Лео Мале - Солнце встает из-за Лувра Страница 2

Тино приготовил мне его, словно только этим и занимался всю свою жизнь, потом пошел полюбоваться на свою физиономию в треснутое зеркало, прикрепленное к стене и окруженное кучей фотографий, изображавших настоящего Тино Росси, Луи Мариано, Жана Саблона, Ива Монтана и т. д., а также дюжину более или менее оголенных девиц, вырезанных из журналов «Он» и «Париж-Голливуд». Целый фестиваль титек и задов.

Стоя перед зеркалом, Тино-заправщик оглядел свою размалеванную щеку, потом другую – левую, поводил поочередно рукой по поврежденной поверхности и по щетине на другой щеке. Сделал гримасу, которая заставила меня предположить, что его лекарь намекнул на возможность в дальнейшем брить только одну половину лица. Было ли это преимуществом, остается лишь гадать.

Тут мое внимание привлек слабый шум, доносившийся из крохотного оконца, предназначенного освещать комнату, когда бывает солнце.

Что касается солнца, то для меня это был как раз тот самый случай. Лил дождь.

– Вот что такое распевать песни,– заметил я.– Черт побери вашего приятеля.

Заправщик перестал любоваться на себя в зеркало и утвердительно кивнул. Затем он что-то пробурчал по поводу инструментов, валявшихся снаружи и ржавевших там под дождем Протянул руку к вешалке, на которой висела всевозможная одежда, и я вдруг заметил, что он заколебался, когда его пальцы дотронулись до непромокаемого плаща. Можно было подумать, что он констатировал его наличие впервые. Тем не менее он взял его, натянул на себя поверх комбинезона и вышел.

Я остался сидеть один перед своим дымящимся грогом. Когда я его выпил разом, то вдруг почувствовал, что алкоголь вместе с теплом от печки прогнал и весь холод.

Я снял куртку и развесил ее на спинке своего стула. После чего, набил и раскурил мою любимую трубку, украшенную головой быка, потом поискал в бумажнике телеграмму, которая и привлекла меня в этот, Богом забытый, уголок Бретани.

Я нашел ее и прочитал:

«Удивлен нет ответа письмо. Мадам Шамбо при смерти, желает вас видеть. Вилла «Кактусы». Остров Мен-Бар через Пуэнт-Фром. Привет. Доктор Мора».

Когда я получил эту телеграмму, датированную и отправленную из Пуэнт-Фром, то сломал себе голову, чтобы из нее понять что-нибудь. Шамбо? Мадам Шамбо? Это мне ничего не говорило тогда, ну ровным счетом ничего! А потом вдруг вспыхнул свет, как сказал поэт.

Я вспомнил об этой очаровательной старой даме, довольно эксцентричной, каких находят в английских романах, которой довольно давно я оказал одну профессиональную услугу, она же пообещала мне взамен, когда наступит время, упомянуть меня в своем завещании. Короче говоря, обещания такого рода, раздаваемые так, походя, в пылу благодарности, чтобы поддержать разговор и назавтра забыть. Ну что ж! На этот раз, как знать? Быть может, я стану исключением, подтверждающим правило…

…«Мадам Шамбо при смерти, желает вас видеть…»

Возможно, здесь кроется нечто большее, чем скромное небольшое наследство…

Эта достойная особа могла пожелать сделать меня единственным наследником своего имущества…

Короче говоря, это был не такой уж большой расход – съездить туда, а в Париже меня ничто не удерживало – дела не складывались и я предпринял путешествие на остров Мен-Бар. где, если в пути меня не съедят поросята,– кто знает,– я высажусь через несколько часов

Чего я по-прежнему не мог понять, так это намека на письмо, оставленное без ответа. Насколько мне известно, я никогда не получал от мадам Шамбо никакого письма. Правда, ничего знать нельзя с этой гениальной сверхскоростной почтой…

Имелось также еще и кое-что другое. (Не стоит всегда поносить так администрацию. Кончишь тем, что прослывешь анархистом.) Мадам Шамбо была уже не первой молодости. Впрочем, даже и не второй. И, так как в телеграмме говорилось, что она серьезно больна, ей по-видимому, приснилось, что она послала это письмецо. Так случается и с очень приличными людьми.

Я спрятал телеграмму, снова раскурил трубку, и тут вернулся заправщик.

Он тут же подошел к зеркалу посмотреть, не отросла ли его борода на том месте, где он был поранен. Ничего там еще не было. Он оставил это занятие и принялся снимать плащ, с которого ручьями лилась вода.

Тут он заметил мою куртку на спинке стула.

– Не забудьте вашу одежку, месье,– сказал он, показав на нее пальцем, своим мелодичным мягким голосом певца-любителя.– Мы тут на нашей бензоколонке приобретем дурную репутацию.

– Не забуду,– ответил я.– Во всяком случае, пока не наступит весна. Кажется, поливает немного.

– Вот именно.

Он показал на плащ, который только что снял.

– Это того типа с зеленой ДС, о котором вам только что говорил Поло. Того, кто, как и вы, ехал в Мен-Бар. Если вы с ним случайно знакомы, не говорите ему, что я пользовался его плащом. Он разорется, когда вернется за ним.

Я ответил, что поскольку еду в Мен-bap впервые в жизни, то наверняка не знаком с парнем, хозяином зеленой ДС, и Тино успокоился

Вешая плащ на крючок, он с некоторым запозданием заметил, что за подкладкой спереди что-то есть. Он запустил руку во внутренний карман и извлек оттуда довольно потрепанный номер иллюстрированнного журнала «ОБЪЕКТИВ», известный своим девизом: «Глаз, который видит для вас».

– Это не бабки,– сказал я, улыбаясь.

С ответной улыбкой на губах он запротестовал:

– И слава Богу! Мы с Поло не жулики… (я был счастлив это узнать).– Мы только подбиваем клиентов немножко выпить… правда, после этого они вот забывают свои шмотки… Да, кстати, не хотите ли еще стаканчик грога?

– Охотно.

Прежде чем превратиться в подпольного официанта, он машинально полистал журнал и сказал, протягивая его мне:

– Надо же… Ведь это как раз номер о празднике на острове. Знаете… это тот праздник, о котором вам говорил Поло… Если вас это интересует…

Я лично не был знаком с Мен-Баром, но, в общем, слышал о нем много хорошего от людей, которые проводили там свой летний отпуск.

Дождь яростно хлестал по узкому окошку помещения, так что можно было предполагать о несоответствии красочных фотографий, снятых в отличную погоду и помещенных в журнале, с тем, что ожидает меня там.

Тем не менее я рассмотрел снимки и убедился, что Мен-Бар – симпатичный маленький островок с кокетливыми виллами, растительностью тропического типа – алоэ, кактусами и т. д., что в ансамбле должно производить самое благоприятное впечатление.

Читать нудный, набранный мелким шрифтом текст, сопровождавший фотоснимки, у меня не хватило терпения. Там без всякого сомнения шла речь об этом самом празднике, его значении и корнях, но я прожил уже достаточное количество лет, ничего об этом не зная, и надеялся на свою способность продолжать существовать дальше в том же неведении.

Репортаж растянулся на много страниц, и я стал их листать одну за другой.

После общих видов, пейзажей и народных гуляний пошли снимки типа «нескромная фотокамера»: бреющийся кюре, сторож, купающийся в неположенном месте, местный Тарзан, накачивающий себе мускулатуру, и т. д.

На одном из снимков я увидел мадам Шамбо, достойную и очаровательную старую даму, позвавшую меня к своему смертному одру. Она сидела в шезлонге с кошкой на коленях и беседовала с другой представительницей женского пола, смешно скрестившей руки на животе, как будто она поела незрелых фруктов

Подпись под фотографией гласила: «Типичные жители острова».

Потрясающе!

И дело не только в том, что, если мне не изменяет память, мадам Шамбо родилась в Клермон-Ферране, вдалеке от Мен-Бара, а в том, что ни она, ни ее собеседница не были одеты в причудливые одежды местных жителей с чепчиком, лентами и прочими украшениями.

Безусловно, эти журналисты – что за пишущей машинкой, что с фотокамерой в руках,– всегда одни и те же. Идут к цели кратчайшим путем и чхать хотели на любые ляпы. Мой приятель Марк Кове из газеты «Крепюскюль» не посмел бы спорить со мной по этому поводу.

Я закончил просмотр журнала одновременно с моим грогом как раз в тот момент, когда Поло зашел посмотреть, как обстоит дело с обещанным ему белым вином.

Тино обслужил его по всей форме, не забыв при этом и себя.

В то время как механик, немного преувеличивая, объяснял мне, что сейчас Розали даст прикурить любой космической ракете, заправщик подошел к зеркалу и опять принялся изучать свою физиономию.

Поло не оставил это дело без внимания и, обернувшись ко мне, спросил:

– Месье случайно не врач?

– Нет, я не врач, а что?

– Да я насчет Тино. Лекарь ему сказал, что это больше не вырастет, что у него… ну, как бы, это самое… апо… ало…

– Алопесия, то есть облысение.