Александр Днепров - Настоящий покойник

АЛЕКСАНДР ДНЕПРОВ

НАСТОЯЩИЙ ПОКОЙНИК

КРОВАВЫЙ МЭР

И чего ж меня так качает, словно я еду в поезде, а что-то в моей голове стучит и гремит, напоминая перестук колес. Я тряхнул головой, пытаясь отделаться от стука, но у меня ничего не получилось. Тогда я открыл глаза. И с удивлением обнаружил себя сидящим на полу, застеленном ковровой дорожкой… в купе поезда. Я стал судорожно вспоминать вчерашний день, но безрезультатно. Налицо был полнейший провал в моей памяти, и я очень удивился — не припомню, чтобы такое бывало со мной раньше. Напивался, но чтобы так…

Я с трудом осмотрелся. Первое, что бросилось в глаза, — стол с видневшимся на нем горлышком бутылки. Мужественно отжав себя от пола, я уселся на полку и к своей радости увидел, что в бутылке еще что-то осталось. Неуверенная рука плеснула в стоявший туг же стакан остатки жидкости, я залпом осушил его, к своему удивлению, не пролив ни капли. Затем мои глаза закрылись, и я откинулся на вагонную перегородку.

Через несколько минут мне стало намного лучше, я снова открыл глаза…

— Оба-на-а! — изумленно прошептал я, увидев на соседней полке симпатичную блондинку в одних трусиках, да и то символических. Она спала, раскидав волосы по подушке.

Я с силой зажмурил глаза, потом снова открыл блондинка не исчезла. Тогда я стал изучать ее, опускаясь взглядом от головы к ногам. Сказать по совести, тут было на что посмотреть: девушка лежала, заложив руки под голову, как будто специально демонстрируя мне свою точеную фигуру с нежной, чуть загоревшей кожей, свою большую, но упругую грудь с торчавшими вверх сосками… Вся эта красота заканчивалась длинными и стройными ногами. Как только мой взгляд остановился на ее покрытых лаком ноготках, до моего слуха донесся вкрадчивый голос:

— Ну и как?

Прежде чем ответить, я судорожно сглотнул вновь пересохшим горлом, откашлялся, чтобы снять охватившее меня возбуждение.

— Я вот думаю, сколько у тебя времени уходит на то, чтобы побрить свои ножки? — в конце концов выдавил я из себя.

— Тю-у, — прозвучало из ее красивых губок, — а кто тебе сказал, что я их брею? Сейчас достаточно других средств.

— Слуша-ай, — мое дыхание несколько участилось, — а можно я твоим депилятором буду?

— Чего-о? — не поняла она. — Кем будешь?

— Депилятором. Сама подумай, насколько это выгодно: батареек покупать не надо, электричество также не нужно.

— Ну и как же ты будешь это делать? — Она приподняла свою головку и подложила под щечку ладошку правой руки, локоть которой упирался в полку. Ее грудь упруго всколыхнулась и замерла торчком.

— Губами, — выдохнул я.

Девушка, казалось, не замечала моего состояния и не сделала ни малейшей попытки прикрыться. Мои глаза стрельнули по столу в поисках спасительной жидкости, но бутылка была предательски пуста.

— Нет, — после незначительной паузы ответила она. — Ты слишком дорогостоящий «депилятор» — на одну водку я столько денег потрачу, что потом долго не смогу восстановить свой бюджет.

В следующую секунду в дверь нашего купе постучал проводник.

— Подъезжаем! Сдавайте постели! — крикнул он из-за двери.

— Куда-а подъезжаем? — спросил я, вытаращив глаза на девушку.

— А куда ты едешь? — вопросом на вопрос ответила она.

— А хрен его знает, — пожал я плечами.

— Вот-вот — пить меньше надо, — хихикнула она.

— Куда ж меньше? — Я кивнул на одинокую бутылку.

— Ну ты дае-ошь! — Ее изумление было искренним. — Да это последняя бутылка, все остальное я выгребла, а ты вообще никакой был.

— Ты хочешь сказа-ать, что-о… мы-ы… ни того?..

— Ха, — прыснула она, — да ты был похож на расплавившуюся на солнце улитку — это во-первых, а во-вторых — я не так низко пала, чтобы заниматься любовью в поезде, да еще и с алкашом.

— Во нажрался, — уже вслух произнес я и, кажется, покраснел. И снова спросил: — Так куда мы едем?

— В Алексеевск.

И тут в моем пропитанном спиртом мозгу стали всплывать кадры прошедшего дня, и постепенно я вспомнил все.

В один момент я решил плюнуть на дела — год выдался тяжелым — и, оставив в офисе записку: «Уехал в отпуск. Старший — Никита», собрал сумку, взял побольше денег и отправился на море.

Повалявшись недельку на солнышке и поняв, что от безделья начинаю покрываться плесенью, я собрал вещички и решил сменить обстановку. Куда ехать, я пока не надуман, но возвращаться в Москву мне не хотелось. Добравшись до Сочи, я зашел в привокзальный ресторан, где и познакомился с Викой (вспомнил я, как зовут девушку). Вика ехала в Алек-сеевск, город, где жили мои родители. Расположен он недалеко от границы с Украиной.

Я давно не видел своих стариков, хотя звонил и передавал с оказией деньги постоянно. Встреча с одинокой блондинкой и достаточное количество влитого в меня спиртного определили мой дальнейший маршрут.

Повесив свою небольшую сумку на плечо, я прихватил огромный баул Вики, и мы вышли из душного вагона.

Первым делом я нашел обменный пункт, где и поменял приятно шуршащие «зеленые» на национальную валюту, затем отыскал на вокзале ларек, где продавалось холодное пиво, и осушил две пол-литровые бутылки. Вика маленькими глоточками, аккуратненько обхватив своими нежными губками пластиковую соломку, попивала апельсиновый сок.

Я взял третью бутылку и, теперь уже смакуя напиток, ясными глазами посмотрел на девушку.

— Как я могу тебя найти? — спросил я, тая в душе надежду, что мне все-таки удастся реабилитировать себя в глазах моей спутницы.

— Оставь свой телефон, я тебе позвоню.

Поставив бутылку на стоявший у ларька столик, я достал из сумки портмоне, а из него извлек визитку и, написав на ней номер телефона родителей, протянул ее Вике.

— Частное агентство охраны и сыска «Георгий», — вслух прочитала она. — А ты, значит, его директор Влад Закрцци. — Ее брови медленно поползли верх, и она повторила: — За-акрииди-и.

— Точно, — подтвердил я. — Что-то не так с фамилией?

— Да нет, все нормально. Я позвоню, — пряча мою визитку в висевшую на ее плече маленькую сумочку, неожиданно заторопилась она.

— Тебе куда? — спросил я.

— К танку. Знаешь где?

— Естественно, — ответил я. Как же я, коренной житель Алексеевска, мог не знать, где стоит танк, который первым ворвался в наш город при освобождении его от фашистов. — Нам по пути, — сказал я и направился к стоявшим у вокзала такси.

Как разговаривать с местной таксистской мафией, я знал очень хорошо, тем более в старые добрые времена я был достаточно известной личностью в своем городе. Поторговавшись — не потому, что жалко денег, а потому, что так принято, — я загрузил в багажник Викин баул, и мы поехали.

Высадив Вику у ее дома, который находился на улице Свободы, я покатил в Шевченковский микрорайон, где и жили мои родители. По московским меркам это совсем не расстояние — со всеми пробками у меня ушло не более двадцати минут, чтобы добраться до дома. Я специально не стал подъезжать к подъезду, а попросил водителя остановить машину с обратной стороны дома, куда не выходили окна двухкомнатной родительской квартиры. Вдоль стеночки, перепрыгивая через ограждения небольших палисад-ничков, я добрался до подъезда и… предчувствие чего-то плохого холодком пробежало у меня в груди. Возле подъезда стояли венки и толпились люди. При моем появлении словно по команде все замолчали и повернули ко мне угрюмые лица. Я пулей взлетел по ступенькам — лифт был занят — на шестой этаж.

Дверь нашей квартиры была открыта, и по лестничной площадке распространялся неповторимый запах похорон. Мое сердце будто сжала ледяная рука… Я медленно вошел в квартиру, в коридоре незнакомые люди расступились. Я прошел в комнату. Здесь толпились люди. Их хмурые лица говорили лучше всяких слов. Посреди комнаты на табуретах стоял закрытый гроб.

Стоявшая у гроба с прижатыми к груди руками мать подняла на меня глаза, из них катились слезы.

— Владуся! — с болью вырвалось у нее из груди. — Отца убили!

По моему телу пробежала мелкая дрожь, а потом всего меня словно сковало судорогой. Сглотнув готовый вырваться из груди крик, я подошел к ней и обнял ее.

— Вла-аа-дуся-а, — рыдала она, — эти сволочи… эти мерзавцы… они… убили его…

— Кто-о-о? — через силу прохрипел я.

Мать застонала и, схватившись за сердце, чуть было не упала, я вовремя успел подхватить ее на руки. Тут же кто-то заботливо подал стул.

Я не видел никого и ничего вокруг. Мои глаза были прикованы к гробу, в котором лежал мой отец. Один из стоявших рядом друзей отца протянул мне платок.

— Крепись, сынок, — проговорил он.

Я поднял голову и мутными от слез глазами посмотрел на говорившего. Это был старинный друг отца Анатолий Иосифович, которого с незапамятных времен то ли за мудрость, то ли еще за что-то все называли Дедом.