Ричард Пратер - Распятая плоть Страница 14

— И заметьте, — продолжая незаконченный разговор, охотно проговорил Борден, — есть какое-то колдовское очарование, какая-то завораживающая прелесть в этом вращающемся диске. Я обычно использую его для того, чтобы мой пациент легче сконцентрировал внимание, отвлекся от посторонних впечатлений. А если добавить негромкую приятную мелодию, то эффект еще более усилится.

Он повернул какую-то ручку, и из проигрывателя полились звуки незнакомой, но очень приятной мелодии. Странное чувство непонятной расслабленности вдруг постепенно овладело мной.

— Вы сами можете убедиться, как это помогает, — донесся до меня голос Бордена. — Ваш взгляд устремлен на диск, а спокойная мелодия вместе с моим голосом оказывает дополнительное успокаивающее воздействие. Постепенно вы расслабляетесь, расслабляетесь, вы полностью расслабляетесь...

На этот счет он не ошибся. Медленно вращающийся перед моими глазами черно-белый полосатый диск и завораживающая музыка вполне могли усыпить меня и без его бормотания. Но голос его шуршал и струился, словно песок между пальцами, и мне показалось, что я медленно плыву куда-то очень далеко. И вот его голос уже доносится до меня из этой дали, становясь как бы более низким и звучным.

Он продолжал:

— Ваши руки все тяжелее, и ваши ноги все тяжелее. Сквозь дрему я удивился, до чего же мощно звучит его голос.

И я действительно чувствовал это! Я чувствовал, как мои руки и ноги наливаются свинцом. Я бы мог... Дьявольщина, да что такое со мной происходит?! Словно просыпаясь от тяжелого сна, я быстро помотал головой из стороны в сторону, чтобы все винтики встали на место, оторвал руки от подлокотников и вскочил на ноги.

— Чертовски увлекательно! — хмыкнул я.

— Согласен, мистер Логан. — Он улыбнулся. — Теперь вы и сами убедились, что настоящий гипноз — это совсем не обязательно просто погружение в сон, как это считают многие.

Он повернул выключатель, и музыка вдруг смолкла. Полосатый диск сделал еще пару медленных оборотов и тоже остановился.

Больше всего в эту минуту мне хотелось убраться подальше из этого проклятого дома.

— Спасибо вам, мистер Борден, спасибо, — бормотал я, медленно отступая к дверям.

— Рад был помочь. Кстати, меня чрезвычайно заинтересовал тот попугай, о котором вы упомянули. — Он проводил меня до дверей и вдруг, когда я уже взялся за ручку, неожиданно обронил:

— Да и вы сами, мистер Логан, если позволите, оказались чрезвычайно удобным объектом внушения. Так что дайте мне знать, как пойдут дела. Я был бы чрезвычайно благодарен вам за это.

— Конечно, — пробормотал я, и дверь за мной захлопнулась.

Шаркая ногами, я поплелся по улице и кое-как забрался в свой «бьюик». Что-то вдруг дернуло меня посмотреть на часы. Двадцать одна минута десятого. В последний раз, когда я смотрел на них, было девять часов семнадцать минут. Господи, а я уж было подумал... Я захохотал и покрутил пальцем у виска — вот что значит расстроенные нервы! Мерещится черт-те что! Но почему-то у меня здорово полегчало на душе, когда я убедился, что пробыл не так уж долго в гостях у этого проклятого Бордена.

Было еще не так поздно. Я решил, что успею сделать последний звонок, после чего можно вернуться домой с чувством исполненного долга. Вытащив из кармана листок, которым снабдила меня Энн, я взглянул на него. Оставалось еще повидаться с этим приятелем Энн — как там его? — Артуром. Да, еще и адвокат Джея — Роберт Ганнибал с мисс Стюарт. Предстояло также встретиться с Питером Солтом и Айлой Вейчек, впрочем, если говорить честно, этого свидания я ждал с нетерпением. Особенно с Айлой. Я все еще не оправился после вечера в компании Энн Уэзер, а эта Айла все-таки, что ни говори, настоящая женщина.

Но потом я обнаружил в их адресах кое-что еще, что значительно повысило мой интерес к Питеру и Айле. Он жил на Маратон-стрит, 1458, в квартире 7, а Айла — на Маратон-стрит, 1458, в квартире 8.

Я направился на Маратон-стрит.

Заглянув под дверь квартиры номер 7, я увидел свет и постучал. Через мгновение послышались шаги, и на пороге выросла долговязая, тощая фигура молодого человека лет под тридцать. В костлявой руке была зажата длинная кисть, а на подбородке красовалось свежее пятно от масляной краски.

— Привет! — жизнерадостно гаркнул он. — Входите, входите. Только смотрите под ноги.

Я вошел в квартиру, подозрительно глядя себе под ноги. Может быть, именно благодаря этому мне посчастливилось избежать столкновения с неимоверных размеров ботинком, но, шарахнувшись от него, я тут же споткнулся о валявшуюся на полу книгу. Каким-то чудом я удержался на ногах и остановился в центре комнаты. Мне показалось, что в комнате не мешало бы навести порядок, но если его это устраивало, то мне-то что за дело, в конце концов.

— Я Питер Солт, — объявил парень, — а вы кто такой?

— Марк Логан. — Я сунул ему под нос свою лицензию. — Видите ли, я частный детектив.

Парень ухмыльнулся, и я заметил белые, как сахар, зубы.

— А не врете? И что же случилось?

— Просто навожу кое-какие справки о той вечеринке в прошлую субботу у Уэзеров, на которой вы были вместе с Айлой Вейчек.

— Ах да. — Он хмыкнул. — Грандиозная была вечеруха! — Потом вдруг лицо парня потемнело и он неожиданно нахмурился. — А вам что, собственно, надо знать? Неужели что-то не так?

— Вот-вот! Да вы не волнуйтесь, ничего особенного. Так, просто расспрашиваю всех, кто там был. Можно сказать, навожу справки.

Внезапно дверь за его спиной тихо приоткрылась, и в комнату вплыла высокая черноволосая девица. Довольно хорошенькая, прикинул я. Густые черные как смоль волосы откинуты назад и тяжелой волной падают на спину, высокий лоб открыт. На ней было черное кимоно из какой-то полупрозрачной ткани, да и все остальное точь-в-точь совпадало с описанием Энн. Я даже зажмурился — девица походила на спелый плод, восхитительный, сочный плод, в который так и хотелось вонзить зубы. Энн не ошиблась и в другом — девушка прямо-таки источала сладострастие. Ногти у нее были ярко-алого цвета, такие же яркие пухлые губы, от которых просто невозможно было отвести глаз, изумительной формы нос, а над глазами дивные брови вразлет, подобные взметнувшимся крыльям какой-то диковинной птицы.

— Привет, — пропела она. — Здесь что — вечеринка?

— Нет, не вечеринка, — терпеливо объяснил Питер. — Во всяком случае, пока еще нет. Познакомься, Айла, — Марк Логан, частный детектив. Парень роет землю копытом, хочет узнать побольше о том, как мы шаманили в субботу.

Она бросила на меня долгий взгляд, но ничего не сказала и молча продефилировала в угол, где стояло обшарпанное кресло. Плюхнувшись в него, она небрежно перекинула ноги через ободранную ручку. Я завороженно следил за тем, как она, с моей точки зрения, совершенно безответственно относится к этим длинным стройным ногам. Кроме этого, я успел убедиться, что под кимоно была только сама Айла, и ничего, кроме Айлы.

Я прокашлялся и еще раз объяснил, зачем пришел. После этого мы минут десять пережевывали злосчастную вечеринку, но не выяснилось ничего, кроме того, что я знал и без них. И мне показалось, что они оба совершенно искренне удивились, когда я с невинным видом поинтересовался, как они относятся к попугаям. Ребята подтвердили все, что поведал незадолго до того Джозеф Борден. Я уже собирался уходить, как вдруг припомнил, что Энн упоминала картины Питера, и словно бы случайно обронил: «Моя любительская живопись».

Лицо Питера мигом просветлело.

— Ну так пошли скорее — я как раз закончил тут одну пустяковину! Глядишь, вам понравится!

Я не возражал против того, чтобы вернуться вместе с ним в студию, тем более что дорогу нам показывала Айла. Продолжая разглядывать ее, я ломал голову: все же есть ли на ней хоть что-то под кимоно или нет. Туго перетянутое в талии, оно восхитительно облегало крутой изгиб полных бедер, а божественная плоть под тонкой тканью женственно колыхалась при каждом шаге.

В центре комнаты на подрамнике было натянуто внушительных размеров полотно. Прямо перед ним стоял низенький диванчик, задрапированный тканью. Айла направилась к нему и, изящно изогнувшись, уселась на него, умудрившись сделать это так, что проклятое кимоно не сдвинулось ни на дюйм. Я подавил разочарованный вздох, с трудом отвел глаза в сторону и взглянул на холст.

На нем не было ничего. То есть ничего доступного моему пониманию. От дикой пестроты у меня заломило глаза. Я поморгал, чтобы привыкнуть к щедрой палитре художника, а затем снова взглянул на холст, но снова не увидел ничего, кроме каких-то кривых, загогулин, клякс и чего-то еще, чему и названия-то не подберешь. Я растерянно молчал, чувствуя себя идиотом.

Питер встревоженно заглянул мне в глаза:

— Ну как, нравится?

Я принялся яростно жевать нижнюю губу. Явно «модерновая» картина должна была называться «Гимн бессмыслице» либо «Издевательство над критикой». Увы, я не мог догадаться, каких слов от меня ждут.