в крови, они мне ни к чему, — с отвращением сказал Пуддж. — А вот корочки что надо. Все равно уйду не пустым.

— Ну, бери его ботинки, если жить надоело.

Голос раздался за спиной Пудджа. Хрипловатый, сексуальный женский голос. Пуддж посмотрел на стоявших перед ним и увидел, что неодобрение на их лицах сменилось страхом. Он выпрямился, обернулся и увидел Иду Гусыню.

Ида Бернадина Эдвардс была самой красивой женщиной Вест—Сайда. Она считалась также самой «деловой» из местных женщин и всегда имела при себе два заряженных пистолета. Королева «Кафе Мэриленд», Ида состояла в любовных связях со многими из главарей банд, существовавших в районе. Она лично возглавляла воровскую шайку, и если бы насквозь коррумпированный полицейский департамент Нью—Йорка пожелал всерьез заняться расследованием убийств в трущобных кварталах и здешних барах, то самое меньшее шесть из них оказалось бы связано с Идой Гусыней.

— Даже и не думай бежать, — сказала Ида Пудджу, который собрался пуститься наутек. — Мне все равно, куда всадить тебе пулю — в грудь или в спину.

— Никуда я и не собирался бежать, — соврал Пуддж, кротко потупив взгляд.

— Помоги мальчишке встать, — приказала Ида. — Потом притащишь его в кафе. Там есть задняя комната с длинным столом, совсем рядом с кухней. Устроишь его там. И будешь вместе с ним ждать, пока я не вернусь.

— А куда вы пойдете? — спросил Пуддж.

Ида Гусыня шагнула к нему, и его глаза сразу сделались вдвое шире.

— Мальчику нужен доктор. — Ида окинула его взглядом синих, как океан, глаз. — Подходит конец дня. И, может быть, твоей жизни, кстати. Пожалуй, найти доктора — ценная мысль. Хорошо, что она ко мне пришла. У тебя еще есть ко мне вопросы?

— Нет, — сказал Пуддж.

— Тогда убирайся с глаз долой, — сказала Ида. — И делай что тебе сказано. — Ида Гусыня приподняла подол своей длинной коричневой юбки и направилась мимо Пудджа, не обращая никакого внимания на маленькую толпу, в сторону Бродвея, где жил алкоголик–врач, по гроб жизни обязанный этой женщине за давний кредит и постоянное покровительство.

Если на формирование личностей гангстеров хоть кто–нибудь оказывает влияние, то в ранние годы самым сильным оказывается влияние женщин. Анджело подвернулись Жозефина и Ида Гусыня, две женщины, заботы и наставления которых могли направить его на один–единственный путь. «У него не было близких, кроме отца, — сказала Мэри, — и потому он создал себе семью из тех, кого встретил на пути. Жозефина стала ему бабушкой, Пуддж — братом, а Ида заменила мать, которую он потерял при рождении. Он прислушивался к ним, доверял им, и, что всего важнее, от них он узнавал, что такое жизнь».

Он жадно учился, стремясь выжить на равнодушных улицах злого города. А еще он был ребенком, который в глубине души мечтал о привязанности и нашел любовь и заботу там, где этого меньше всего можно было ожидать. Сложись все по–другому, живи он среди честных и трудолюбивых людей, Анджело Вестьери, скорее всего, вырос бы таким же, как они, и прожил бы простую и ничем не примечательную жизнь. Но его жизненный путь оказался вымощен поистине взрывчатым веществом.

Мы можем игнорировать свою судьбу, можем даже противиться ей, но в конце концов всем приходится уступать. Так сложилось у Анджело. Так сложилось у меня.

Ида Гусыня неожиданно прониклась состраданием к избитому мальчику и окружила его заботой. Она велела доктору вылечить его и предупредила Жозефину, чтобы та не показывала Анджело отцу, пока следы избиения не станут менее заметными.

— Зачем ты в это ввязалась? — спросила Жозефина у Иды, в упор взглянув на нее. Женщины сидели напротив друг дружки со стаканами с темным ирландским виски.