Ричард Пратер - Проснуться живым Страница 21

Сэм наконец погасил сигару. В пепельнице лежали еще два черных окурка с изжеванными концами. Несколько секунд он молча смотрел на меня, потом промолвил:

— Рад, что ты пришел, Шелл. Какие ты принес мне новости?

— Ничего особенного, Сэм. Просто я случайно оказался по соседству.

— Начни с начала.

Окончив повествование, я допил остатки кофе, скомкал стакан и швырнул его в мусорную корзину.

Некоторое время Сэм, нахмурив брови, делал какие-то заметки на желтой бумаге. Потом он отложил карандаш, открыл ящик стола, вынул еще одну сигару, вставил ее в рот, пожевал немного, а затем задал три вопроса и сделал одно заявление.

— Что заставило тебя подумать, будто Лемминг может помочь тебе найти человека, которого ты разыскиваешь?

— Информация, сообщенная мне клиенткой. Как тебе известно, я не получил от Лемминга никакой помощи, но я был обязан попробовать.

— Тому парню, которого ты застал мертвым, вломившись в дом, они что-то вкололи, потом подрезали ему ноги и просто дали изойти кровью до смерти?

— Да. По крайней мере, так мне сказали, и у меня нет оснований в этом сомневаться. Вся кровь, которая была на полу, вытекла из него, и я понятия не имею, что они вкололи ему в руку.

— Когда стреляли в Лемминга, ты был с отцом твоей клиентки, а не рядом с церковью?

— Да, Сэм. Мы с ним ехали на квартиру девушки в Лос-Анджелесе, конечно, ее отец теперь также мой клиент. Как бы то ни было, мы не были даже рядом с Уайлтоном — уехали оттуда сразу после того, как я тебе позвонил.

— О'кей. Насчет этого звонка и выстрелов у церкви. Тут ты что-то опустил, Шелл. Ты позвонил мне в три минуты двенадцатого. Полицейские вошли в дом в одиннадцать двенадцать. Твои два головореза могли стрелять в Лемминга или забрать трупы из дома, но не могли сделать и то и другое.

Подумав, я кивнул.

— Ты прав — я это упустил. Но только потому, Сэм, что еще не обдумал как следует каждую деталь.

— Тогда назови мне все имена и можешь идти.

— Имена? Сэм, ты же знаешь…

— Имена твоей клиентки, ее отца, парня, которого держали вместе с ним в доме, и человека, истекшего кровью до смерти. Всего четыре имени — и можешь отправляться куда душе угодно.

— Сэм, ты не станешь задерживать меня только из-за…

— Стану.

— Неужели ты запихнешь старого друга в камеру и оставишь его…

Сэм ничего не сказал, даже не кивнул, он просто жевал свою вонючую сигару — вонючую, когда она горела, — и сверлил меня карими глазами. В конце концов, он просил меня дважды, хотя обычно ограничивался одним разом. Кроме того, теперь это стало полицейским делом, тем более что если Бруно и Дейву и раньше грозила опасность, то теперь она, во всяком случае, не уменьшилась — и вряд ли уменьшится, когда распространится новость об убийстве Андре Стрэнга. Поэтому я сообщил Сэмсону все, что он требовал, — по крайней мере то, что я знал.

Когда я закончил, Сэм нахмурился, покачал головой, нацарапал несколько строчек в блокноте и пробормотал:

— Дельце обещает быть нелегким. Придется торчать между двумя враждующими армиями — короля сексуально озабоченных психов, с одной стороны, и верховного жреца святош — с другой. А в центре седовласый клоун на ничьей земле, размахивающий знаменем с непонятным девизом…

— Брось! Клоун — еще куда ни шло, но что касается короля сексуально озабоченных психов… Эммануэль Бруно — прекрасный человек и к тому же блестящий ученый, преданный…

— Я знаю, кто он. Его настоящее имя Понсе де Леон,[8] и он торгует эликсиром молодости по сорок баксов за пинту или триста двадцать за галлон, а за баррель, наверное, потребует семнадцать тысяч.

— Ты не прав, Сэм. К старости ты становишься слишком раздражительным. Тебе необходим эровит. Говорю тебе, что тот парень…

— Эровит! Ты сам его пробовал? И теперь спишь два часа в сутки, но просыпаешься с бурлящей кровью, урчащим мотором в мозгу и волной энергии в чреслах? Кейси! — крикнул он в сторону двери и снова посмотрел на меня. — Ты испытал это чудо на себе?

— Нет, черт возьми! Ты отлично знаешь, что я его не пробовал. И перестань пронзать меня взглядом, как большой лорд Фаунтлерой. Во всех сообщениях об эровите — по крайней мере в большинстве — упоминается медленное, но неуклонное, а иногда просто невероятное улучшение здоровья и прибавление сил. И сам Бруно говорил…

— Он говорил! Во всех сообщениях упоминается! Все это показания с чужих слов. И ты ожидаешь, что их занесут в протокол?

— Это не суд, Сэм. — Я бы кое-что добавил, но вошел детектив в штатском, и Сэмсон передал ему желтый лист бумаги, на котором делал заметки, включая мои описания «из вторых рук» двух мужчин, похитивших Бруно.

— Посмотри, нельзя ли опознать этих парней, Кейси, — сказал он. — Пока это все, что у нас есть. Левши встречаются не так уж часто — поэтому начни с него.

Детектив кивнул и вышел.

— О'кей, Шелл, можешь идти, — сказал мне Сэм-сон. — Но не исчезай. И чтобы больше никаких беспорядков. Этот город готов взорваться и без твоих фитилей. Ясно?

— Вполне, Сэм, — ответил я и удалился.

Дру открыла дверь и улыбнулась.

— Вы быстро обернулись, Шелл. Я рада, что вам не пришлось ночевать в тюрьме.

— Я тоже. Предпочитаю провести ночь… не в тюрьме. Эге! — воскликнул я, когда она закрыла за мной дверь. — Мне нравится этот наряд.

Я был не вполне уверен, как это назвать. Дру переоделась в нечто свободное и белое, ниспадающее от горла до лодыжек, слегка обрисовывающее грудь и бедра и стянутое на узкой талии полоской ткани. Это могло быть тонкой ночной рубашкой или вечерним платьем для приемов, устраиваемых людьми с достаточно широким кругозором, но оно казалось древнегреческим одеянием, которым бы не побрезговала Афродита. Сама Дру тоже выглядела так, как могла бы выглядеть Афродита, причем не в худший момент.

— Я надеялась, что вам понравится, — сказала она. Мы сели на диван, где сидели чуть более часа тому назад.

— Ну, вот я и вернулся, — заговорил я после нескольких секунд молчания. — У вас была особая причина желать моего возвращения? Например, попросить меня передвинуть мебель? Если так, то давайте этим займемся, и может, у нас останется время…

— Нет, дело не в мебели.

— Я на это рассчитывал.

— Причина отчасти в том, как вы вели себя все это время, а отчасти в словах папы.

— Папы?

— Это потому… — На ее полных алых губах мелькнула улыбка, а ленивые серые глаза, полуприкрытые веками, казались почти сонными. Дру глубоко вздохнула — при этом белая ткань на ее груди приподнялась и опустилась — и мягко произнесла:

— Потому, что я очень инь, а вы очень янь.

Глава 13

Я находился на расстоянии миллиардов световых лет от Земли, лежа на звездном ложе со своей возлюбленной из последнего тысячелетия. Короче говоря, я целовал в шею Андромеду.

Она как будто не возражала. Напротив, не приходилось сомневаться, что это кажется ей великолепной идеей. В результате природа взяла свое, и мы согрешили.

Впрочем, всякий бы подумал (если бы он оказался настолько туп, чтобы думать в такой момент), что именно так и следовало поступить. Мы с Андромедой лежали приблизительно в середине кипящей и бурлящей бесконечности, буквально наполненной тем, что требует природа. Ибо в макрокосме над нами, в микрокосме под нами, снаружи и внутри нас творилось то, чем занимались мы, повторяясь снова и снова.

Внезапно Бог заскрипел по звездам коваными сапогами. Он явно был недоволен и очень походил на Фестуса Лемминга. А может, это Лемминг скрипел сапогами и походил на Бога. Одним словом, кто бы там ни скрипел, он был очень худым, с губами, как пепел, глазами, как ночь, длинной седой бородой и с мрачной искривленной физиономией, какая бывает у страдающих расстройством желудка. Он поднял ногу, чтобы пинком сапога вышвырнуть меня с небес.

За тысячелетия до того, как сапог опустился, я заметил впереди, позади и вокруг Бога какую-то слабо светящуюся туманность, которую был не в силах охватить и постичь ни глаз, ни мозг, нечто великое и ужасное — даже более великое, чем сам Бог. Или… более великое, чем Лемминг, который выглядел, говорил и действовал так, словно был Богом.

Свечение становилось ярче, туманность пронизывала языки пламени, чей жар ощущался все сильнее. Но нога в сапоге тоже приближалась, и я с ужасом осознал, что сомневаюсь в ее божественности и что если нога и сапог принадлежат Леммингу, а Лемминг является Богом, то я попаду прямиком в ад, где буду вечно гореть за этот грех сомнения.

Пламя стало слепяще ярким, и я знал, что ответ кроется в нем, но было слишком поздно, так как кованый сапог Всемогущего Бога опустился на мою окаменевшую от страха задницу и вытолкнул меня вниз с небес. Падая, я знал, что проклят навеки за то, что снизошел до греховного и бесстыдного удовольствия, и слышал жалобные крики Андромеды, ибо она тоже была грешной и бесстыдной…